Соперники - Ричард Шеридан

Капитан (в сторону). Вылитая она. Молодец старик!

Сэр Энтони. А потом, что за шейка, Джек! О Джек, Джек!

Капитан. Кем же вы меня намерены наградить, батюшка, тетушкой или племянницей?

Сэр Энтони. Ах ты, бесчувственный, бездушный щенок! Я презираю тебя! Да в твои годы одно такое описание заставило бы меня взорваться, как ракету! Тетушка, действительно! Черт меня побери! Когда я сбежал с твоей матерью, попробовал бы меня кто-нибудь заставить посмотреть на старуху или на урода! Ни за какие блага в мире!

Капитан. Даже, чтобы угодить вашему отцу, батюшка?

Сэр Энтони. Угодить моему отцу… Да разрази меня бог… Чтобы угодить… гм… моему отцу… Черт возьми! Ну, конечно, если бы мой отец этого желал – другое дело. Хотя заметь, Джек, он далеко не был таким снисходительным отцом, как я!

Капитан. Я уверен, что нет.

Сэр Энтони. Но, Джек, тебя же не может огорчить то, что твоя невеста так очаровательна?

Капитан. Повторяю, батюшка, моя единственная цель – угодить в этом деле вам. Конечно, женщина от красоты не проигрывает… Но, если вам угодно будет припомнить, вы что-то намекали насчет двух горбов, одного-единственного глаза и тому подобных прелестей. Я не разборчив, но все же, признаюсь, предпочел бы жену без особых изъянов и с умеренным объемом спины. И хотя один глаз может быть мил, однако предрассудки заставляют нас предпочитать пару их, а я бы не хотел отличаться от других в этом отношении.

Сэр Энтони. Что за флегматичный идиот! Да что ты, монах, что ли? Негодный бездушный чурбан! И это – военный? Какая-то ходячая жердь, годная разве на то, чтобы выколачивать пыль из мундиров! Черт меня побери, я прямо сам готов на ней жениться!

Капитан. Как вам будет угодно, батюшка. Если вы думаете почтить вашим выбором мисс Лэнгвиш, я могу жениться на тетушке; а если вы передумаете и женитесь на старой леди, я, так и быть, женюсь на племяннице.

Сэр Энтони. Честное слово, Джек, ты или страшный лицемер, или… Ну, да я знаю, что твое равнодушие в этом вопросе – одна игра. Конечно, игра! Черт побери твою постную физиономию! Ну, признайся, Джек, ты притворяешься, а?… Ты разыгрываешь лицемера? Я никогда не прощу тебе, если это с твоей стороны не притворство и не игра…

Капитан. Мне очень жаль, батюшка, что вы так плохо принимаете мое сыновнее почтение и сознание долга.

Сэр Энтони. К черту твой долг и почтение! Но пойдем со мной. Я напишу записку миссис Малапроп, и ты сейчас же отправишься с визитом к молодой особе. Ее глаза будут для тебя прометеевым огнем. Я никогда не прощу тебе, если ты, увидев ее, тут же не сойдешь с ума от восторга и нетерпения. В таком случае я на ней сам женюсь!

Уходят.

Картина вторая

Будуар Джулии.

Фокленд один.

Фокленд. Мне сказали, что Джулия сейчас вернется. Но что это – ее еще нет? По зрелом размышлении я и сам готов осудить свой требовательный, мелочной характер. Но, кажется, мне обычно удается держать себя в руках. И только с ней, единственно с ней, кого я люблю больше жизни, я невыносимо ворчлив и капризен. Я сам это сознаю и не могу ничего поделать. Какой нежной, искренней радостью засияли ее глаза, когда мы встретились! Как ласковы были ее слова! Мне стыдно было казаться менее счастливым, чем она, хотя я пришел с твердым намерением сохранять холодное и надменное выражение лица. Присутствие сэра Энтони помешало моим заранее подготовленным упрекам. Но я должен удостовериться, что она вовсе уж не была так счастлива во время нашей разлуки. Она идет. Да, я узнаю ее легкую, торопливую походку; она чувствует, что ее нетерпеливый Фокленд считает минуты до ее прихода!

Входит Джулия.

Джулия. Я не надеялась так скоро опять увидеть вас.

Фокленд. О Джулия, разве я мог удовольствоваться нашим первым свиданием, когда нам так мешало присутствие третьего лица?

Джулия. Фокленд, вы знаете, какое счастье для меня, когда вы добры со мной, но мне почудилась в вашем приветствии какая-то холодность.

Фокленд. Это ваше воображение, Джулия! Я был счастлив видеть вас, найти вас вполне здоровой… Разве у меня могли быть какие-нибудь причины для холодности?

Джулия. Вот я и вижу, что вы чем-то недовольны. Не скрывайте же от меня – в чем дело?

Фокленд. Хорошо. Признаюсь вам… Я был бесконечно счастлив, узнав, что вы здесь, но ваш сосед Акр несколько охладил мою радость своими рассказами о том, как весело вы жили без меня в Девоншире, как развлекались, пели, танцевали и не знаю, что еще… Таков уж мой характер, Джулия! В разлуке с вами я считаю каждую веселую минуту изменой… Те слезы, что влюбленные проливают, расставаясь, служат им священной порукой, что они не будут знать улыбки до новой встречи.

Джулия. Неужели мне вечно придется укорять моего Фокленда в такой вздорной мелочности? Неужели рассказы какого-то глупого деревенского соседа значат для вас больше, чем моя испытанная любовь?

