Телохранитель моего мужа (СИ) - Ночь Ева

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я не фригидная, нет. Изредка я даже чувствовала какое-то подобие жалкого возбуждения, но у моего мужа никогда не хватало ни ума, ни желания быть хотя бы немного нежным или чутким. Он считал, что для бабы должно хватать его божественного хуя, чтобы кончать бесконечно, биться в пароксизме страсти от его размеров и неутомимости.

О, да. Трахаться Алексей любил. Много. Заёбывал — это про него. Причём — в прямом смысле слова.

Я ублажаю его, изматываю до тех пор, пока не расслабляются мышцы его лица. Член тоже успокаивается и жирным червяком лежит немного набок — всё ещё большой, но уже вялый. Сейчас важно не разозлить мужа. Иначе — второй заход на марафон. Его невероятно возбуждает моё неповиновение. Но я всё же рискую.

— Ты позволишь увидеть мне мальчика? — спрашиваю кротко и целую мужа в плечо. Он замирает. Напрягается. Но я трусь об него всем телом, выгибаясь, постанывая — отвлекаю, как могу.

— Ладно, — разрешает он через несколько томительно страшных мгновений и прикрывает глаза. — Завтра я повезу тебя к нему.

И я опускаюсь вниз — терзаю губами его подувявший шланг так долго, сколько нужно, чтобы он снова налился кровью и был способен хоть немного, но кончить. Под конец минета я не смогу чувствовать губы, но я знаю: это плата за великодушную щедрость Алексея. Без вот этого заключительного аккорда он запросто мог бы изменить собственное решение. Уж я его изучила от и до за долгих пять лет брака.

10. Рина

К утру я похожа на мочалку. Старую и потрёпанную. Тело в синяках, новый расцвёл синим цветком на подбородке. Но душ и профессиональный макияж исправляют многие недостатки.

Сегодня обошлось почти без значительных отметин. Так, слегка потрепало. У меня кожа — тронь — и следы остаются. А так Алексей вполне заслужил медаль за сдержанность. Соскучился. Да и я старалась угодить. У домашних царьков есть свои слабости.

Когда-то, в какой-то другой жизни, я его любила. Да и как не влюбиться в красивого, умного (что бы я ни думала об Алексее сейчас, но ум — его неоспоримое достоинство), харизматичного.

Он умел притягивать. Он умел покорять. Он умел лихо вести дела. Он босс, а я — подчинённая. Меня взяли в его компанию, и я была счастлива, на седьмом небе: открывались перспективы роста, карьеры, денег, наконец. Мне очень нужны были деньги. Я получила намного больше, как я тогда думала.

Вначале я попала в отдел, где занималась техническими переводами с двух языков. Собеседование со мной проводил менеджер по кадрам, поэтому Великого Босса я в глаза не видела. Но зато наслышалась о нём с первого же дня своего пребывания на работе.

— Марков на днях заходил, — делилась впечатлениями симпатичная Анюта — черноглазая, с капелькой восточной крови. Это она не мне, конечно. Высокой и худой Александре, на которую можно вешать ярлык «шик», несмотря на то, что смахивала она на лошадь. Но даже лошадиность её не портила, а лишь подчёркивала высокомерную холодность и элитность.

— И как? — прятала за умело накрашенными ресницами холодные голубые льдинки Александра, независимо поглядывая на идеальный маникюр. Розовые ноготки, один в один, с модным тогда френчем.

— Хорош, как всегда, — вздыхала Анюта и рдела щёчками. — Хор-р-рош, гад, после него трусики хоть выкручивай.

Я прислушивалась к этим разговорам с любопытством. Кто он, господин Марков? Чем так цепляет, что женское народонаселение компании сходит с ума?

— Эх-х-х, — тоскливо скорбела Анюта, — не сейчас бы и не в этом месте с ним оказаться. Но он на нас, рабочих лошадок, и не смотрит. Соблюдает субординацию. Холодный мрамор, хоть и вежлив, как английский лорд. И улыбка у него замечательная.

— Говорят, у него то ли жена, то ли невеста имеется. В таком-то возрасте пора бы, — Александра всегда свои замечания бросала словно мимоходом, не забывая при этом любоваться красотой своих ногтей.

— Да какой возраст? — Анюта возмущалась так, будто лично её оскорбили. — Тридцать восемь — самое оно. Зрелый, красивый, мужественный, богатый. Отпад. Полный. А ты злишься, потому что он на тебя не смотрит.

