Экономическо-философские рукописи 1844 г. - Карл Маркс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже с самого начала видно, что отношение основного капитала к оборотному для крупного капиталиста складывается гораздо более благоприятно, чем для более мелкого. Очень крупному банкиру нужно основного капитала лишь немногим больше, чем очень мелкому: и у того, и у другого основной капитал сводится к затратам на банкирскую контору. Орудия производства крупного землевладельца множатся отнюдь не пропорционально размерам его земельной площади. Точно так же и кредит, которым располагает крупный капиталист преимущественно перед мелким, представляет собой тем бо́льшую экономию основного капитала, а именно денег, которые ему всегда нужно иметь наготове. И, наконец, понятно само собой, что там, где промышленный труд достиг высокой ступени развития, т. е. там, где почти весь ручной труд стал трудом фабричным, там мелкому капиталисту всего его капитала не хватает уже для одного того, чтобы иметь необходимый основной капитал[22].
Вообще при накоплении крупных капиталов имеет место также и соответственная концентрация и упрощение основного капитала по сравнению с более мелкими капиталистами. Крупный капиталист вводит для себя своего рода организацию орудий труда.
«Точно так же и в сфере промышленности каждая мануфактура и каждая фабрика является уже более обширным сочетанием более или менее крупного вещественного богатства с многочисленными и многообразными интеллектуальными способностями и техническими сноровками ради общей цели производства… Там, где законодательство охраняет незыблемость крупных масс земельной собственности, избыток растущего населения рвётся к промысловой работе, и в результате получается, как мы это видим в Великобритании, что главным образом в сфере промышленности скапливаются крупные массы пролетариев. Там же, где законодательство допускает непрерывный раздел земли, как это имеет место во Франции, там множится количество мелких и задолжавших собственников, которые в процессе дальнейшего дробления земельных участков попадают в класс нуждающихся и недовольных. Когда наконец это дробление и задолженность достигают особенно высокой степени, крупное землевладение вновь поглощает мелкое, подобно тому как крупная промышленность уничтожает мелкую; а поскольку опять образуются более или менее крупные комплексы поместий, вся та масса неимущих рабочих, которая не требуется безоговорочно для обработки земли, опять-таки устремляется в промышленность» (Шульц, «Движение производства», стр. 58–59).
«Свойства товаров одного и того же рода изменяются в результате изменений в способе производства, особенно в результате применения машин. Лишь в результате выключения человеческой силы появилась возможность из одного фунта хлопка стоимостью в 3 шиллинга 8 пенсов получать 350 мотков пряжи длиною в 167 английских или в 36 немецких миль, стоимостью в 25 гиней» (там же, стр. 62).
«В среднем цены на хлопчатобумажные изделия в Англии за последние 45 лет снизились на 11/12, и то количество фабриката, за которое ещё в 1814 г. платили 16 шиллингов, теперь стоит, согласно вычислениям Маршалла, 1 шиллинг 10 пенсов. Бо́льшая дешевизна промышленных продуктов увеличила как потребление внутри страны, так и сбыт на внешнем рынке; в связи с этим в Великобритании количество рабочих хлопчатобумажной промышленности после введения машин не только не уменьшилось, но и увеличилось с сорока тысяч до полутора миллионов. Что же касается дохода промышленных предпринимателей и рабочих, то вследствие роста конкуренции среди фабрикантов прибыль их, в сопоставлении с количеством поставляемой ими продукции, необходимым образом уменьшилась. За годы 1820–1833-й валовая прибыль фабрикантов в Манчестере на одном куске ситца уменьшилась с 4 шиллингов 1 1/3 пенса до 1 шиллинга 9 пенсов. Но для возмещения этой потери объём производства был увеличен в ещё большей степени. В результате этого в отдельных отраслях промышленности временами наступает перепроизводство; возникают частые банкротства, вследствие которых внутри класса капиталистов и хозяев труда происходит неустойчивое колебание и шатание собственности, отбрасывающее некоторую часть экономически разорённых собственников в ряды пролетариата; зачастую при этом внезапно возникает необходимость приостановки или сокращения работы, что всегда очень тяжело отражается на классе наёмных рабочих» (там же, стр. 63).
«Сдавать внаём свой труд – значит положить начало своему рабству; сдавать внаём объект труда – значит утвердить свою свободу… Труд – это человек, в объекте же труда, наоборот, нет ничего от человека» (Пеккёр, «Теория социальной экономии», стр. 411–412).
«Элемент материя, который никак не может создать богатства без другого элемента, труда, приобретает магическое свойство плодовитости для них[23], как если бы они своими собственными действиями вложили в неё этот второй необходимый элемент» (Пеккёр, «Теория социальной экономии», стр. 411–412).
«Если предположить, что ежедневный труд рабочего приносит ему в среднем 400 франков в год и что этой суммы достаточно для каждого взрослого, чтобы жить, удовлетворяя самые необходимые потребности, то выходит, что любой обладатель годового дохода в 2000 франков в виде процентов, арендной платы, квартирной платы и т. д. косвенно заставляет работать на себя 5 человек; 100 000 франков ренты представляют труд 250 человек, а 1 000 000 франков – труд 2500 человек» (там же, стр. 412–413), – и, следовательно, 300 000 000 франков – труд 750 000 рабочих.
«Человеческий закон дал собственникам право пользоваться и злоупотреблять своей собственностью, т. е. делать всё, что им угодно, с любыми объектами труда… Закон отнюдь не обязывает их всегда и вовремя предоставлять работу тем, кто не имеет собственности, или выплачивать им всегда достаточную заработную плату и т. д.» (там же, стр. 413). «Полная свобода определения характера производства, его количества, его качества, его своевременности, полная свобода потребления богатств, распоряжения объектами всякого труда. Каждый волен обменивать свою вещь, как ему заблагорассудится, учитывая только свой собственный индивидуальный интерес» (там же, стр. 413).
«Конкуренция является лишь выражением произвольного обмена, который в свою очередь есть ближайшее и логическое следствие индивидуального права пользоваться и злоупотреблять орудиями любого производства. Эти три экономические момента, составляющие, по сути дела, единое целое – право пользования и злоупотребления, свобода обмена и произвольная конкуренция, – влекут за собой такие последствия: каждый производит что ему угодно, как ему угодно, когда ему угодно, где ему угодно; производит хорошо или производит плохо, слишком много или недостаточно, слишком рано или слишком поздно, слишком дорого или слишком дёшево; никто не знает, удастся ли ему продать, как он продаст, когда он продаст, где он продаст, кому он продаст. Точно так же обстоит дело и с закупками. Производителю не известны ни потребности, ни ресурсы, ни спрос, ни предложение. Он продаёт, когда он хочет и когда он может, где ему угодно, кому угодно, по угодной ему цене. Точно так же он и покупает. Во всём этом он всегда является игрушкой случая, рабом закона, продиктованного более сильным, тем, кто менее стеснён в своих действиях, тем,
