Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая - Татьяна Норкина

Но в целом эта отрасль ЛПХ развивается у нас не так успешно. «Ринит, – говорит папа мне сокрушённо. – “Мокрая мордочка”. С фермы занесли. Ветврач сказал, надо делать здесь полную дезинфекцию».

…В один из своих приездов, летом, я слышу, как мама напоминает папе – а то он забыл! – что я приехала: «Папка, ведь Таня приехала! надо приготовить что-нибудь вкусное! Забей-ка кролика!» Папа отвечает очень смешно, мне смешно; назидательно:

– Животных нельзя убивать!

Но, конечно, он согласен, что жареный кролик – это неплохо, и выписывает у директора 2,5 кг кролика и велит мне прийти к нему на работу ровно в четыре часа без опоздания. Но директор не любит кроликов нам выписывать, жадится почему-то, так что это бывает крайне редко. Папа рассказал мне, как сказал на это однажды ему в сердцах что-то такое, чтобы он не жалел для своего главного зоотехника кроликов. А то в совхозе тоже будет мало кроликов, зашантажировал однажды мой папа этого директора.

Слушайте, я вспомнила один интереснейший разговор, который происходил в зоочасти; когда именно это я его слышала, не могу припомнить. Но неважно. Из Зверопрома прислали замечание, что в отчёте о работе кроликофермы, в графе «внутрихозяйственное потребление» стоит большая, по мнению Москвы, цифра, и этот недочёт подлежит непременному исправлению. Нина Петровна Мамонова поднимает от бумаги голову и спрашивает задумчиво:

– Геннадий Александрович! Так как написать-то? Что ответить им?

Папа постукивает пальцами по столу и отвечает ей серьёзно и тоже очень задумчиво: ответить надо, ты знаешь, Нина Петровна, по-еврейски… Я тут же мысленно перевожу с еврейского на русский: как странно, что и далеко от Москвы, в деревне, люди тоже любят вкусно покушать, как это удивительно для Москвы.

Мама сетует, что во время забоя папа приходит с работы поздно, фонарей в деревне почти что нет (лишь прожектор светит от клуба), совершенно ничего не видно, и не встречала ли я в магазинах фонарики. Да, в Белоярке зимой по вечерам принято ходить с фонариками; у нас были раньше, конечно, разные: и с круглыми батарейками, и с плоскими; но всё когда-нибудь ломается, вот фонарики и сломались. Я с жаром обещаю маме купить фонарик. (Я куплю его красный, очень мощный, на шести круглых батарейках, для автолюбителей; а тех, маленьких, старых, настоящих карманных уже нет почему-то во всей Москве. Я пошлю этот фонарик в посылке, чтобы родители не ходили понапрасну по темноте; но он совершенно не приживётся у нас, и потом благополучно и как-то безнадёжно сломается.)

Возвращаюсь в Москву, как и не уезжала. Становится известен результат той самой “перфорационной” предпраздничной контрольной по агрономии: в основном двойки, в том числе и у меня. В нашей группе реакция на это – ноль эмоций, фунт презрения.

Помню разговор-спор один, состоявшийся в нашей группе на агрономии. Разговаривала-шумела вся группа, преподавателя как всегда не было. Сначала староста решил время зря не терять, а кое-что для себя выяснить: у Воронцова кое-что уточнить по его многочисленным пропускам-прогулам, у Тошки, двух дружочков… Я хочу было сказать старосте, что он всем надоел уже своим высокомерным занудливым тоном, что я не хочу его слушать, чтобы другое время нашёл воспитывать их; но нечаянно взор мой падает на Лену Рассказову. Я вдруг вижу, что ей тоже противно старосту слушать, но она ни за что не скажет об этом.

Ленка низко наклонила голову, что-то пишет, но она буквально сжала губы, она всё прекрасно слышит! Мне тоже надо больше помалкивать, думаю сокрушённо я, и вспоминаю, что в школе (вот ещё школу помню!) меня то и дело упрекали, что я «невыдержанная». Надо быть выдержаннее, брать себя в руки, брать с Ленки пример, думаю я сокрушённо. Как бы мне это сделать?! Между тем спор о нашей дисциплине не утихает, а разгорается с новой силой: они было заоправдывались, но вдруг сменили интонацию на наступательную.

