Танцы в лабиринте - Владимир Болучевский

Витяй упал ему под ноги, как тряпичная кукла.

- Ты ж... это ж... ах ты...- привстал седой. - Что ж ты, сука, творишь...

- А чего? Нормальный башкирский подсед и прямой тепель-тапель. Ты поплачь над его челом. Настоящий мужчина не боится плакать.

- Ну, теперь все... - Мужчина встал с ящика, и вдруг оказалось, что он достаточно высок ростом, крепок сложением и вовсе уж и не такого преклонного возраста. Неожиданно сверкнув, в его руке выщелкнулось лезвие большого ножа. Я ж щас тебя, падла, положу...

- Это ты правильно рассудил, - Волков мягко, по-кошачьи отступал назад. Это ты правильно понял всю сущность мою. Западло мне ствол обнажать...

- А!.. - седой сделал короткий умелый выпад.

- ...перед говном...

- А!.. А!.. - противник Петра ловко взмахнул ножом крест накрест и слегка зацепил его левую щеку, из которой проступила кровь.

- ...перед всяким,- Волков, не опуская глаз и все так же мягко отступая, провел большим пальцем левой руки по царапине на щеке и, слизнув с него кровь, оскалился:

- Смерти моей хочешь? Я правильно понимаю?

- Да ты ж... - Седой непростительно далеко выставил вперед длинную руку с ножом.

Мгновенно, неуловимым движением, Петр чуть отвел ее в сторону, одновременно мет-нувшись вперед, и нанес страшный удар правой снизу, в подбородок. Пожилой рухнул на землю.

- Так вот что я всем вам скажу... - Волков отшвырнул ногой нож, глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и посмотрел на лежащее перед ним тело. - В очередь, сукины дети. Если по этому делу, то в очередь.

Он достал сигарету и закурил. Потом сделал несколько шагов, наклонился, поднял нож, рассмотрел его и, сложив, убрал в карман куртки. Затем вернулся к лежащему мужику с заросшим клочковатой седой щетиной лицом, присел на корточки и, склонившись над ним, похлопал его по щекам.

- Ой, Господи, надо же, человеку плохо! - закудахтала проходившая мимо пожилая женщина. - Это ваш товарищ?

- Да как вам сказать, - распрямился Петр. - Я его и знаю-то только... здрасте, там, да до свидания. Ну... тут, по двору. Но с виду весьма приличный человек. Очень любит рассказывать, как замечательно жил в Златоусте до войны.

- Так, может, я "скорую"? - женщина как-то странно посмотрела на Волкова. - Может, у него сердце?

- Думаете? - Волков покачал головой. - Нет. Вряд ли. Может, вот разве с головой что... Вы не волнуйтесь, я сам позабочусь.

- А... вон там еще один. Лежит.

- Я в курсе. Вы ступайте. Я-то же ведь здесь.

- Да, действительно. Так я пойду? - робко спросила женщина.

- Конечно. Ступайте.

- Ага. Хорошо. - Женщина торопливыми шагами вернулась на тротуар и исчезла, не оборачиваясь.

Петр опять склонился над телом, стал растирать ему уши, хлопать по щекам. Реакции - ноль. Расстегнул пуговицы на толстом вязаном джемпере, затем расстегнул рубашку и увидел на груди двойной профиль - Ленин и Сталин, а немного выше, чуть ли не от плеча и до плеча, синела фраза: "Все на выбора!"

"Тишкин корень! - подумал Петр. - С кем воевать-то доводится..."

- Ну давай, отец, просыпайся...- он стал растирать ему грудь, мять уши и хлопать по щекам. - Ну давай, давай! Да живи ж ты, еж твою туда-сюда!..

Мужик вдруг открыл глаза, взглянул на Волкова и очень строго спросил: "А где все?"

- Так ведь...- улыбнулся Петр,- жизнь, она ответов не дает. Она только вопросы задает.

- Какие?

- ДТП тут было, помнишь?

- Помню.

- Когда?

- Вчера вечером.

- Кто с кем?

- Тачка фирменная в "копейку" въехала.

- Цвет?

- Черно-белый.

- Как это "черно-белый"?

- Тачка черная, "копейка" белая.

- Номера помнишь?

- Только копейки. Семь, семь, семь. И буквы еще - ОХ.

- Уверен?

- Так... Это ж портвейн такой, "три семерки". Как же не запомнить... А где все?

Волков оглянулся через плечо. Второе тело вроде тоже уже начинало ворочаться.

- Вон, там Витяй, - сказал он мужику, поднялся, вышел из сквера, сел в машину, завел мотор и тронулся с места.

- Алло, Виталич? - Волков, держа в руке трубку сотового телефона, повернул с Троицкого моста направо и невольно засмотрелся на противоположный берег, где вздымала свои бастионы Петропавловская крепость.

"А ведь и на самом деле непогано, а? Надо же, и на душе любезно делается. Нет, правда..."

- Я. Ты, что ли, Волчара?

- Узнал?

- Сто лет жить будешь, о тебе сейчас говорили.

- Иди ты?

- Ага. Говорили, что тебя грохнули.

- Вранье.

- Не скажи. Всяко может быть.

- Думаешь?

- Конечно. А, нет... Говорили, что это ты опять кого-то грохнул, я перепутал.

