Чужая в чужом море - Александр Розов

— Да легко, — ответила меганезийка, — Даже тест есть: выбрать правильные ответы. Кто с кем дружил, кто кого грохнул, или съел, кто с кем спал, и кто куда ездил. Типа, учителю надо видеть, что ребята поняли сюжет. Про понравилось — это по желанию, на экзаменах по пересказу. Я на английском пересказывала «Маугли» Киплинга. Там зачетный питон.

— Питон просто был продвинутый, в смысле знания психологии, — заметил Хаото.

— Слушайте, — сказала канадка, — я не поняла, что именно запрещено преподавать.

Таири удивленно подняла брови (вопрос явно показался ей слишком простым).

— Так, мораль. Прикинь: какой–то тип начинает всех учить, что хорошо, а что – плохо. Мало ли, что ему лично не нравиться? А другому — нравится. О вкусах не спорят.

— Да, но ведь детям надо давать воспитание, — возразила Жанна.

— Для этого, — сказала меганезийка, — у детей есть мамы и вообще семья. А школа — для того, чтобы давать актуальные знания. Учителю за это платят, а не за его вкусы.

— Прикинь, — вмешался Хаото, — Ты наняла парня, чтобы погрузить багаж в лодку, а он начинает тебе рассказывать, что твоя лодка — говно, тряпки — отстой, а сама ты вообще улитка тормозная. Тебе оно надо? Аналогичный случай. Вот Конвент и реформировал школу по принципу: «Ni bu yao, bu yao». Что не нужно, то не нужно

— Чтобы не отнимать у детей время на всякую фигню, не забивать им мозги мусором и неактуальной информацией, и не тратить на это деньги, — добавила Таири.

— А про Хартию в школе преподают? — поинтересовалась Жанна.

— Да. Это в «Основах социально–экономического управления».

— И чему там учат?

— Тому, как управлять экономическими объектами, безопасностью и гуманитарными ресурсами, — ответила меганезийка, — У нас как предмет называется, про то там и учат.

Канадка повторила про себя услышанную фразу, пришла к выводу, что ни на какой из знакомых ей школьных курсов это не похоже, и потребовала разъяснений:

— Таири, а чему конкретно учат на этом курсе? Что человек, в итоге, умеет делать?

— Это и умеет. Управлять домашним хозяйством, или каким–нибудь бизнесом. Ну, там, лавкой, или фабрикой, или мэрией, или координирующим правительством, или каким–нибудь социально–экономическим фондом. Оценивать работу других. Типа, например, какая–то фирма, или правительство, или мэрия, как–то строили стратегию, и что у них получилось, и почему. Правительство, мэрия или фонд публикуют полные отчеты о деятельности, составленные так, чтобы удобно было разбирать. Правда, нужно знать математическую экономику, но ее проходят параллельно, это часть математики.

— Ты про суд забыла, – заметил Хаото, — Упадет на человека жребий, и ему надо будет разбирать конфликтные ситуации, собирать всякую дополнительную информацию, а потом, выносить постановления. Значит, ему должно быть понятно, как все устроено.

— Короче, — подвела итог Таири, — если ребенок умеет играть в «Х–fenua», то пол–дела сделано. А для второй половины надо ходить в школу, хотя бы виртуально, и делать уроки, хотя бы иногда.

— Минутку–минутку! «Х–fenua» — это какая–то игра?

Таири утвердительно кивнула.

— «Fenua» — значит «страна», на утафоа. Ну, по ходу, это игра про виртуальную страну, которая как–то управляется. Люди, ресурсы, фермы, фабрики, рынок, законы, культура, вокруг – соседи, с ними торгуют или воюют. Ты за 100 часов развил там цивилизацию, ушел, и смотришь: как быстро все это грохнется. Или не грохнется. Стратегия. Если, хочешь – можешь посмотреть примеры. Там есть банк древних систем управления, по странам, которые уже грохнулись. Ассирия всякая, или империя инков, или Спарта. И начинаешь соображать: можно вложить ресурс в производство, чтобы произвести еще ресурс, можно — в образование, чтобы увеличить эффективность. Или в мораль, чтобы меньше платить рабочим, но скоро упадет эффективность, потому что от морали они отупеют. Или вложить в армию и грабить соседей. Или рэкетировать — это выгоднее.

— Значит, в этой игре, мораль – это чтобы меньше платить рабочим? – уточнила Жанна.

— Ну, да. Или чтобы вводить высокие налоги. По ходу, как в реальной жизни.

— Ты считаешь, что мораль, этика, культура, служат только для обмана?

— Зачем же в одну кучу? — удивилась меганезийка, — Культура — это про все. Как строить лодку, ловить рыбу, выращивать овощи. Нужная штука. Мораль — это выдумка оффи. Огромное говно. Из–за морали миллионы людей стали дебилами, а потом погибли или покалечились. А этика — это базисная гуманитарная технология. На «Основах личной безопасности» это объясняют сразу, в 1–м классе. Типа: есть два человека, у одного — коробок, у другого — спички. Чтобы разжечь костер, между ними должна быть этика.

