Конвектор Тойнби - Рэй Брэдбери

— Она самая! Каждый из нас нашел свою синюю птицу. Вот только… — осеклась Минерва Холлидей, — в Париже, кажется, едят мелких пташек, вдобавок к тому, что поджаривают на костре священнослужителей.

Бледноликий опять закрыл глаза и шепнул:

— В Париже? Да, верно.

Поезд издал скорбный вопль. Ночь миновала.

Они подъезжали к Парижу.

Как раз в это время по коридору пробегал мальчуган лет шести. Он заглянул в купе и при виде больного остановился как вкопанный, а бледный старик ответил ему холодом ледяного полярного безбрежья. Ребенок ударился в плач и пустился наутек. Престарелая сестра милосердия широко распахнула дверь и высунула голову.

Мальчик что-то сбивчиво объяснял стоящему в отдалении отцу. Тот бросился по коридору с криками:

— Что здесь происходит? Кто напугал моего… — Он не договорил. Сквозь открытую дверь купе в вагоне замедлившего ход Восточного экспресса он увидел это бледное лицо — и прикусил язык, пробормотав: — …моего сына?

Бледноликий пассажир смотрел на него спокойным туманно-серым взглядом.

— Я не… — Француз отшатнулся, прищелкнув языком от изумления. — Пардон! — У него перехватило дыхание. — Примите мои извинения!

Он поспешил к сыну и затолкал его в купе, приговаривая:

— Нечего реветь! Пошел! — За ними захлопнулась дверь.

— Париж! — пронеслось по всему поезду.

— Тихо и быстро, — приказала Минерва Холлидей, прокладывая путь своему дряхлому спутнику среди вокзальной сумятицы и чужой клади.

— Я сейчас растаю! — вскричал бледноликий.

— Со мной не растаешь! — Она выставила перед собой корзину для пикника и чудом втолкнула своего подопечного в последнее такси, оставшееся на стоянке.

Под грозовым небом они подъехали к воротам кладбища Пер-Лашез. Массивные ворота уже закрывались. Медсестра достала пригоршню франков. Створки ворот застыли на полпути.

Среди десятка тысяч надгробий можно было побродить в тишине. От такого обилия холодного мрамора, от такого множества потаенных душ у старой сиделки началось головокружение, разболелось запястье, а левую сторону лица обдало внезапным холодом. Противясь недомоганию, она тряхнула головой. И они пошли дальше меж могильных плит.

— Где мы устроимся на пикник? — спросил он.

— Где угодно, — ответила она. — Только с оглядкой! Как-никак, это французское кладбище! Кругом одни циники! Полчища себялюбцев, которые сжигали людей на костре только за их веру, а потом сами горели на костре за собственную веру! Так что выбирай, где тебе больше нравится!

Они продолжили путь.

— Первое надгробье в этом ряду, — кивком указал старик. — Под ним — пустота. Смерть окончательна и бесповоротна, нет даже шепота времени. Второе надгробье: женщина, втайне верующая, любила мужа и надеялась соединиться с ним в вечности… здесь ощущается шорох духа, движение сердца. Уже лучше. Третья плита: писатель, строчил детективы для какого-то французского журнала. А сам больше всего любил ночь, туман и старинные замки. У этого камня даже температура подходящая, как у доброго вина. Вот здесь мы и присядем, голубушка: ты откупоришь бутылку шампанского — глядишь, и скоротаем время до поезда.

Она с радостью протянула ему стакан:

— А тебе не вредно пить?

— Можно пригубить. — Он принял стакан из ее рук. — Только пригубить.

Немощный пассажир чуть не «умер» на выезде из Парижа. Вагон заполонили интеллектуалы, посетившие цикл семинаров на тему «тошноты» Сартра; воздух истощался и кипел от их разглагольствований о Симоне де Бовуар.[4]

Бледный старик еще больше побледнел.

Вторая остановка после Парижа — и еще одно нашествие! Экспресс атаковали немцы, шумно ниспровергающие дух предков, не отягощенные политическими принципами. Некоторые даже размахивали книгой под названием «А был ли Бог дома?».

Призрак вжался в свой прозрачный скелет.

— Ох! — вскричала мисс Минерва Холлидей и побежала к себе в купе, чтобы тут же вернуться и обрушить на него охапку книг.

— «Гамлет»! — зачастила она. — Тут есть про тень его отца, помнишь? «Рождественская песня»[5]. Целых четыре привидения! «Грозовой перевал»[6] — ведь Кэти возвращается, верно? Ага, «Поворот винта»[7] и… «Ребекка»[8]! А вот и моя любимая — «Лапка обезьяны»[9]! Что ты выбираешь?

Но пассажир-призрак не вымолвил ни слова. Его веки были сомкнуты, а губы запечатаны льдом.

— Погоди! — вскричала она.

И раскрыла первую книгу…

Гамлет стоял на стене замка, слушая речи своего отца-призрака; Минерва Холлидей читала:

— «Так слушай… Уж близок час мой, / Когда в мучительный и серный пламень / Вернуться должен я…»

И дальше:

— «Я дух, я твой отец, / Приговоренный по ночам скитаться…»

Она не останавливалась:

— «Коль ты отца когда-нибудь любил… О боже!.. Отомсти за гнусное его убийство».

И опять:

— «Убийство гнусно по себе; но это / гнуснее всех…»

Экспресс летел сквозь сумерки, а она читала последний монолог призрака отца Гамлета:

— «…Но теперь прощай!.. / Прощай, прощай! И помни обо мне».[10]

Она повторила:

— «…помни обо мне!»

Призрак в Восточном экспрессе задрожал. Она сделала вид, что ничего не заметила, и взялась за следующую книгу:

— «Начать с того, что Марли был мертв…»[11]

А Восточный экспресс грохотал по вечернему мосту над невидимой рекой.

Ее руки, словно птицы, порхали над книгами.

— «Я — Святочный Дух Прошлых Лет»[12]!

И потом:

— «Повозка-призрак выскользнула из тумана и с цоканьем скрылась во мгле…»[13]

Не раздался ли поблизости едва уловимый цокот конских копыт — где-то в горле призрака-скитальца?

— Все бьется, бьется, бьется под досками пола старое сердце-обличитель![14] — негромко воскликнула она.

И тут — как прыжок лягушонка. Послышалось слабое биение пульса — впервые за последний час с небольшим.

В коридоре немцы палили из стволов безверия.

А она лила бальзам:

— «Негромкий, протяжный и невыразимо тоскливый вой пронесся над болотами».[15]

И эхо того воя одиноким криком вырвалось из души ее попутчика, стоном застряло в горле.

Сгущалась ночь, высоко в небе плыла луна, а где-то внизу ступала Женщина в белом, как и читала-рассказывала сестра милосердия, и летучая мышь обернулась волчицей, а та обернулась ящерицей и взбежала по стене на бледном челе больного.

Наконец в поезде наступила сонная тишина; только тогда книга выскользнула из рук мисс Минервы Холлидей и с глухим стуком упала на пол.