Королева Виктория - Кристофер Хибберт

Несколько недель спустя, 26 июня 1830 г., король Великобритании Георг IV умер в своем Виндзорском дворце, после чего началось короткое правление короля Вильгельма IV.

5. ПУТЕШЕСТВИЯ ПО СТРАНЕ

«Когда приезжаешь в какое-нибудь аристократическое место, то нужно быть уже одетой к обеду, а я, соответственно, не могла как следует отдохнуть».

Когда принцессе Виктории исполнилось два года, она получила письмо от своей «искренне любящей тетушки», герцогини Кларенской, в котором та обращалась к ней со словами «моя дорогая душенька». А после того как герцогиня потеряла свою вторую маленькую дочь, она тут же написала герцогине Кентской, завершив послание следующими словами: «Мои дети умерли, а твои живы, поэтому я рассматриваю твою дочь как свою собственную».

Добродушная по природе, совершенно неэгоистическая и глубоко религиозная женщина, которая к тому же была на тридцать лет моложе своего мужа, герцогиня Кларенская совершенно искренне выражала добрые чувства по отношению к маленькой принцессе. И эти чувства не претерпели никаких изменений даже тогда, когда ее муж неожиданно стал королем Англии. Она делала все возможное, чтобы как можно чаще видеть принцессу, и не упускала случая, чтобы пригласить ее ко двору. А ее муж не только не препятствовал этому, но и сам искренне радовался при виде маленькой племянницы.

Став королем, добродушный и добросердечный, как и его жена, Вильгельм «немедленно продемонстрировал подданным свои добрые качества». Ему, несомненно, нравилось быть королем. Упиваясь своим высоким положением, он частенько прохаживался по улицам Лондона, величественно отвешивая поклоны направо и налево и наслаждаясь своей популярностью. Выражая общее мнение, Чарльз Гревилл как-то заметил, что тот был «добросердечным, великодушным... несколько суетливым стариком шестидесяти пяти лет, который, если, конечно, не сойдет с ума, может стать весьма приличным королем». Его премьер-министр герцог Веллингтон обратил внимание на коренное отличие нового короля от своего предшественника и заметил в беседе с Доротеей Ливен, что это не просто новое правление, а «новая династия».

Однако на повседневной жизни обитателей Кенсингтонского дворца новое правление короля Вильгельма никоим образом не сказалось. Созданная Конроем «система» функционировала в прежнем режиме, а сам сэр Джон Конрой продолжал оставаться главным наставником и помощником герцогини Кентской, неустанно поддерживая во дворце некогда созданный им порядок. Более того, он требовал от герцогини, чтобы та сообщала ему обо всем, что происходило с принцессой, до «мельчайших и самых незначительных» деталей. Услышав о смерти короля Георга IV, Джон Конрой тут же написал письмо, которое было подписано герцогиней Кентской и отправлено герцогу Веллингтону с тем, чтобы тот передал его новому королю Вильгельму IV. В этом письме принцесса Виктория называлась более чем «предполагаемой наследницей» престола и выдвигалось требование назначить в качестве регента герцогиню Кентскую, в дела которой никто не должен вмешиваться. В нем также говорилось о необходимости подыскать юной принцессе достойную английскую леди, которая в качестве гувернантки могла бы заменить неподходящую для роли главной воспитательницы будущей королевы баронессу Лецен. Кроме того, в письме выдвигалось требование признания герцогини Кентской вдовствующей принцессой Уэльской с повышением казенного довольствия, которое соответствовало бы ее новому положению в королевстве.

Возмущенный как тоном письма, так и его неслыханным по дерзости содержанием, герцог Веллингтон ответил, что ему стоило немалых трудов убедить его королевское высочество в том, что это всего лишь «частное и конфиденциальное послание», которому не стоит придавать большого значения. А еще лучше сделать вид, что такое письмо «вообще никогда не было написано».

Разгневанная отказом и поощряемая Джоном Конроем, герцогиня Кентская немедленно отправила выдержанный в резких выражениях ответ, в котором заявила, что находит должность регента весьма утомительной и скучной, но все-таки по-прежнему будет выполнять свой долг матери и воспитательницы юной принцессы ради ее же блага.

Ответ герцога Веллингтона был написан в насмешливом тоне, однако на сей раз он не преминул напомнить герцогине, что и впредь будет советовать королю делать все возможное, чтобы не создавать впечатления, будто вокруг королевского трона существуют «партия или отдельные личности, оказывающие влияние на судьбу страны». Кроме того, он добавил, что это могло бы нанести определенный вред интересам герцогини и ее дочери. Глубоко оскорбленная таким отношением к своему наставнику и преданному другу, герцогиня отказалась принять герцога Веллингтона, когда тот предложил принести ей проект закона о регентстве, и отправила его к Джону Конрою. После этого она еще долгое время наотрез отказывалась встречаться с герцогом с глазу на глаз.