— Он ни на кого не смотрит, — сверкала холодными льдинами Александра. Анюта вздыхала, и на тонких губах элитной Сашки расцветала тонкая высокомерная улыбка.

Кто такой Марков я узнала через пару месяцев. Стоял лютый февраль, большинство работников скосил вирус гриппа, рук и голов катастрофически не хватало.

— Санина, — в сиянии безупречности возникла на пороге нашего отдела Жанна — личная помощница Маркова, — зайдите к Алексею Степановичу.

Это было неожиданно, но не страшно. Я хорошо делала свою работу, и вряд ли высшее начальство снизошло до того, чтобы ругать маленький винтик в большом механизме.

Он сидел за огромным столом, когда я, предварительно постучавшись, вошла в его кабинет. Здесь поражало всё: пространство, окна в пол и человек, что рассматривал бумаги с задумчивостью Роденовского Мыслителя. Не поза «рука-лицо», а глубокомысленное выражение, оттеняющее мужественные черты.

Да, Анюта не преувеличивала: Марков был хорош до рычащих нот. До вибрации где-то там, внутри, только от его внешнего вида.

— Вот, вот и вот, — склонившись грудью вперёд и прогнувшись в пояснице, Жанна раскладывала новые бумаги перед светлыми очами начальства.

Тот, казалось, никак не реагировал на прелести секретаря. Я кашлянула, привлекая к себе внимание. Всё, что надо, я увидела, но хотелось ещё и знать, зачем я понадобилась самому Маркову.

Большой босс поднял измученные глаза. Эдакий усталый путник, прошагавший пешком полземного шара.

— Санина Катерина Михайловна, — задумчиво прочитал он с листа, словно пробуя моё имя на зуб и кивнул в сторону стула: — Присаживайтесь.

Уже тогда он назвал меня именем, которое принимал его мозг. Не паспортным Екатерина, а на просторечный манер — Катерина. Будто я девка крепостная, не заслуживающая иного отношения. Правда, тогда я не поняла и не могла понять слишком сложный механизм Марковского зажигания. У него всегда была собственная сигнальная система, и никто не понимал, когда загораются или тухнут лампочки в его голове.

— В вашем досье написано, что вы владеете двумя языками и обладаете навыками синхронного перевода.

Я сглотнула. В голове на миг зашумело. Я понимала, что вот сейчас, сию секунду, могу получить Именно Тот Самый Шанс выйти из тени, показать себя и навсегда оставить позади технические переводы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я любила живое общение. Это была моя стихия, в которой я чувствовала себя комфортно. Да я мечтала не протирать юбку, а приносить пользу на переговорах и встречах.

— Я не услышал ваш ответ, — голос у Маркова немного вкрадчив и опасно мягок. Он и не мог слышать. У меня от перспектив горло сжалось.

— Да, всё верно, — удалось произнести слова спокойно и без дрожи. Голос меня не подвёл. Не трясся осиновым листом, не срывался. Получилось даже с некоторым достоинством, словно я знаю себе цену, а поэтому спокойна.

— Завтра у нас важная встреча с немцами, — произнёс Алексей Степанович, задумчиво разглядывая меня. Ему не хватало увеличительного стекла.

Сомнение. Спокойное равнодушное сомнение. Если бы мог, он выбрал бы лучшее. Но лучшее свалилось в неравной борьбе с гриппом. А мне двадцать шесть — я его прекрасно понимала: в таком возрасте вряд ли у меня был выдающийся послужной список или отличный немецкий, тем более, что требовался немецкий не просто разговорный, а специфический, узконаправленный. Я слишком хорошо представляла, о чём может идти речь. За три месяца переводов технических текстов и дурак бы понял.

— На безрыбье и рак — рыба, — мерил меня глазами Марков. — А я люблю рисковать. Завтра и посмотрим, чего вы стоите, Катерина Санина.

Мои имя и фамилию он произнёс по слогам. И рукой махнул, мол, на выход, но, уходя, я каждым позвонком чувствовала его взгляд. Мужской. Заинтересованный. Александра утверждала, что он не крутит с подчинёнными. И я терялась, потому что явно чем-то привлекла внимание великого начальства. На свою беду. Но тогда я ещё не понимала, что значит внимание такого крутого мачо, как Алексей Марков.