Фокленд. Нет-нет, они ничего не значат, Джулия! Нет-нет, я счастлив, если вы… Только скажите мне, что, когда вы пели, вам не было весело! Скажите мне, что, когда вы танцевали, вы думали о Фокленде!

Джулия. Я никогда не бываю счастлива в вашем отсутствии. Если я стараюсь казаться веселой, то это для того, чтобы никто не подумал, будто я сомневаюсь в верности моего Фокленда. Если бы я казалась печальной, злые языки торжествовали бы и уверяли, что я отдала свое сердце человеку, который покинул меня, что я оплакиваю свое легковерие и его непостоянство. Верьте мне, Фокленд, я не хочу упрекать вас, когда говорю, что часто скрываю свое горе под улыбкой, чтобы мои близкие не догадались, от чьей жестокости я терплю.

Фокленд. Джулия, вы всегда были по отношению ко мне воплощенной добротой. О, какое я животное, что хоть на минуту смею усомниться в вашей любви!

Джулия. Если мое чувство к вам изменится хоть на волос, пусть моим именем нарекут легкомыслие и черную неблагодарность!

Фокленд. О Джулия, это последнее слово резнуло меня! Как бы я хотел не иметь никакого права на вашу благодарность! Загляните хорошенько в свою душу, Джулия: может быть, то, что вы приняли за любовь, на самом деле только горячий порыв слишком благодарного сердца?

Джулия. За какие же достоинства я должна вас любить?

Фокленд. Ни за какие! Ценить во мне какие бы то ни было достоинства ума или души – это значило бы только уважать меня. А что касается внешних качеств… О, сколько раз я хотел быть изуродованным – тогда я по крайней мере знал бы, что в вашем чувстве моя внешность не играет никакой роли!

Джулия. Когда природа дарит мужчину этим мнимым превосходством, он имеет право смеяться над неуместностью ее внимания; я встречала людей, которые в этом отношении, может быть, намного превосходили вас, но, хотя мои глаза видели это, сердце молчало.

Фокленд. Вот это уже нехорошо с вашей стороны, Джулия! Я презираю внешность в мужчине, но все-таки… Если б вы меня любили так, как я хочу, то, будь я эфиопом, я все же казался бы вам красивее всех.

Джулия. Я вижу, вы решили быть со мной недобрым! Или тот договор, которым отец связал нас, дает вам больше прав, чем просто влюбленному?

Фокленд. Вот опять, Джулия, вы наводите меня на мысли, которые оправдывают и поощряют мои сомнения. Я не хочу быть свободным. Я горд моим обязательством. Но… но… может быть, только ваше уважение к этому торжественному обязательству явилось причиной вашей любви, которая иначе досталась бы кому-нибудь более достойному? Как я могу быть уверен, что если бы не ваше обещание, я все же был бы предметом вашей постоянной любви?

Джулия. Так испытайте меня. Будем так же свободны, как до этого. Будем чужими друг другу: мое сердце не изменится!

Фокленд. Вон оно что! Какая поспешность, Джулия! Как вы торопитесь освободиться от меня! Если б ваша любовь ко мне была неизменной и пылкой, вы бы не стали отказываться от своих прав, даже пожелай я этого!

Джулия. О, вы терзаете мне сердце! Я больше не в силах выносить этого!

Фокленд. Я не хотел огорчать вас. Если бы я меньше любил вас, я бы не доставил вам ни одной горькой минуты. Но выслушайте меня: вот в чем причина всех моих сомнений и мучений… Женщинам не свойственно взвешивать мотивы своих чувств; они часто готовы принять за побуждение своего сердца то, что им диктует холодный рассудок, чувство благодарности или дочерний долг. Не хочу хвастать, но все же должен сказать, что ни мой возраст, ни моя внешность, ни мой характер не могут внушить отвращения; состояние мое таково, что ни одну женщину нельзя будет упрекнуть в неблагоразумии, если она выйдет за меня. О Джулия, когда любви так помогает рассудок, мотивы ее могут показаться подозрительными утонченной душе.

Джулия. Не знаю, к чему клонятся ваши намеки; но так как они, несомненно, имеют целью оскорбить меня, я лучше уйду, чтобы избавить вас от раскаяния. Я вам для этого никакого повода не давала. (Уходит в слезах.)

Фокленд. Ушла в слезах!.. Подождите, Джулия! Подождите минутку! Заперла дверь? Джулия, душа моя! Одну минутку!.. Я слышу рыданья? О, злодейство! Какое я животное, что так мучаю ее! Но стой… Да! Идет! Как мало выдержки в женщине! Одно нежное слово, и она готова уступить. Не-ет. Я ошибся, не идет!.. Но, Джулия, любовь моя, скажите, что вы прощаете меня; выйдите хоть только за этим, не надо быть такой обидчивой! Стой!.. Она идет… А я-то думал… Полное отсутствие характера! Значит, ее уход только игра. Но я и виду не покажу, что это на меня подействовало, притворюсь равнодушным… (Напевает что-то. Потом прислушивается.) Нет, черт возьми, не идет! И не думала идти, очевидно! Это уже не выдержка, а упрямство, хоть я и заслуживаю того. Как! После столь долгой разлуки так терзать ее нежность? Это варварство, недостойное мужчины! Мне стыдно будет ей в глаза взглянуть. Подожду, пока ее справедливый гнев остынет. И, если я еще раз так огорчу ее, пусть я ее навек утрачу! Пусть судьба соединит меня в наказание с какой-нибудь старой бабой, чтобы ее ненасытная страсть и годами накопившаяся желчь заставили меня день и ночь проклинать мое безумие! (Уходит.)