– Мельничук, да ты так и умрёшь над своими сводками, журналами, рапортами, я так и вижу, как тебя закапывают, а сверху на тебя так и сыпятся «нб», «нб», «нб»…

Это Тошка, а Воронцов неожиданно, словно отвечая на мои мысли и на моё молчание, добавляет меланхолично: а Танюшка Норкина сверху добавляет своё… Мне их всех не видно, только слышно, мы сидим на втором ряду; я не оборачиваюсь. Все ждут моей реакции, эти славные люди словно приглашают меня в свою компанию, если можно так выразиться, но я думаю про себя, а зачем они мне нужны, заступаться за них перед старостой, сама я никогда не пропускаю. Странно, как со стороны мы иногда производим совсем не то впечатление, на которое рассчитываем. И я решаю и подавно поменьше выступать, быть потише. С Ленки брать пример – молчать; мало ли что не нравится – надо молчать! Ленка – генеральская дочка, думаю я уважительно.

Было бы о чём говорить! Почему это Воронцов Н.М. думает, что мне это так важно: за них за всех заступаться, быть для них хорошей!

Как он ошибается!

На очередной лекции по биохимии Инна Фёдоровна высказывает нам своё видение проблемы холестерина. Некоторые учёные утверждают, говорит она, что это жироподобное соединение является вредным. Но о больших количествах речь у нас и не идёт; холестерин является продуктом реакции с участием лецитина – важного соединения, участвующего в жировом обмене. Тут и выплывают на свет божий с прошлого года четыре жирорастворимых витамина. Омётова замолкает, отворачивается к доске и освобождает место для новых записей. Не слышу, говорит она своим глубоким артистическим голосом. А, D, Е, К – громко и тихо несётся со всех концов аудитории.

Она, как всегда, исписывает формулами всю доску, мы старательно переносим до чёрточки, до буквы, в свои тетрадки. Будем воспроизводить эти формулы на занятиях, на контрольных, на зачёте и на экзамене… Я мотаю на ус: яичница из одного яйца в день не вредна, в ней как раз содержится столько лецитина, сколько положено.

И вообще питаться надо разнообразно.

В связи с физической культурой и сдачей норм ГТО не прекращаются всевозможные необычные мероприятия. Теперь мы едем в бассейн; командует парадом Л.И. Краснов. Мы должны проплыть “без учёта времени” столько-то метров, тем самым доказать, что умеем плавать. Ближайший, надо полагать, к нам бассейн находится на станции метро «Текстильщики», и мы дружно и весело едем туда бесплатно на 75-м троллейбусе, который отходит от спортмагазина, где у него конечная остановка. Я в бассейне впервые в жизни, но это никак не мешает мне полагать, что мне всё-всё здесь понятно. Длина дорожки 25 или 50 метров, не упомню, глубина в начале её совсем нормальная, обычная.

Умею ли я плавать?! Из истории академии известно, что я выросла на великой сибирской реке Обь. Летами мы много времени проводили на берегу, но вода довольно холодная и течение было очень сильное даже у самого берега, поэтому плавать я научилась только в 8-м классе; помню, в последний день лета.

Я проплыла, конечно, спокойно свои 25 или 50 метров и решила в конце дорожки немного передохнуть, встать на дно… А Леониду Ивановичу и не надо было никуда отлучаться, а он, как назло, отлучился и даже не видел, как девочки с ветфака подали мне руки (они сидели на бортике бассейна очень красиво, как птички на веточке, внимательно наблюдая за нами). Почему это, интересно, я должна знать, как устроен бассейн?! На белом свете много всего; всё знать невозможно! На ветфаке девчонки сильные, ловкие; у меня на запястьях появились и долго потом не сходили синяки.

…Зато Леонид Иванович хвалит Наташу:

– Григорьева неплохо (он называет стиль, но я не помню; брассом?), можно заниматься плаванием.

Наташа от такого предложения в лёгком шоке:

– Сюда ездить?

Он в ответ безразлично пожимает плечами.

В другой раз нас заставят идти в тир и стрелять по мишеням непристрелянными винтовками, по кучности. Тир находится совсем недалеко, в подвале школы, что за 19-м таксомоторным парком. Мы гурьбой отправляемся туда. У Наташи плохое для такой стрельбы зрение, и в её мишень со своего места незаметно стреляет Леонид Иванович. Потом он сердится и бурчит:

– Григорьева – великий стрелок…

Меня же по выходе из тира неожиданно осаждает моя «землячка» Колчина Наталья из первой группы; она хвалится мне, как она в Новосибирске занималась стрельбой в тире: что за Оперным театром, знаешь, в самом центре. Я удивляюсь, как мне это малоинтересно. Кто не живёт в общежитии, тот интересует меня постольку поскольку. И потом, я не люблю, оказывается, вести бесцельные пустопорожние разговоры.

Конец ознакомительного фрагмента.