Рассказы разных лет - Георгий Байдуков

Черные клубы дыма паровоза стелились над степью. Три красных огня на последнем вагоне еще долго мелькали вдали.

1938 г.

СМЫСЛ ЖИЗНИ

Осенней ночью у деревянного настила перрона маленькой станции неожиданно остановился экспресс.

Из мягкого вагона вышел высокий человек в военной форме. На одной руке он держал ребенка лет четырех, а другой нес большой дорожный чемодан.

Вслед за военным показалась женщина с узелками — и свертками.

Слабо освещенный вокзал за сеткой мелкого октябрьского дождя казался особенно низеньким и скучным. Пока дежурный по станции с любопытством разглядывал столь редких пассажиров, экспресс тронулся и быстро исчез в туманной темноте.

Два небольших фонаря на железных столбах не позволяли разглядеть лиц приезжих. Но из их разговора было ясно, что это не здешние жители.

— Эх, как у них темно… Давай-ка зайдем в вокзал, — предложил военный женщине.

В зале ожидания коптила единственная керосиновая лампа, едва освещая два пустых дивана да пожарный насос, очевидно затащенный сюда на время или по ошибке.

— Вот и приехали… — заговорил, оглядываясь по сторонам, командир. — Как тебе нравится моя родина? — спросил Иван жену.

— Скучное местечко. Как-то все однообразно, сурово…

— О нет, ты не права.

— Тогда, пожалуйста, не спрашивай меня, — обиделась женщина. — Ищи скорей место, где переночевать.

Байков давно не бывал в этих местах. И сейчас внимательно прислушивался к каждому шороху скромного зала третьего и единственного класса. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как он простился со своей матерью, сестрой и братом и уехал в Ленинград, чтобы поступить добровольцем в Красную Армию. Разве мог он теперь не волноваться от каждого пустячка и мелочи; он восторгался и пыльным кронштейном, и тусклой лампой, и бликами на дверной ручке, и кафельной облицовкой печи. Все это воспроизводило в его памяти целые соОы-тия и эпизоды, веселые и грустные, страшные и невинные, которые формировали его характер, волю, способ кость к борьбе за новую жизнь.

Иван достал папироску и, жадно затягиваясь, прошелся несколько раз по залу. Скрипнула, как и прежде, дверная пружина (о, как хорошо помнил Иван этот звук!), и вслед за красным фонарем показался дежурный, только что проводивший поезд. Взволнованный воспоминаниями, Иван очутился лицом к лицу с этой5 официальной личностью.

«Стой, стой! Кто это? Неужели Володька, тот самый Володька рыжий, с которым вместе мы таскали огурцы у тетки Клавдии?» — подумал Иван, долго всматриваясь в смущенное лицо дежурного.

— Товарищ, не скажете, как нам найти Наталью Сергеевну Байкову? — спросил наконец он.

— Байкову? Мы с ней в одном доме живем… — не то с гордостью, не то шутливо ответил дежурный. — А вы не сын ли ее?

— Да, сын… А я ведь вас, товарищ, знаю: по-моему, вы Маховцев Владимир!

— Да, верно, Маховцев. Вот мы и свиделись. Ну, здравствуйте.

И с этими словами, встревоженный воспоминаниями о детской дружбе и встречей, Иван так крепко обнял дежурного, что Маховцев выронил из рук фонарь, который, упав на пол, зазвенел разбитыми стеклышками, а разлитый керосин наполнил зал неприятным запахом.

— Вот это встреча! — собирая осколки, говорил дежурный. — Как же ты изменился! Читали, читали, брат, про твои делишки. Молодец! А мы-то как радовались, ты и представить себе не можешь… Некоторые до слез дочитывались. Ведь ты нам совсем-совсем как родной… Степные люди не так уж суровы, как некоторые думают, — у них память хороша и на дружбу. А впрочем, что же мы с тобой здесь болтаем? Идем-ка, брат, в дежурную — у меня там посветлее, поуютней.

И Маховцев кинулся к дивану, где сидела с ребенком молодая женщина.

— Татьяна, моя жена, — представил Иван.

— Маховцев, — отрекомендовался дежурный. — А это ваше состояние? — указал он головой на мальчика.

— Наше, наше, — веселым голосом ответил Иван, беря в руки свертки и чемодан.

Вошли в чистую и светлую комнатку дежурного по станции. Новенькие диспетчерские аппараты и телефоны блестели тщательной отделкой, а большая настольная лампа щедро разливала свет из-под голубого абажура, окрашивая в мягкие тона длинные, исписанные мелким почерком журналы.

— Вот мои владения, Иван Андреевич… Признайся, ты не думал, что рыжий будет управлять сложными машинами движения? Как видишь, пришлось… — с гордостью говорил Маховцев, беря телефонную трубку.

