Ринама Волокоса, или История Государства Лимонного - Марина Соколова

Таким образом, власти постоянно приходилось решать глобальные проблемы, и у неё просто руки не доходили до таких мелочей, как полупустые прилавки. Образованный ксегенский народ, в который трансформировались сплочённые народы, начал догадываться, что власть его обманывает, тем более что ему помогали капиталистические пропагандисты, прорывавшиеся сквозь свой «железный занавес» с помощью литературы и радиопередач. Ксегенский народ больше не хотел, чтобы его использовали ради коммунистического будущего, которое неизвестно когда наступит, а может быть, никогда не наступит. Он хотел счастливо жить в настоящем, а для этого ему было мало четырёх сортов колбасы; для счастья ему нужны были семьдесят сортов колбасы, умопомрачительная одежда и ослепительная мебель, как у капиталистов. Другими словами, он хотел в справедливом социализме иметь несправедливый капиталистический уровень жизни.

8

Попробуем разобраться в «развитом народе» времён «развитого социализма», составной частью которого была «развитая» Ринама Волокоса.

Прежде всего — он состоял из разных людей, у которых, тем не менее, было много общего. Разность обеспечивалась полом, национальностью, возрастом, малой родиной, образованностью, культурой, семьёй, профессией, характером; общность вытекала из государственной принадлежности. За семьдесят лет ксегенской власти многое удалось, в том числе сделать одинаково цивилизованными многих людей — в пределах замкнутого государства. Для этого власть посылала водяных в разные концы необъятной Родины.

На севере они вырывали своих «меньших братьев» из объятий белых медведей, а на юге — разгоняли гаремы. После чего они смешивались с нацменами и погружались в быт. Пятнадцать «смешанных» ксегенских наций жили на территориях своих бывших государств. Они сохранили национальный язык и национальную культуру, освящённую великой коммунистической идеей и подчинённую ксегенской власти. Разные нации общались между собой на водяном, брачном, коммунистическом и бытовом языках. На территориях захваченных Лимонией государств жили сотни равноправных наций, которые подчинялись ксегенской власти. Все имели одинаковые возможности, чтобы жить одинаково хорошо. Ксегенская власть не разрешала одним жить намного лучше других, делая исключение ради своего руководящего аппарата. Когда люди стали жить одинаково хорошо, им захотелось жить всё лучше и лучше. Перед ксегенской властью стояла сложная задача: обеспечить всем лимонцам лучшую жизнь. Пока руководящий аппарат перегревался от умственного напряжения, ксегенский народ искал лазейки в светлое настоящее, которое он заслужил. Семьдесят лет народ верой и правдой служил ксегенскому государству; государство разбогатело, а народ — не очень.

В стране практически не осталось неграмотных, практически все были с обязательным школьным образованием; очень многие — со специальным техническим; многие — с высшим. Соединение талантливого образования с талантливым народом дало поразительные результаты: «общенародное государство» превратилось в неисчерпаемый источник гениев, которые становились всё гениальнее и гениальнее — по мере того, как повышалась образовательная планка. Однако парадоксальное государство не было заинтересовано в избытке гениев, так как не знало, куда их девать. Негениальная власть опасалась доморощенных гениев; ей не хватало ума, чтобы с ними справиться. За расплодившимися ненужными гениями подтягивались просто талантливые люди. Вдохновлённые прекрасной и полулживой ксегенской пропагандой гении устремлялись к гениальной жизни, а таланты — к талантливой; но — не тут-то было. По проторенной дороге они успевали добежать до одинаково хорошего существования, а дальше — как в сказке: налево пойдёшь — в тюрьму попадёшь, направо пойдёшь — за границу выкинут. Впрочем, в отличие от сказки, была ещё одна дорога — наверх, в руководящий аппарат; талантливых туда брали, гениальных — нет. По дороге к счастливому настоящему ксегенские граждане узнавали жизнь, которая очень сильно отличалась от пропаганды, потому что жизнь шла вперёд, а пропаганда топталась на месте. Такая непослушная жизнь сильно раздражала власть, которая пыталась её втиснуть в пропагандистские рамки. Диссидентка всячески сопротивлялась и лезла напролом, а власть — доходяга всё больше от неё отставала.