— Вообще–то, — сказал Жанна, — я считала, что этика и мораль это почти одно и то же.

— Главный трюк оффи, — ответил Хаото, — Когда они хотят тебя надуть, то смешивают этику с моралью. Раз – и твои деньги у них в кармане.

Жанна покачала головой и вздохнула.

— Ребята, но нельзя же все переводить на деньги. Есть же ценности другого рода.

— Например? – спросил Хаото.

— Например, любовь.

— О! – обрадовался меганезиец, — Я люблю Таири. Для меня это – ценность. А Таири…

— Тоже, — лаконично подтвердила его подруга.

— Это классно! – продолжал он, — Это не выражается в деньгах, и обществу это по фигу. Но когда мы с Таири взяли участок, построили fare, и занялись бизнесом, обществу это стало интересно, потому что появились товары и услуги, а значит — деньги. Когда Таири кого–то родила, обществу тоже интересно, потому что этот кто–то имеет гуманитарный ресурс. Опять деньги, только будущие. Но наша с Таири любовь, как не выражалась в деньгах, так и не выражается, и обществу до нее нет никакого дела. А, если какой–то моралист лезет в то, как, где и почему мы занимаемся сексом, и пытается навязать нам свои правила, то обществу это снова становится не безразлично, потому что Хартия. И нанятый обществом коп берет этого гребаного моралиста за хобот, и тащит его в суд, а там ему лепят штраф в несколько тысяч фунтов в нашу пользу.

— А если у моралиста не хватит денег? – поинтересовалась канадка.

— Тогда на каторгу до выплаты суммы, или за решетку. Свободный выбор. Хотя, за этих типов обычно платит их религиозная корпорация. В первые годы Хартии на этом легко срубались денги. В Аваруа студенты раздели пуритан–конгрегационалистов почти на 20 миллионов фунтов. Group–sex в сквере, напротив церкви, скандал, копы, и вся мировая пуританская община скидывалась на штрафы. Потом мировые пуритане пожадничали, а здешние, соответственно, сели в каталажку, и тема ушла… Жаль, классная была тема.

— Неужели суд не заметил, что это провокация? – удивилась Жанна.

— В каком смысле? – спросила Таири.

— В смысле, что эти сексуальные упражнения специально делались, чтобы оскорбить религиозные чувства и вызвать острую реакцию верующих.

— Разумеется, все это понимали. Но у студентов было полное право заниматься сексом в общественном сквере, а пуритане нарушали Хартию, когда пытались им это запретить.

— У вас можно заниматься сексом в общественном сквере?

— Легко. Лично меня это не прикалывает, а кому–то нравится. Дело вкуса. Если хочешь, сейчас снимем тебе какого–нибудь симпатичного парня, и попробуешь.

Меганезийка кивнула в сторону четверых парней в ярких спортивных шортах и майках с эмблемами «Meganezian Universidad La Tecnologia», куривших в двух десятках шагов от них, рядом со своими электро–скутерами — почти игрушечными на вид, пластмассовыми машинками на маленьких колесах. Судя по призывным надписям на корпусах скутеров «Tantric orgasm magister», «Best smart penis in Pasific» и т.п., реализовать предложение Таири было проще простого – но Жанна таким желанием не горела.

— Может, лучше посмотрим сити? – предложила она.

— ОК, — сказал Хаото, — А сексом ты и на Рапатара можешь занятся. Там парни не хуже.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

Жанна Ронеро, Green world press. Репортаж №4.

Алюминиевая революция. Let my people go.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

Пока мы переезжаем по «Дороге Кенгуру» на северный остров Вале, в Лантон–Сити, гиды дают мне историко–демографическую справку. До Алюминиевой революции на Тинтунге жило 4000 человек, причем всего около 600 (администрация, военно–полицейский корпус, и лояльная к колониальным властям племенная аристократия) - в благоустроенном Сити. Остальные ютились в трущобах на Мотуко и в нагромождении хижин на Катава и Тока–Таолу. Сейчас население, с учетом кампуса и «гнезда», достигло 20.000, но его рост уже прекратился. Идет только ротация — ежегодно состав жителей обновляется процентов на 10 — 15, а число старожилов (живущих тут более 10 лет) не превышает 5000.

Достопримечательностей на Вале немного. Старой застройки практически не осталось из–за специфики Алюминиевой революции. Обитатели трущоб, экстремисты из перуанского Движения Тупак Амару и филиппинской Новой Народной Армии, африканские наемники хуту и вьетнамские военспецы, не стремились погибнуть на баррикадах. Они отошли от традиций революционной романтики и, в одну ночь, уничтожили своих политических оппонентов, подложив под их дома заряды аммонала — взрывчатой смеси из аммиачной селитры и металлического алюминия (за что революция была названа «алюминиевой»). Если бы революции в Старом Свете происходили по такому сценарию, мы видели бы Лувр, Эскуриал, Тауэр, Дворец Дожей и Собор Святого Петра только на рисунках.