- Ты за семафорами бы лучше следил, если уж тебе за это жалованье платят. А то я тут, третева дни, еду по Ленина, а на перекрестке с Большим он опять не работает. И ДТП поэтому, и пробка. Вы это специально делаете?

- Естес-стнно. Чтоб бабки снимать. Ты ж понимаешь.

- Ладно, не об том речь. Номерок пробить можешь?

- А она не Ленина, чтоб тебе известно было, а уже Широкая опять давно.

- Можешь?

- Сколько?

- Пузырь. Как всегда.

- Не могу. Инфляция.

- Не говнись, уважать перестану.

- А ты не марамойничай. Это тебе не ГАИ какое-нибудь. У нас здесь теперь - все. С коррупцией покончено. Мы теперь совершенно другая структура. Мы теперь Ги-Бэ-Дэ-Дэ. Понял разницу? Ощутил?

- Литр.

- Диктуй.

- Белая "копейка", три семерки в номерах.

- И все?

- Буквы еще знаю - ОХ.

- И все?

- Ну, наша она, похоже, питерская. Семьдесят восьмой регион меня интересует.

- И все?

- А тебе еще и телефон его любовницы?

- Это ты сострил?

- По-моему, да. А что?

- Да нет, ничего. Смешно. Короче, кто кому звонить будет?

- Ну... а чего я тебя дергать буду? Номер трубы моей запиши.

- Давай.

- Волков продиктовал номер телефона.

- Звони, когда будет что сказать.

- Ну бывай.

- Отбой.

8

- Ну что ж, - Леон поднялся с кухонного табурета, - полюбопытствуем. А вы ешьте пока, Лиза, ешьте.

Он вышел из кухни, заглянул на всякий случай в туалет, пошел далее через переднюю, заглянул в кабинет - никого, направился в гостиную и споткнулся оттого, что идущий по пятам Анатолий сделал ему легкую подсечку.

- Толя, вы чего, охренели? - совершенно искренне удивился Леон.

- Так ить не странен кто ж? А потом, мало ли кого мы здесь встретим? Вам необходима охрана. Вот я ее, собственно, и осуществляю. Отрабатываю, так-скть, свое пребывание в вашем доме. Это моя плата за постой.

- Спасибо, конечно, но... ловчее вы бы не могли?

- А я вот тебе другую историю расскажу... Леон открыл дверь гостиной, оглядел комнату с порога и только затем переступил порог.

- Так вот, - продолжал Анатолий, - подымаемся мы с Шурой вчера посредством механического эскалатора из-под земли на поверхность. Выходим оба-на! - оказывается станция метро "Горьковская", вы можете себе это представить? А ведь добрались мы туда, оказывается, посредством электрического тока. Ну? Это вас не удивляет?

- А что конкретно. Толя, меня, собственно, должно удивлять? - улыбнулся Леон, украдкой проверяя целостность книжных полок. - Природа электрического поля или то, что вас в метро пустили?

- Зы-зы-зы... стоп. Щас, история еще впереди. И вот, выходим мы с ним на поверхность, Шура увидел мечеть и вдруг остолбенел. "Смотри, - говорит. Видишь?" Я говорю: "Ну да. И что?" А он: "Вот сейчас наложу на нее крестное знамение, и рухнет". Я ему: "Шур, а может, не надо? Красивая ведь". А он: "Херня. Бесовня это все. Смотри..." И натурально, с молитвою, накладывает на нее крестное знамение. А она стоит. Он ко мне оборачивается и говорит сокрушенно: "Ну вот... Опять не получилось". И слеза такая горючая по щеке.

Леон рассмеялся, запрокинув голову, подошел к стене и поправил косо висящую картину.

- Дак это мало того. Мы же потом в кино пошли. Вот убей меня, не помню, куда, но какой-то крохотный такой зальчик, и ты знаешь, чего показывают? Ну угадай... Ну?

- Ну я не знаю... "Андалузский пес" может идти таким экраном. Что еще... - Леон ходил по гостиной, поправлял безделушки, которые гости, взяв их вчера в руки, поставили потом чуточку "не так".- Ну хорошо, ну Годар... Хичкок. Толя, ну что за угадайка? Какое кино вам там показывали?

- "Зита и Гита".

- Что?

- Зита, - Анатолий выразительно посмотрел на Леона. - И Гита.

Леон обернулся вполоборота к Анатолию, на секунду задумался, а потом рухнул на диван, сотрясаемый приступом хохота.

- И это еще не все...- Анатолий присел в кресло и отхлебнул коньяку из большой рюмки, которую прихватил из кухни. - Мы же не просто так в кино пришли. У нас же с собой было.

- Ну разумеется, - всхлипывал Леон.

- И вот, - Анатолий сделал еще один глоток, - где-то к исходу второй серии Шуру прорвало. Он разрыдался. Упал ко мне на грудь и шепчет: "Толя, это же все про нас! Это же... ну вот каждая минуточка... это же вся наша жизнь..."

- Ох...- зашелся Леон, обхватив голову руками.

- Далее, - совершенно спокойно продолжал Анатолий. - Он, обливаясь слезами, пошел по рядам, вышел к экрану, встал к нему вплотную, развернулся к залу и возопил: "Ну что?! Нравится?! Так вот это я снял! И в главной роли тоже я - вот!" И пальцем себе за спину в экран тычет. А там в этот момент крупным планом - слон.