Талисман - Генадий Синицын

Прошло два месяца, тёплые летние дни остались лишь в воспоминаниях. Всё реже баловали солнечные лучи, которым уже было не под силу пробиться сквозь сплошные хмурые облака и тучи, серой пеленой затянувшие весь небосвод. Зарядили нудные холодные дожди. Наступила осень – самая тоскливая пора. В районе новостройки, где жила семья Снегирёвых, хронически стояла теперь непролазная грязь, преодолеть которую было проблематично даже в резиновых сапогах, ставших повседневным атрибутом. Серые будни ещё больше омрачали болезни, следовавшие чередом, они изводили и без того подорванное, хрупкое здоровье Димы. К тому же, обострились рецидивы диспепсии, казалось ушедшей, было, в прошлое. В ноябре его с мамой положили в городскую больницу. Лечение затянулось на долгие месяцы.

Отдождила слякотная осень, отступила зима с трескучими морозами и колючими метелями, схлынула бурными половодьями весна, наступило долгожданное лето.

Николай разрывался между работой и необходимостью, в отсутствии жены, постоянной заботы о старшем сыне. От неустроенности семейного быта он всё чаще и больше стал прикладываться к спиртному. В один из таких дней он, однажды остро ощутив приступ тоски, написал и отправил письмо в Москву своей первой супруге. В нём извещал о навалившихся на него семейных проблемах, упомянул и о том, что сильно соскучился по своему первенцу, в общем, что называется, излил всё, что накопилось у него на душе.

Прошло больше месяца. Николай Дмитриевич уже и забыл про отправленную весточку, как однажды вечером почтальон вручил ему телеграмму из Москвы от Шуры. В телеграмме она сообщала, что приезжает с сыном в Барнаул поездом, просила встретить. Бывший её муж от неожиданной новости разволновался, на лбу выступила испарина, мысли путались. Он ещё раз прочитал телеграмму, задумался. Мысленно рассудил, что встречать надо в любом случае, а там будет видно.

В день, обозначенный в телеграмме, Николай Дмитриевич приехал на железнодорожный вокзал встречать Шуру со Славкой. Мысленно он пытался представить их себе. Сыну было уже одиннадцать лет, последний раз он его видел, когда тому не было ещё и пяти, да и супругу бывшую он не видел более шести лет, узнает ли он их. Его охватило необычное возбуждение, он нервно ходил по перрону из стороны в сторону. Неожиданно прозвучал металлический голос железнодорожного диспетчера: «На второй путь прибывает пассажирский поезд Москва – Барнаул, нумерация вагонов начинается с головы поезда…» Николай поспешил на платформу, ко второму пути. Раздался пронзительный гудок, и вскоре мимо него, скрепя тормозными колодками, замедляясь, стали пробегать вагоны поезда. Наконец, состав остановился, проводники стали один за другим открывать двери, опускать ступени и, стоя на платформе, выпускать из вагонов пассажиров. Николай остановился у седьмого вагона, из него должны были выйти Шура с сыном. От волнения, в ожидании встречи, сердце бешено заколотилось, казалось, что оно стремится выскочить из груди. Минуты тянулись, казалось, бесконечно.

Она появилась в проёме двери вагона неожиданно, он узнал её сразу, несмотря на то, что бывшая супруга заметно погрузнела да и повзрослела, превратившись в степенную московскую даму. Весь облик и фасон одежды заметно выделяли её среди других, провинциальных женщин. Николай, окликнув её, поспешил к ней на помощь. Приняв из женских рук два довольно больших и увесистых чемодана, уже опуская их на платформу, он вдруг увидел, как из-под руки матери по ступеням подножки вагона резво прошмыгнул долговязый подросток с чёрными кудряшками на голове. «Вот вымахал!» – промелькнуло в голове отца. Помог Шуре спуститься на платформу. «Здравствуйте, с приездом, – поприветствовал Николай, потрепав сына за шевелюру, – Ну что, поехали до дому? Там наговоримся ещё», – подхватил чемоданы и направился в сторону привокзальной площади, к автобусной остановке. Мать с сыном последовали за ним.