Распоряжения он давал громким и уверенным голосом. Байков, поглядывая на приятеля со стороны, думал:

— А как же выросли люди! Как изменились их действия и направление ума!»,

— Сейчас вот пропущу товарно-пассажирский, а затем тронемся к Наталье Сергеевне, у меня будет минут десять свободных. Знаешь, Иван, теперь ведь не то движение, что было раньше. Сейчас мы пропускаем за сутки вчетверо больше, чем это было тогда, когда наши детские ручонки участвовали в больших и тяжелых делах железной дороги. Беда только в одном — еще много хищников бродит здесь… Кусают иногда, сваливают под откос ценнейшие грузы. Ну, сейчас дело поворачивается к лучшему — ловим! А стараются старые «приятели» — колчаковцы и японцы. Им сильно не нравится наша Дальневосточная армия, Кузбасс и Магнитка… И знаешь, как радуется сердце, когда пропускаешь в день десятки поездов с рудой, тракторами, автомобилями, хлебом и маслом. Не та стала Сибирь… Не узнать старую, каторжную… Оживают богатства, оживают люди, и жизнь поворачивается лицом веселым и радостным…

— А ты давно приехал сюда? — перебил Иван.

— Да я никогда и не уезжал — только поучился немного, тридцать лет я здесь… Да и куда ехать? И зачем? Это раньше я думал удрать на юг, все думалось, что там лучше… А теперь работа забрала меня всего, меня никуда и не тянет…

— Семья есть?

— Еще какая! У меня, Иван, три сына бегают да дочь недавно появилась… Я и с этой стороны богат… Мать за внучатами ходит.

— А где отец?

— Отец умер. Давно уж… В бане запарился. Байков ясно представлял низенького, веснушчатого мужичка; вечно он суетился у стрелок восточной стороны полустанка, беспрестанно ругал ребятишек, прибегавших к отцу на пост жаловаться после драки.

За окном лязгнули буфера. Темные вагоны исчезли. Иван, поджидая Маховцева, вспомнил, как на этой самой станции в бытность свою смазчиком он много ругался с начальником, сопровождая какой-то хлебный маршрут. Он вспомнил Волкова.

— Да, Владимир, скажи, а где сейчас Волков, который был тогда начальником станции? — спросил он вбежавшего дежурного.

— Эх, брат, хватился! Его забрали — агентом японской разведки оказался… Да мы за ним давно грешки замечали — белогвардейцем так и выглядел до последних дней. А ты откуда его знаешь? — с тревогой спросил Маховцев и насупил брови.

— Историю одну вспомнил… Давно это было… Ну и хорошо, что разгадали…

Иван встал.

— Ну, Володя, веди нас, а то разговору не будет конца.

Друзья детства, жена и сын-Байкова направились к дому, где жила Наталья Сергеевна. Иван оглядывался по сторонам и с трудом в темноте различал незнакомые постройки.

— Вот здесь, в третьем подъезде, налево, — сказал Маховцев, когда приблизились к новому двухэтажному дому.

Иван постучал в дверь.

— Кто там? — послышался недовольный молодой голос.

— К Наталье Сергеевне сын приехал, откройте, — не вытерпел Маховцев, и, как только щелкнул замок, он быстро скрылся, чтобы не мешать трогательной встрече.

В дверях стоял красивый, с заспанными глазами двадцатилетний парень.

— Ну, впускай, Сашка! Что, растерялся? Не ждал гостей? — говорил Иван, обнимая брата. — Просыпайся же да свет зажги!

— Сейчас, сейчас… — засуетился Александр.

В коридоре появилась женщина с лампой в руке.

Наталью Сергеевну трясло, словно в лихорадке. Она уже плакала от радости.

Через час не только весь дом, но и добрая половина станционного поселка поднялась на ноги. Все были ошеломлены появлением Байкова, того самого сына путевого сторожа, который восемнадцати лет ушел в Красную Армию и которого не раз как героя встречали в Кремле.

Многие знали Байкова лишь по рассказам и газетам, в их представлении он казался невероятно высоким, сильным, гордым и недоступным. Любопытство сейчас многих заставляло подкрадываться к новому дому и, выпачкавшись достаточно в грязи осеннего бездорожья, украдкой заглянуть в окно первого этажа.

Большинство были разочарованы, когда увидели в бесстрашном герое немного сутулого, седоватого мужчину в простой нижней рубахе с расстегнутым воротом от нестерпимой комнатной жары. Поглядывали и на миловидную блондинку, возле которой хлопотала Параша. Некоторые про себя думали: «Ишь какую отхватил!»

Наружная дверь квартиры то и дело открывалась. Это входили когда-то знавшие мальчонкой Ивана Байкова. Они из коридора прислушивались к семейному разговору, затем робко, поодиночке, появлялись на пороге и, сняв шапку, приветствовали длинными, радостными похвалами и поздравлениями. Иван удивлялся: откуда столько народу? Иногда он вскрикивал, опознавая то Прохорова, то Сидорова, то дядю Федора. Каждый брал с него клятву зайти в гости (если нами не брезгуешь!), и Иван, переполненный самыми добрыми чувствами, никому не отказывал и, в свою очередь, приглашал не стесняться и заходить к нему.