Возмездие - Николай Кузьмин

И набирал мах самый разнузданный террор боевых групп эсеров под водительством Гершуни, Азефа и Савинкова.

Своим безволием, своей безропотной покорностью судьбе последний царь полностью устраивал врагов России. Деятельный и властный государь наподобие Петра Великого не преминул бы решительно обуздать всю свору наших ненавистников и несомненно преуспел бы в этом святом деле с дружною поддержкой своего народа.

Впору спросить: а не прозрели ли волхвы в своих страшных пророчествах как раз этого безволия последнего венценосца в борьбе с врагами?

Тем временем неотвратимо надвигался роковой для династии год — 17-й с начала века. Царь, как и предсказывалось, был предан всеми, даже великими князьями и генералами. Верный слуга царя француз Жильяр сделал запись в дневнике:

«Император видел, что страна стремительно идёт к своей гибели. Был миг, когда у него промелькнул луч надежд, — это в то время, когда генерал Корнилов предложил Керенскому идти на Петроград, чтобы положить конец большевистской агитации. Безмерна была печаль царя, когда Временное правительство отклонило и эту последнюю попытку к спасению родины. Он прекрасно понимал, что это было единственное средство избежать неминуемой катастрофы. Тогда я в первый раз услышал от государя раскаяние в своём отречении…»

Уступив без борьбы отцовский трон, он решился на единственное, в чём проявилась его царственная воля, — он решил принести в жертву одного себя. Однако он не имел понятия о бесчеловечной жестокости своих свирепых палачей. И наступил кровавый миг Ипатьевского подвала, куда он снёс на руках своего безнадёжно больного мальчика.

О кровавой расправе в Екатеринбурге до столицы доходили глухие слухи. Официально сообщалось о расстреле одного царя, семья же вывезена и надёжно спрятана. Однако слухи, один нелепее другого, множились беспрерывно. Будто бы Романовых, всех без исключения, не расстреливали, а резали ножами, отчего кровью были забрызганы не только пол и стены, а даже потолок. Затем трупы расчленили и сожгли в большом костре. Как самое достоверное передавалось, что от всей семьи со слугами не осталось ровным счётом ничего. Следователи адмирала Колчака подобрали лишь кусок шинели царской, пряжку от ремня и какой-то деформированный в огне предмет, оказавшийся вставной челюстью лейб-медика Боткина.

Отсутствие тел убиенных будоражило особенно изобретательные слухи. Ну, хорошо, расстреляли одного царя. Но тело-то, тело его где? Сожгли? А зачем? С какою целью? Так что… Косвенным же доказательством того, что царскую семью постигла самая жестокая расправа, послужил декрет советского правительства об антисемитизме. Он появился спустя неделю после расстрела Романовых. Отныне в молодой Республике Советов любое резкое порицание евреев будет наказываться смерть. Становилось ясно, что такие устрашающие законы новая власть принимает неспроста: боится. И боится в первую голову своего завоёванного народа. Что же касается Европы и остального мира, то перед ними кремлёвские владыки упорно прикрывали зверскую харю личиной благопристойности и гуманизма: ещё в 1922 году нарком иностранных дел Чичерин врал, что царская семья жива и пребывает в полной безопасности.

Алексей Максимович Горький, лишённый голоса в своей стране, перетолковывал все слухи по-своему, беспрерывно курил, надсадно кашлял и таял на глазах. Молодёжь в доме по-прежнему шумела и резвилась, Варвара Тихонова жила у мужа, Андреева всё более входила в чрезвычайно нравившуюся ей роль властной комиссарши. На долю больного старого писателя оставалось думать, наблюдать и негодовать от сознания своей беспомощности. Вспомнилось, что Иван Каляев, террорист, убийца великого князя Сергея Александровича, не стал бросать свою ужасную бомбу, увидев в коляске с князем детей. Эти же… И словно нарочно пришёл Шаляпин, расстроенный до неузнаваемости, ткнулся на стул напротив друга, очень близко, колени в колени, глаза в глаза и стал рассказывать о расправе в Алапаевске. Там убили великую княгиню Елизавету Фёдоровну и четырех великих князей. Но как убили: скинули живыми в шахту и бросили туда несколько гранат! Говорят, несчастные жили и мучились трое суток. Ну, вот зачем эта жестокость? За что? Ради чего?

