Проделки на Кавказе - Е. Хамар-Дабанов

Прасковья Петровна, одаренная проницательным умом, красавица, богатая невеста, вышла замуж лет двадцати трех. Поэтому она успела надуматься, какого рода мужа ей лучше всего взять. Да-с, взять: богатые невесты, к тому ж красавицы и умницы, когда надевают брачный венец, имея за двадцать лет, в полном смысле берут мужей.

Судьба помогла ей обдумать и определить, какого рода муж всего лучше: она следила супружескую жизнь своих родителей. Ее матушка, с которой мы уже знакомы, была женщина добрая, плаксивая и хоть не дура, а весьма ог­раниченного ума и без воли. Отец, напротив, слыл чело­веком замечательным по уму, расточительности, разврату, буйному своеволию и вспыльчивости. Ему надоели слезы, ревность, упреки жены; она сделалась ему несносною; и он обходился с ней грубо: беспрестанно оскорблял, всячески старался выводить из терпения, при малейшем возражении принимался просто колотить. Этот обычай не совсем вышел из моды: еще случается, и нередко, что муж побьет жену кулаками, чубуком, иногда казачьей плетью. Плеть, одна­ко ж, не у всякого имеется; для этого надо родиться каза­ком. Арапником — другое дело: это у всякого есть и, стало быть, тут уж нет остановок. Я очень любопытен от рож­дения: поэтому на великолепных балах всегда с особым вниманием рассматриваю те части тела замужних женщин, которых не покрывают пышные наряды. Случалось видеть знаки синие, темно-желтые, зеленоватые; признаки ногтей, даже зубов. Прасковья Петровна, с которою я очень дру­жен, уверяла меня, что она часто не верила своим глазам, видя поутру свою матушку всю избитую и в синяках, а вечером, когда оденется ехать на, бал, свеженькую, как будто ни в чем не бывало. Основываясь на рассказах под- руг, она убеждена была также, что прежде дюжина, а теперь полдюжины эластических, фланелевых и всякого рода юбок придуманы женами, чтоб лучше защититься от ударов мужей.

Итак, Прасковья Петровна решилась взять мужа по­глупее, посмирнее и, разумеется, не драчуна и не кусаку. Скоро в толпе бальных полотеров Петр Петрович обратил на себя ее внимание скромностью, застенчивостью, робо­стью нрава. Его состояние не было тогда велико (после он получил значительное наследство); но на это не смотрела она, потому что сама слыла богатою невестой. Имение от­ца ее не было еще продано с аукционного торга или, по модному выражению, с молотка: так она и решилась взять Петра Петровича мужем, предупредила мать, уговорила отца и приказала теперешнему своему супругу за себя сва­таться. Вскоре запели им: «Роститеся, множитеся, наполняйте землю, и да будет плод ваш благословен!» А ска­зать попросту, по-русски, скрутили их.

Как обыкновенно водится, у них было несколько деток; одни померли, другие живут: но зачем говорить о том, что всякий день случается на всем земном шаре! Вообще тай­ны брачных ночей и супружеского быта — весьма сухая и скучная материя, нередко даже безобразная картина.

Прасковья Петровна оказалась в замужестве женщиною холодною, без желаний, без страстей: стало быть, и в физическом отношении была создана повелевать мужем. Не­даром слепое поверье вкоренилось в прелестном поле, что, возбуждая желания и страсти в муже, легко его порабо­тить. Дело в том только, что не все женщины одинаково сложены: холодная жена всегда свое возьмет, а пылкое, милое создание — бедняжка! - не выдержит своего харак­тера.

Таким-то образом наша Прасковья Петровна скоро до­стигла безотчетной власти над мужем; но, как умная жен­щина, она поняла, что выгоднее это скрывать. Вот и начер­тала она себе образ поведения, который строго воспрещал ей, в свете, при свидетелях, иметь свою волю. На всякое предложение или приглашение она отвечала: «Хорошо, ес­ли муж позволит! Хорошо, если муж согласится!» Разуме­ется, с мужем она никогда не спорила при людях, а оказывала ему совершенную покорность. Труднее всего было достигнуть, чтобы муж не имел ни одной мысли, ни одного желания, которые бы не истекали из ее воли: но есть ли невозможное Для умной женщины? Прасковья Пет­ровна и до того добилась, не могу знать какими средст­вами.

Свет решил, наконец, что в Петре Петровиче нет ничего особенного или замечательно светского, но что это пример­ный глава семейства, с волею твердой, неколебимой. Впро­чем, и сам он был того же мнения, нисколько не подозре­вая себя самым глупым и пустым созданием в поднебесной. Но что нам до этого? Как все добродушные, то есть незлые дураки, он был спокоен, счастлив и доволен судь­бою.

