Описание примечательных кораблекрушений, претерпенных русскими мореплавателями - Василий Головнин

Пока мы устраивали свое жилье, однажды под вечер приехала к нам лодка с тремя человеками, из них один молодой, проворный малый показался нам сыном какого-нибудь тоёна, в чем мы и не ошиблись. На вопрос наш об их жилище он нам сказал, что оно находится от нас весьма близко. Мы спросили, не возьмут ли они с собою одного из наших людей, который купит у них рыбы, а они бы его к нам опять доставили. На это предложение они тотчас с радостью согласились и начали чрезвычайно торопиться к отъезду: они, без сомнения, радовались, что имеют прекрасный случай захватить в плен так легко еще одного из нас. Из наших промышленников Курмачев был готов ехать с ними, но когда они приглашали, чтоб он скорее садился в лодку, мы потребовали, чтоб они вместо него оставили у нас аманата[55]. Это им крайне не понравилось, но делать было нечего, желание наше надлежало исполнить. Дикого мы строго караулили во всю ночь, а на другой день освободили, когда привезли Курмачева. Он приехал, однакож, с голыми руками. Колюжи ничего ему не дали и не продали. Жилище их состояло в одной хижине, в которой Курмачев видел шестерых мужчин, кроме троих, к нам приезжавших, и двух женщин.

Дикие нас обманули; за то мы положили переведаться с ними иначе: посадив под караул гостей своих, мы отправили на их лодке к хижине с ружьями шесть человек, которые, взяв у них всю рыбу, вечером привезли домой; тогда мы задержанных отпустили, одарив их чем могли. Вскоре за сим один старик привез к нам в лодке девяносто кижучей (лососей) и продал за медные пуговицы.

Через несколько дней поспела наша изба, или казарма, и мы перебрались на новоселье. Она была квадратная, с будками по углам для часовых. Вскоре потом посетил нас тот же молодой тоенский сын, с которым мы имели дело. Мы опять спрашивали у него продажной рыбы, но получили грубый отказ, за что, посадив его под караул, объявили, что не дадим ему свободы, доколе он не доставит нам на зиму нужного количества рыбы. Мы требовали от него четырехсот лососей и десяти пузырей икры, отметив ему количество это черточками на палке. Узнав, в чем состоит наше требование, он немедленно отправил своих товарищей, а куда, нам было неизвестно. После того в продолжение недели приезжали они к нему два раза и говорили между собой потихоньку. Когда они были во второй раз, аманат наш стал просить, чтоб пропустили вниз по реке лодки с его людьми; мы на это охотно согласились, и через полчаса потом спустилось мимо вас тринадцать лодок, на которых было обоего пола до семидесяти человек. Люди сии вскоре возвратились и доставили нам требуемое количество рыбы и икры, а сверх того выпросили мы у них одну лодку, способную поднять до шести человек. Тогда мы отпустили задержанного молодого человека, подарив ему испортившееся ружье, суконный плащ, ситцевое одеяло и китайчатую рубаху. Имея теперь свою лодку, мы часто отправляли ее с вооруженными людьми вверх по реке за рыбой.

Колюжи нас оставили, а мы, решив сию важную дипломатическую статью, на долгое время оставались единственными владетелями присвоенного себе участка земли и вод и в продолжение уже всей зимы жили покойно и имели изобилие в пище[56].

Целую зиму занимались мы составлением плана будущим нашим действиям. Я предложил, а товарищи мои приняли и утвердили построить другую лодку, весною ехать вверх по реке, доколе будет можно, а потом, оставив лодки, итти в горы и, склоняясь к югу, выйти на реку Колумбию, по берегам коей обитают народы не столь варварские, как те, с коими мы должны иметь здесь дело. К сему, впрочем, весьма трудному в исполнении предначертанию побудила нас совершенная крайность; мы знали, что дикие при устье реки сбирали большие силы с намерением делать нам все возможные препятствия в нашем пути вдоль морского берега и производить беспрестанные над нами поиски. Мы приготовили лодки и ожидали только наступления теплых дней, как вдруг повстречалось с нами неожиданное происшествие, совершенно уничтожившее все наши намерения.