А негодяй Бухарин, рано облысевший, с тоненькой неразвитой шеей и вечно мокрыми губами, ликующе оповещал республику, шалевшую от страшных ожиданий:

«Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

Так сказать, горячее от крови расстрельное горнило…

После того, как советское правительство сбежало из Смольного в Кремль, многолюдный Петроград стал быстро пустеть. Покидаемый жителями, огромный город, к изумлению оставшихся, не производил впечатления заброшенности и унылости, наоборот, — в его облике открылась не замечаемая прежде величественность. Вместе с шелухой разнообразных вывесок слетела вся житейская пестрота, и прекрасные творения великих зодчих обрели вдруг свою первозданную стройность и строгость.

Опустошенность и безлюдие пристали граду Петра более, нежели суета.

Тление все же ощутимо являло свои следы: провалились торцы, осыпалась штукатурка, возле гранитных ступеней набережных наприбивало всяческий житейский мусор.

В Александровском сквере и на Мойке по ночам сладостно заливались соловьи. Разве их можно было расслышать при прежнем шуме городском? Перестали коптить бесчисленные фабрики, и воздух над городом сделался ясен и прозрачен. Ощутимо запахло морем.

В Аничковом дворце поместился Дом учёных. Известнейшие в мировой науке люди тащились туда с холщовыми мешками за спиной — за продуктовыми пайками. Они спускались в подвал, занимали очередь и отдыхивались, прислонившись к холодной грязной стене. Слышалось старческое ворчание: весь паёк сегодня составляли неприглядные конские копыта.

В покидаемой людьми столице явил себя во всей безжалостности Великий Голод.

Революция оказалась завлекательной исключительно в теории. Она не вынесла первого же столкновения с действительностью.

В голодной жизни учёных выпадали и светлые дни: вдруг выдавались пшено, мёрзлая картошка или турнепс. Иногда привозили «сущик», мелкую сушеную рыбёшку, похожую на щепки. Из «сущика» варился суп. Редкая конина считалась деликатесом. Её полагалось жарить на касторовом масле. Неожиданное счастье подвалило профессору Стрельникову: у него в Зоологическом саду сдох крокодил. Рептилию разрубили на куски и раздали сотрудникам. Гурманы уверяли, что мясо крокодила не отличить от осетрины.

Нужда заставила учёных обратиться к древнему способу добычи пропитания — к охоте. По садам и скверам Петрограда стали крадучись бродить ослабевшие старики с рогатками в руках. Они охотились на грачей. Резинки для рогаток добывались из женских рейтуз.

Академик Б. Тураев, известнейший историк, умер от дизентерии. Умирал он в ясной памяти и, будучи совершенно одинок, пел сам себе отходную молитву.

Умер от истощения академик А. Шахматов.

Покончили самоубийством профессора А. Иноземцев и В. Хвостов.

Академик И. Павлов, Нобелевский лауреат, вскопал на пустыре огород и засадил картофелем, капустой. Свой кабинет он превратил в склад овощей. Держался академик с подчёркнутой независимостью. Известность его в мире была настолько велика, что строптивого старика побаивался сам Зиновьев. Обычно тишайший и скромнейший человек, Павлов вдруг вызывающе нацепил на себя все царские ордена и не снимал их даже на своём огороде, демонстративно останавливался возле церквей и широко, истово крестился. В Москве прознали, что Павлова обхаживает представитель шведского Красного Креста, уговаривая его уехать из России. Ленин принялся звонить Зиновьеву. Отъезд такого учёного выглядел бы слишком скандально. Для начала академика прикрепили к продуктовому распределителю ВЧК. Затем ему спешно построили в Колтушках «столицу условных рефлексов». Ухаживание властей за Павловым достигло того, что хорошие пайки были выделены даже для его подопытных собак.

Однажды Павлова встретил ослабевший от недоедания академик А. Крылов. Он робко попросил:

— Иван Петрович, возьмите меня к себе в собаки!

Старик не на шутку обиделся:

— Умный человек, а такие глупости говорите!

Об академике В. Комарове стали потихоньку поговаривать, что от голода старик тронулся рассудком. Дело в том, что второе лето подряд между Большим и Средним проспектами не просыхала громаднейшая лужа, рассадник полчищ комаров и лягушек. Наблюдая за этой лужей, Комаров написал учёный реферат под названием «Флора Петроградских улиц». Он совался с нею в различные печатные издания, но понимания нигде не находил.