Много значит умная жена! Не будем, однако, обманы­вать, скажем правду: Прасковья Петровна не прошла всей супружеской жизни без камней преткновения. В 1812 году она оставила страны, наводненные неприятелем, что, впро­чем, заметим с гордостью, не она одна сделала, а все со­словия; и уехала не знаю в какой отдаленный город. Там, грустя о бедствиях родной, любезной стороны, о пожаре Белокаменной с ее святынями, она опустила бразды, кото­рыми правила Петром Петровичем. Следствием этого по­слабления было то, что он попался в круг любителей цыган и связался с одною черноокой девой,— вкус хоть и неумест­ный для женатого человека, однако ж весьма понятный для меня.

В таборе, куда он часто езжал, была шестнадцатилет­няя прелестная Ольга: она пела прекрасно, плясала оча­ровательно. Бывало, утомленная ночами, проведенными без сна в плясках и песнях вроде —

Не будите меня молоду

Раным-рано поутру!

она, на заре, уходила в свою комнату и, раздевшись, скоро засыпала. Он любил тогда входить к ней, любоваться на милое, спящее создание, тихонько поправлять черные, рас­кинутые кудри, дышать теплотой юного тела, украдкой ка­саться полунагого плеча и девственной груди. Тогда-то, как бы по тайному призыву, грудь внезапно твердела и греза сладострастия тревожила сон девы: ее руки сжимались, едва заметная дрожь пробегала по телу, губы вполовину растворялись, дыхание делалось реже, но сильнее, она как будто задыхалась. И вдруг все тело вытягивалось, выры­вался глубокий вздох, невидимая, но понятная слабость овладевала милой цыганкой. Грёза девы кончилась: немое чувство наслаждений улетело...

В Ольгу-то Петр Петрович влюбился. Прасковья Пет­ровна начала подозревать в этом мужа; потом догадываться; наконец, узнала все, притворяясь, что ничего не ведает. В самом деле, как умной женщине показать, что муж из­менил ей, что для него цыганка милее, пригожее, полнее наслаждений, чем жена? Это словно сказать, что цыганка лучше барыни: обида смертельная, вопиющая!

В это время сотнями пригоняли во внутренние города пленных французов и других немцев: положение их было жалко. Израненные, не привыкшие к суровости нашей род­ной страны, они подвергались мучительным болезням.

Сострадание, человеколюбие — чувства, которые приро­да и мода присвоили женскому полу. Прасковья Петровна свято исполняла все, что требовалось в этом отношении: посещала пленных, посылала больным хорошо изготовлен­ный суп и белье, щипала корпию для раненых.

В числе этих несчастных был один молодой тяжелора­неный генерал Великой Армии. Как наполеоновский офи­цер, Ж*** проложил себе путь к почестям отважною храб­ростью. Родясь в низшем сословии, он не получил воспи­тания и никогда не бывал в хорошем обществе: но для тяжелораненого всего этого не нужно; тем более, что гене­рал говорил на языке наших гостиных: стало быть, имел свободный вход в русские дома, всегда гостеприимные для таких иностранцев. Прасковья Петровна часто посещала этого раненого. Он обращал ее особенное внимание, потому что был генерал, тяжело ранен, страдал, говорил по-фран- цузски, и имел взор наглый, в котором женщины вообра­жают видеть энергию, храбрость. Впрочем, он был в пол­ном смысле красивый мужчина и мог очень нравиться Прасковье Петровне. Возвращаясь домой и, размышляя о поступке мужа, о раненом генерале, она начала разбирать в уме, что такое положение замужней женщины, которая возьмет себе друга. Honny soit qui mal y pensel!..* Праско­вья Петровна думала о платоническом друге! Эти размыш­ления породили любопытство, а чувство любопытства и мести всемогущи в женском сердце.

Но нельзя было скоро привести в исполнение тайных желаний: генерал был слишком тяжело ранен. Она реши­лась ожидать его выздоровления и покамест дать во всем полную волю Петру Петровичу, исключая того, что касалось до управления домом, имением, и до значительных издержек.

* Перевод иноязычных выражений, встречающихся в тексте, помещен в комментариях в конце книги.

Понимая, однако ж, что без денег не будут пу­скать в цыганский табор, она уделяла ему безотчетную сумму, которой давалось название: «Для картежной игры».

Наконец, в 1813 году, генерал совершенно оправился, сделал визит Прасковье Петровне и скоро завязалось у них нечто, чему Петр Петрович ничуть не мешал, никогда не бывая дома да и ничего не подозревая.