По пути следования, прикупив в продовольственном магазине продукты, уже через час после прибытия поезда они входили в дом. Прошли по коридору, хозяин, открыв дверь в комнату, пропустил вперёд Шуру с сыном. Та окинула взором помещение. Комната была разделена на две половины лёгкой самодельной перегородкой. Её каркас из тонких брусьев, окрашенных белой краской был перетянут белой хлопчатобумажной тканью, посередине каркаса оставлен проём для прохода. Слева, задней стороной вплотную к перегородке стоял самодельный, но очень добротно и красиво сработанный из дерева, покрытый светлым лаком сервант. Верхняя его часть по бокам была забрана полукругом гранёных полос из стекла. Рядом с сервантом стоял обеденный стол, с приставленными вплотную к нему табуретами. В левом ближнем углу разместился тумбовый умывальник с раковиной. Следом за ним, на небольшой лавке, приставленной к стене, разместились керогаз и ведро с водой. Справа от входной двери, вдоль стены, дальней спинкой вплотную к перегородке стояла металлическая кровать. Перед ней расположился громоздкий деревянный комод, накрытый цветастой тканью. В ближнем правом углу на стене разместилась вешалка с рядом крючков для верхней одежды и полкой для головных уборов. В дальней половине комнаты, задней стенкой к серванту, стоял самодельный платяной шкаф из дерева. За ним виднелась часть круглого стола, покрытого светлой скатертью. Справа вдоль стены, вплотную к перегородке разместилась двуспальная кровать. В дальнем правом углу стояла ажурная, выше человеческого роста, этажерка с книгами. Над ней висел репродуктор – «тарелка» чёрного цвета. За дальним столом, забравшись коленями на табурет и облокотившись, что-то увлеченно рисовал на листе бумаги мальчик. Оглянувшись на шум входящих людей, он резво спрыгнул со стула, подбежал к отцу и, прижавшись к его ноге, противоположной от пришедших с ним незнакомых людей, вопросительно переводил взгляд с него на гостей.

– Это твой брат Слава, а это тётя Шура, его мама, – поспешил удовлетворить его любопытство отец.

– Неправда, это вовсе не мой брат! Мой братик Дима в больнице с мамой, – с абсолютным убеждением в голосе возразил тот.

Шура улыбнулась, присела к нему и спросила:

– Как тебя зовут?

– Николай младший, – немножко напыжившись, ответил тот.

– Ну, тогда, Николай младший, держи и расти большой! – с пафосом, подражая малышу, произнесла гостья, протянув ему батончик гематогена.

– Спасибо, – опустив длинные ресницы и зажав в ладони подарок, поблагодарил тот.

– Мама, я кушать хочу, – вдруг вклинился в разговор Слава.

– Потерпи немножко, – с укоризной взглянув на сына, ответила мать. – Вот сейчас разберёмся немного и покушаем все вместе.

– Слава, – предложил отец, – давай-ка с братиком на улице погуляйте немного, а мы тут с мамой пока придумаем что-нибудь и кликнем вас. Идёт?

– Погуляем! – запрыгал в восторге Коля, истомившийся за день сидеть взаперти.

– Ну ладно, погуляем, – без энтузиазма согласился Слава.

Когда братья вышли из комнаты, Шура, выкладывая продукты из сумки предложила:

– Приготовлю сейчас чего-нибудь горячего и пообедаем. Ты, Николай, пока воду в кастрюльке поставь вскипятить. Где тут у вас готовят-то?

– Вот здесь и готовим на керогазе. Вообще-то, в доме есть общая кухня, там плита, но не очень удобно. Если никто сейчас не готовит, то надо сначала печь затопить. Вот так и живём, – ответил Николай и, не теряя времени, разжёг керогаз.

Пока готовился обед, завязался разговор о том, как жили после развода. Из которого Николай узнал, что отец Шуры с войны так и не вернулся, долго о нём не было никакой информации и только в 1949 году пришло официальное извещение, о том, что он погиб в мае 1945 года под Прагой. Все эти годы Шура жила с сыном и своей матерью. Получив письмо от бывшего мужа, она, прочитав его, долго плакала, вспоминая совместно прожитые годы и нелепый, как теперь уже казалось, развод. Терзаясь, всё сомневалась и в один из таких дней решила приехать, прояснить ситуацию на месте. Сын, к тому же, замучил своими вопросами о папе.

Нагулявшись, вернулись дети. Шура накрыла стол и все, наконец-то, поели. После сытного обеда дети вновь убежали на улицу, взрослые остались вдвоём и продолжили разговор.

– Ну что, Коля, – промолвила Шура, – разговор, конечно, непростой, но нам необходимо серьёзно всё обсудить, принять какое-то решение. Принимать его, прежде всего, тебе.

– Обсуждать-то есть чего, а вот принимать какое-то решение пока не готов. Я вообще-то не предполагал, что ты вдруг вот так возьмёшь и объявишься. Как-то всё неожиданно, согласись. Договоримся таким образом, вы пока у меня поживёте. Осмотримся, что ли, а уже потом всё равно решать придётся.

– Может быть, ты и прав, давай так и сделаем. Кстати, давай сразу договоримся – как ночевать-то будем?