Мастер проклятий - Матвей Геннадьевич Курилкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жандарм радостно выхватывает очередную тряпку. С криком «Смотри!» — резко поворачивается к напарнику, опирается на левую ногу… Батист скользит по гладкому мрамору. Опорная нога выскакивает вперед, жандарм запрокидывается назад. Я успеваю разглядеть его лицо, на котором смешались разные выражения. Радость от удачной находки, удивление, и только зарождающийся страх. Испугаться по-настоящему он так и не успел, потому что затылком приземлился прямо на Марса с мечом, что стоял на краю комода. Бог разит насмерть. Жандарм насадился на статуэтку очень надежно — не только меч, но и голова древнего бога оказались внутри черепа грабителя. Он умер мгновенно.
Удивленно закричал напарник покойного, бросился к телу, увидел лужу крови, растекающуюся из-под головы только что веселого и довольного приятеля. От ужаса и растерянности карабинер попятился, замер. На крик уже спешили сержант и отец.
Я тоже сделал несколько шагов назад и отвернулся. У меня почему-то возникло такое чувство, будто это я поспособствовал смерти того жандарма. Ведь я так хотел, чтобы он наступил на этот скользкий кусок ткани. Нет, мне не жаль было эту мразь. Туда ему и дорога. Но все равно было не по себе. Однако моральные страдания меркли перед общим паршивым состоянием организма. Я вдруг почувствовал, что с большим трудом остаюсь на ногах, голова раскалывается от боли, а по лицу течет что-то мокрое. Проведя рукой по губам, без особого удивления обнаружил кровь.
Очень повезло, что мама не растерялась. В первый момент она тоже смотрела на покойника, но очень быстро заметила мое состояние. Пока я разглядывал блестящую кровь на ладони, а жандарм тормошил покойника, она силой увела меня в их с отцом спальню и стала оттирать кровь.
— Тебя нужно срочно умыть, — шептала она. — Нельзя, чтобы они это увидели. Эти олухи ничего не поймут, но их будут расспрашивать чистые — и те обязательно сообразят, в чем дело!
— А в чем дело, мам? — вопрос прозвучал жалко, да и бессмысленно — я, похоже, уже и сам догадывался, что произошло.
— У тебя проснулся дар, мой мальчик, — тихо сказала мама. — Не думала я, что он будет таким — он ведь совсем далек от отцовского… но в нынешние времена это даже хорошо, хоть и опасно. Интересно, кто помог тебе его пробудить? Атропос[15], или же сама Ананке[16]? Хотелось бы, чтобы Ананке, — протянула мама и тут же испуганно приложила руки к губам. — Прости Атропос, если обидела, я только хочу, чтобы сын мог не только убивать. — И снова, уже нормальным голосом. Впрочем, это все не важно. Главное сейчас, чтобы чистые не узнали, что он не сам поскользнулся, поэтому молчи! Знаю, что тебе очень тяжело, но ты должен терпеть и не показывать виду. Скажем, что тебе стало плохо при виде покойника — это никого не удивит, но все равно ты должен стоять на ногах. Она вышла на минуту, чтобы предупредить отца и рассказать сержанту, что произошло. Точнее, подтвердила слова второго карабинера, который хоть и был поражен внезапной смертью напарника, даже не подумал о том, что она была не случайной. Я в это время старательно убирал все следы, оставшиеся после пробуждения дара. Кровь успел убрать до того, как она попала на одежду, синяки, образовавшиеся под глазами, припудрил, воспользовавшись маминой косметичкой. Что делать с глазами, в которых тоже полопались сосуды, я не придумал. Жаль, темных очков здесь еще не изобрели.
Сержант с оставшимся рядовым занимались телом покойника — вызывали подмогу, вытаскивали статуэтку у него из черепа. Очень повезло, что не все оказались столь покладистыми, как наша семья. Некоторые из тех, кому было нечего терять, ожесточенно сопротивлялись выселению. В этот день свой конец нашел не один жандарм, и даже, говорили, трое чистых были убиты, так что до «несчастного случая» никому не было дела. Родители потом рассказали, что последователи нового бога отлично чувствуют проявления манн. Если бы в течение часа-двух после происшествия кто-то из них оказался рядом, наша неуклюжая конспирация ничем бы не помогла.
В результате в новую квартиру мы отправились сразу, как только из дома вынесли труп. Мы почти ничего не взяли с собой. Впрочем, никто из нас об этом не жалел. Вещи казались оскверненными, прикасаться к ним стало неприятно. Только те деньги, что отцу удалось припрятать незаметно от жандармов, пока они разбирались с происшествием, больше ничего. Возможно, это нерационально и глупо, нужно было хватать как можно больше — в крайнем случае, что-то мы могли бы продать потом, но мне хотелось сохранить хоть каплю достоинства, и, думаю, родители чувствовали то же самое. Единственное, что мама действительно хотела забрать — это статуэтки богов и принадлежности для отправления обрядов и ритуалов, но их не разрешили взять уже сами жандармы, разбив и попортив то, что смогли на месте, а оставшееся упаковали, чтобы отнести чистым — для последующего уничтожения. «Вам все это не нужно, чтобы молиться своим грязным богам», — лаконично высказался сержант, растерявший свое веселье после того, как потерял одного из подчиненных.
Мой неожиданно проснувшийся дар стал той новостью, которая на время заставила забыть обо всех неприятностях, которые на нас свалились. Родители пытались учить меня им пользоваться, рассказывали, как развивать. Дело осложнялось тем, что все методики, которые знал отец относились к дару его семьи, исправлению недостатков и ремонту. Так что упражнения приходилось выдумывать на ходу. Обучение началось в первую же ночь после того, как мы обустроились в новом жилище — тесной квартирке с рассохшимися дощатыми полами в инсуле на окраине города, в одном из бедных кварталов. Мы все трое сидели на полу, потому что мебели, конечно, не было. Отец успел раздобыть где-то дрова, которые теперь уютно потрескивали в камине — и это была единственная капля уюта во всем жилище, пустом и не слишком чистом, но никому из нас не было дела до неудобств. Я был слишком возбужден открывшимися способностями, а родители — слишком встревожены.
— Способность проклинать — очень редкая, — рассказывала мама, которая, как жрица Гекаты знала гораздо больше о божественном, чем технарь — отец. — Я не слышала о семьях, которые сейчас обладают таким манном. Если такие и остались, они привыкли не афишировать свои возможности. Сам ведь понимаешь, сынок —