Закон о регентстве, представленный в парламенте лорд-канцлером, был принят во время правления кабинета лорда Грея, сменившего на этом посту герцога Веллингтона в ноябре 1830 г. В нем действительно предусматривалось введение регентства герцогини Кентской в случае преждевременной смерти короля Вильгельма IV и до восемнадцатилетнего возраста принцессы Виктории. Депутаты палаты общин не оспаривали этого решения лордов, так как пришли в ужас от одной только мысли, что ненавистный, пользующийся дурной репутацией герцог Камберлендский может предъявить свои претензии на престол и попытается добиться совместного регентского правления с герцогиней Кентской. Когда герцогине сообщили о решении парламента, она с трудом сдержала слезы и заявила, что лично для нее это самое радостное событие с тех пор, как умер ее несчастный муж.

И все же весьма благополучное урегулирование проблемы регентства и даже назначение официальной английской наставницей юной принцессы герцогини Нортумберлендской не способствовали улучшению отношений между герцогиней Кентской и королевским двором. Эти отношения только усугублялись из-за негативной реакции герцогини на положение незаконнорожденных детей короля и политических разногласий. Дело в том, что король и его супруга Аделаида были убежденными тори и оказались в оппозиции к предлагаемому лордом Греем законопроекту о реформе, который премьер-министр пытался провести через парламент. Герцогиня Кентская, следуя политическим пристрастиям своего покойного мужа, всячески поддерживала партию вигов и всегда приветствовала появление их лидеров в Кенсингтонском дворце.

Семейные споры и разногласия еще больше усилились, когда король предложил изменить имя принцессы Виктории на английское. С одной стороны, герцогиня страшно обиделась, поскольку ее дочь была названа в честь матери, а с другой стороны, она поняла, что оба имени — Александрина и Виктория — выбраны без ее непосредственного участия и. фактически навязаны прежним королем, и поэтому признала, что они являются чужестранными и не совсем «соответствуют нашим национальным чувствам». В конце концов она согласилась с доводами короля, однако некоторое время спустя все же передумала и стала настаивать на прежнем имени. Король был крайне разочарован ее непоследовательностью и продолжал настаивать на том, что имя Виктория не соответствует христианским традициям Великобритании. Вместо него он предложил назвать принцессу Елизаветой, однако герцогиня наотрез отказалась даже обсуждать это.

Вскоре после этого возникла еще одна проблема, связанная с визитами принцессы в королевский дворец. Король и королева хотели бы видеть принцессу во дворце как можно чаще, однако при этом не испытывали никакого желания столь же часта встречаться с герцогиней и Джоном Конроем[4].

Одна из причин того, почему герцогиня Кентская не желала отпускать дочь к королю, заключалась в следующем: она пыталась всеми силами оградить принцессу от общения с его незаконнорожденными детьми, Фицкларенсами, которые один за другим быстро перебирались в Виндзорский дворец. Весь дворец был заполнен этими «несносными бастардами». Королева Аделаида смотрела на все это весьма снисходительно, чего нельзя сказать о герцогине Кентской. Она не упускала случая напомнить, что никакая сила не заставит ее разрешить своей дочери свободно общаться с этими отпрысками столь сомнительного происхождения. «Я никогда не позволяла прежде, — решительно заявила она герцогине Нортумберлендской, — и не намерена позволять в будущем общение Виктории с кем-либо из незаконнорожденных членов королевского семейства. И если я не буду придерживаться этой строгой линии, то как же я смогу научить Викторию отличать достоинство от подлости?»

За спорами по поводу посещения принцессой королевского дворца вскоре последовали и другие ссоры. Так, например, развернулась дискуссия относительно официального обращения по отношению к юной принцессе с титулом «Королевское Высочество». В послании короля парламенту по поводу предложенного повышения жалованья герцогине до шести тысяч фунтов стерлингов слово «королевское» было намеренно опущено, что вызвало в Кенсингтоне справедливое возмущение. Затем возникли определенные трудности по поводу участия принцессы в церемонии коронации. Король настаивал на том, чтобы принцесса Виктория шла в этой процессии по Вестминстерскому аббатству вслед за своими братьями, а герцогиня Кентская упорно доказывала, что принцесса имеет право шествовать сразу за королем. Король продолжал упорствовать, а герцогиня неожиданно заявила, что в таком случае принцесса вообще не будет принимать участия в церемонии. При этом она деликатно сослалась на то, что не может позволить себе подобных расходов и не хочет подвергать опасности здоровье девочки. Что до самой принцессы, с которой, разумеется, никто не советовался, то она очень переживала по этому поводу и заливалась горькими слезами. «Ничто не могло успокоить меня в тот момент, — писала она позже, — даже мои любимые куклы». Без сомнения, Виктория пошла бы на эту церемонию с огромным удовольствием. Она знала, что во время коронации к ней обращались бы соответствующим образом, как это делали все придворные во время ее посещения королевского дворца. При этом понимала: мать неодобрительно относится к таким визитам, и поэтому в присутствии короля будет нервничать. Дело дошло даже до того, что король однажды пожаловался на ее холодный взгляд. «Мне было очень приятно там, — описывала Виктория позже один из своих визитов, — поскольку мои дядюшка и тетушка были очень добры ко мне». При этом она испытывала к королю чувства «нежной благодарности» за то, что он хорошо относился к ней и считал, что «она должна быть самым надлежащим образом подготовлена к выполнению своих обязанностей», ожидающих ее в будущем.