В отличие от больной власти, здоровый народ от жизни не шарахался, а старался за ней поспеть. Он со смехом оглядывался назад — туда, где на заре ксегенской власти застряла ксегенская пропаганда. В погоне за счастливым настоящим лимонцы разбирались по национальным командам — так было легче бежать. Вперёд выбивалась то одна команда, то другая; на беговой дорожке были свои чемпионы и свои аутсайдеры; за ними наблюдали команды, которые только готовились к бегу или уже сошли с дистанции. Тон задавала ейверская команда, которая дружной толпой выдвинулась в лидеры. Непреодолимой черты оседлости на беговой дорожке не было, а рытвины и ухабы казались многоопытным ейверам детскими игрушками. Повсюду на дороге были расставлены водяные, которых ксегенская власть провозгласила «старшими братьями» нацменов. Пропагандистские лозунги пестрели по всей стране, но лимонцы не обращали на них никакого внимания, потому что лозунгами сыт не будешь. Водяные давно привыкли быть, как все; как все, любили страну и стыдились её маразма; как все, про власть говорил «они», а про страну — «мы»; как все, на политзанятиях страдали от мировой политики, а в магазинах — от хамского сервиса; как все, жили в одинаково хорошей жизни и рвались к лучшей; как все, хотели работать не на власть, а на себя — и искали тёплое местечко; как все, не верили в сказочный коммунизм, а верили в родную Лимонию; как все, от образованности накапливали таланты, а от неудовлетворённости теряли профессионализм; как все, с молоком матери впитывали социалистическую пропаганду, а по дороге к счастью заражались капиталистическими пороками.

9

Ринама Волокоса долго была, как все, пока не разгадала государственный секрет. Это случилось в полузасекреченном учреждении под названием «почтовый ящик». До этого она работала в простой ксегенской школе учительницей цинафрийского языка. По сравнению с детским домом, куда она попала по распределению, школа была шагом вперёд, но надо было бежать дальше — к счастливому настоящему. В «почтовом ящике» Ринама работала младшей переводчицей — должность не весть какая, но она рассчитывала перейти в старшие. Военные и гражданские переводчики переводили техническую документацию для цинафроговорящих стран и поэтому были наполовину засекреченными.

Ох уж эта лимонная секретность! Над ней потешался весь ксегенский народ, но, разумеется, втихомолку, потому что громко было нельзя. Во всех странах есть свои табу, но в Лимонии их число перешагнуло через все мыслимые и немыслимые пределы. Экстремальная засекреченность создавала впечатление, что в ксегенском государстве ничего не происходит и ничего не может произойти. Как лимонцы соскучились по происшествиям! Они пытались их создавать самостоятельно, но чуть ли не каждая инициатива была наказуема. Маразм крепчал, а ксегенский народ становился всё беспечней и веселей. Патриотически настроенные граждане ещё верили, что поголовной засекреченностью страна борется со смертельно опасным, коварным, вооружённым до зубов капиталистическим противником. Но они не догадывались, что ксегенская пропаганда боится гласности, которая непременно разоблачит её полуправду; где это видано, чтобы пропаганда занималась собственным разоблачением!

Ринама веселилась вместе со всем народом, но в «почтовом ящике» с неё сбили весёлость. В своей молодой жизни Ринама не видела ничего подобного. Вообще ей везло в жизни, хотя и не сразу. Она родилась в Каубе — столице Байернаджазской республики ксегенского государства. Она очень любила свой родной город, «но странною любовью». Было много вещей, которые мешали любви. Например, хамство обслуживающего персонала, который не столько обслуживал, сколько хамил, потому что занимал прибыльные должности и не прибыльные посетители его раздражали; хорошо поставленная система взяточничества под местным названием «даш — баш»; бытовые межнациональные конфликты, которые провоцировали Ринаму «убираться к своим водяным»; сильный криминал, пугавший каубцев по ночам; сексуально озабоченные байернаджазские нацмены, от которых не было житья ни днём, ни ночью. Впрочем, нацменами они были для далёкого всемогущего Жевберна, а в своей республике они были нацболами. В нацменах как раз ходили водяные, а также десятки других наций, населявших Байернаджаз. Водяные гуляли по Каубу под большими лозунгами в свою честь, но это были только слова, которые не имели никакого практического подкрепления. К ним относились, как к безвкусному декору, без которого невозможно обойтись, и терпели вкупе с другими лозунгами, как то: «Слава ксегенскому народу!» или «Привет миллионному съезду!» Водяные учились в водяных учебных заведениях вместе с другими нациями, среди которых, кстати, были и байернаджазцы, предпочитавшие более надёжное водяное образование. Всюду бывшие имперцы, превратившиеся в «старших братьев», имели право и возможность разговаривать со своими «младшими родственниками» на родном водяном языке — вот, пожалуй, и все водяные преимущества, которые нация обязана была отрабатывать, исполняя свой священный ксегенский долг. Водяные честно заслужили свои «привилегии», служа связующим звеном между всеми ксегенскими нациями.