Булыгин объявил, что желает опять принять начальство над нами, и стал входить в распоряжения по команде. Я без малейшего прекословия возвратил ему право и был очень доволен, что избавился заботы и беспокойств, сопряженных с должностью начальника в столь критическом положении. 8 февраля 1809 года, оставив наше жилище и в нем немалое количество рыбы, пустились мы вниз по реке и остановились на том самом месте, где в прошлом году колюжи предлагали нам на выкуп г-жу Булыгину. Мы видели цель нашего начальника и к чему дело клонилось, но, уважая его страдания и жалостное положение супруги его, решились лучше подвергнуть себя опасности, чем сопротивлением довести его до отчаяния. Здесь посетил нас один старик и подарил нам ишкат пареных квасных кореньев[57]. Он любопытствовал знать, куда мы едем, и, услышав ответ наш: к устью реки, хотел выведать, куда пойдем оттуда, но этого мы и сами не знали. Старик был очень услужлив, а с какой целью, это другое дело. Увидев, что наш огонь заливает сильным дождем, он нас оставил и вскоре возвратился с двумя широкими досками, которыми могли мы прикрыть его от ветра и дождя; за это дали мы ему платок и шапку. Потом вызвался он ехать с нами и до устья реки чтоб служить нам путеводителем и предохранять наши лодки от наносного леса. Мы приняли его услуги и были ими очень довольны: он ехал впереди и показывал нам безопаснейший путь; а где было много дерев, он садился в наши лодки и препровождал нас с великой осторожностью. Таким образом продолжая наше плавание, приехали мы к небольшому острову; тогда проводник вдруг остановился и советовал нам пристать к берегу, а сам поехал на островок, на котором вскоре увидели мы несколько человек, в суетах и тревоге бегавших взад и вперед с луками и стрелами. Старик между тем, отвалив, вскоре к нам возвратился и известил нас, что на острове собралось много людей, которые хотят бросать в нас стрелы и копья, коль скоро мы поедем мимо их; а потому он взялся проводить нас другим, весьма узким проходом, и исправно сдержал свое слово.

Достигнув устья реки, остановились мы против селения диких на противоположном берегу, где поставили шалаш и лодки свои вытащили на берег, а провожавшему нас старику подарили рубашку и шейный платок. Сверх того, наградили мы его медалью, нарочно на сей случай из олова вылитою: на одной стороне изобразили мы кое-как орла, означающего Россию, а на другой – год, месяц и число, когда этот дикий, по имени Лютлюлюк, получил ее: мы велели ему носить ее на шее. На другой день поутру приехало к нам из-за реки множество людей; в числе их находились две женщины, одна из них была та самая плутовка, которая участвовала в обманывании нас на дороге и перевозила Булыгину и других троих через реку, когда дикие захватили их в плен. Схватив тотчас эту женщину и одного молодого мужчину, мы посадили их в колодки, объявив тогда же их единоземцам, что не освободим их, доколе не возвратят наших пленных. Вскоре после сего происшествия явился к нам муж задержанной женщины; он уверил нас, что наших людей здесь нет, ибо они достались по жребью другому поколению, но что он нарочно за ними пойдет и через четыре дня возвратит нам всех их, если только мы дадим ему обещание, что не умертвим жены его. Начальник наш, слышав сие уверение, был вне себя от радости, и мы тотчас решились провести здесь несколько дней; но как занятое нами место было очень низко и при крепком ветре в ночь его затопило, то мы, удалясь на гору в расстоянии от берега около версты, там укрепились. Спустя восемь дней после переговора о размене пленных прибыло на берег реки около пятидесяти человек колюжей; расположась на противном берегу, они хотели открыть с нами переговоры; я с некоторыми из своих товарищей тотчас спустился к берегу. Дикие были под предводительством одного пожилого человека, в куртке и панталонах и в пуховой шляпе. Между ними, к великой нашей радости, увидели мы свою Анну Петровну.