Бесчестие миссис Робинсон - Кейт Саммерскейл

Внешне Джордж оставался неловким и замкнутым. Позднее одна молодая женщина, знакомая Джорджа, вспоминала его как «доброго, но стеснительного, мягкого, но подавленного, у него было суровое шотландское лицо, он был молчалив, мрачен, серьезен, учен, нравственно и умственно недосягаем, как огромная гора или гранитная стена»[30]. После кризиса семья сплотилась вокруг него. Хотя Эдвард окончил курс по изучению права и в 1847 году был принят в престижную коллегию адвокатов, он и семья Дрисдейл переехали в том году в Дублин, где Джордж решил изучать медицину. Чарлз Дрисдейл, посвятив год математике в Эдинбурге (где был первым в своем классе) и еще год в Кембридже, поступил в Тринити-колледж в Дублине, чтобы получить специальность инженера. Странное было время для переезда в этот город: Ирландия переживала страшный голод, вызванный гибелью урожая картофеля, и сотни тысяч ирландцев умирали от голода и болезней или бежали из страны.

В Дублине Мэри забеременела, и леди Дрисдейл попросила своего эдинбургского друга Джеймса Янга Симпсона порекомендовать местного врача, который мог бы дать ее дочери хлороформ во время родов[31]. В тот год Симпсон открыл анестезирующие свойства этого газа во время эксперимента, проведенного в его доме в Новом городе. В 1848 году Мэри Лейн родила в Дублине мальчика. Они с Эдвардом назвали его Артуром Джорджем, отдавая дань своим братьям.

Семья вернулась в Эдинбург в 1849 году. Эдвард, в девять лет лишившийся матери, с радостью подчинился мягкому влиянию леди Дрисдейл в доме номер 8 на Ройал-серкус. Он решил оставить профессию, на изучение которой потратил предыдущие семь лет, и последовал за Джорджем в медицину. Вероятно, страдания шурина, равно как и интерес к новым наукам, подвигли его заняться медициной. В то время медицинская степень была единственным научным образованием, имевшимся в Британии, а эдинбургский курс славился полноценной практической и научной подготовкой. Оба молодых человека поступили в университет осенью 1849 года.

Будучи студентом-медиком, Эдвард работал в Эдинбургском королевском лазарете, основными пациентами которого были представители рабочего класса. Увиденное в палатах ужаснуло его и убедило в том, что обычные медицинские средства — пиявки и клизмы, слабительные и ртуть — не приносили, как правило, никакой пользы, а иногда серьезно вредили здоровью. Королевский лазарет, как указал он в своей выпускной работе, даже подвергал больного опасности инфекционного заражения, помещая заразных больных в общие палаты. Он сказал, что видел двух человек, умерших в результате такой практики. Он не дал подробного описания неэффективных и болезненных методов лечения, практикуемых врачами лазарета, однако многому стал свидетелем. В 1849 году один пациент — моряк тридцати с чем-то лет — был принят с абдоминальной аневризмой, и на протяжении следующих четырех лет ему пускали кровь, ставили банки и пиявки (до четырнадцати за один раз), пока он в конце концов не прекратил свои страдания, приняв большую дозу яда[32].

Эдвард отметил «совершенную нехватку любых книг» в палатах Королевского лазарета и сетовал по поводу обусловленной этим «полной умственной пустотой» у пациентов: «Ясно, что худшего воздействия на моральный дух нельзя и представить… а подавленность духа сказывается и на здоровье». Для борьбы с этим злом он попросил Чарлза Диккенса обеспечить больницу бесплатными экземплярами его еженедельного журнала «Хаусхолд уордс», а Роберта Чемберса — «Эдинбургским журналом Чемберса». Оба согласились. Новый бестселлер — «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу также пользовался у пациентов популярностью.

Во время своей практики в лазарете Эдвард размышлял о более гуманных и естественных способах лечения болезней, методах исцеления одновременно разума и тела. Он пришел к убеждению, что окружающая обстановка может изменить перспективы выздоровления пациента. Больные с гораздо большей вероятностью поправятся, утверждал он в своей работе, если будут лечиться в больницах, расположенных в пригородах или в сельской местности, где смогут необременительными упражнениями укреплять здоровье при дневном свете и на чистом воздухе, окруженные видами, звуками и запахами природы. Пациенты Королевского лазарета имели доступ лишь к «тюремному мраку сырого заднего двора, со всех сторон заросшего травой и заслоненного от грохота оживленной улицы грязной стеной». Он просил своих собратьев-врачей признать «громадные ресурсы, которыми обладает и действует для самоисцеления природа, по сравнению с ничтожными, робкими и слишком часто всего лишь случайными средствами, которые может предоставить самое лучшее человеческое умение»[33].

Шурины Эдварда были настроены так же скептически по отношению к традиционной медицине. Джон, гомеопат, был исключен из Ливерпульского медицинского института в 1849 году из-за упорства, с которым давал гомеопатические лекарства больным холерой — с большим успехом, как он заявлял. Джордж на себе испытал, что медицинское вмешательство не помогло ему справиться с онанизмом, его спасло только естественное лечение половыми актами. Он снова бросил университет в 1851 году, на сей раз для того, чтобы начать работу над тайным проектом — книге о сексе.

Подобно Джорджу Дрисдейлу, Изабелла Робинсон легко впадала в возбуждение и в угнетенное состояние, отличалась честолюбием и подверженностью тревогам. Она считала, что ее вожделение подтолкнуло ее к двум поспешным бракам, а теперь завлекало в страсть к Эдварду Лейну. Он был не единственным объектом ее симпатий: другой — неустановленный — женатый джентльмен из их круга заявлял, что Изабелла осаждала его письмами в попытке соблазнить и в итоге он выпутался из этой ситуации, умоляя жену никогда больше не пускать Изабеллу в их дом. В Эдинбурге мысли Изабеллы о ее эротических желаниях получили по крайней мере новое направление. Учителем ее стал Джордж Комб, светило дрисдейловского кружка и пионер в области френологии в Британии. Шестидесятидвухлетний мистер Комб был худым, высоким, с широким ртом, подчеркнутыми скулами и огромным высоким лбом. Он жил в Новом городе с женой Сесилией[34], дочерью актрисы Сары Сиддонс.

Познакомившись в 1850 году с Комбом, Изабелла восприняла его как отца — ее отношение к нему, писала она, было «вполне дочерним по своему характеру». Она считала его «представителем более ясного и более духовного мировоззрения, чем любое доселе проповеданное человеку». Кузина миссис Комб, Фанни Кембл, соглашалась, что он был «человеком исключительной прямоты, честности, чистоты ума и поведения и огромной справедливости и беспристрастности суждения, он был необыкновенно благожелательным и человечным и одним из наиболее разумных человеческих существ, кого я когда-либо знала»[35]. Мэриан Эванс, позднее прославившаяся как романистка под псевдонимом Джордж Элиот, также была его другом и почитательницей: «Я часто думаю о вас, — писала она, — когда мне нужен кто-то, кому я могла бы поведать о своих трудностях и борьбе с собственной натурой».