Б/У или любовь сумасшедших - Ольга Романовна Трифонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Твоя В-я.
P.S. Денежку выслала «до востребования». В конце месяца вышлю еще, я теперь богатая — объявился щедрый заказчик на металлокерамику. Помнишь, я говорила, что привезла из Польши? Не огорчайся, на твою долю останется, хотя зубки у тебя крепкие, не забывай только, что лучшая паста — «Чебурашка», и массируй десны, как я показывала».
Чайник засвистел. Ирина, не торопясь, насыпала в джезву кофе, залила кипятком. Способ варки неправильный, но привыкла. Что-то задело в последнем письме. Отсутствие фальши и расчета — вот что. И еще… письма писали разные женщины. Уже на втором взяло сомнение, а теперь ясно. Одна Таинька, другая, видимо, Веруня, третья… Неважно. Важно то, что они абсолютно разные и едины только в любви, страсти, самопожертвовании.
Пожалуй, милее всех Веруня. Вот уж поистине крик души, и Бог не забыла написать с заглавной.
Веруня, бедная Веруня!
Краса петроградских — нет, выборгских.
Краса выборгских дочерей. Не знаешь ты, какого фуя… Ласкаешь на груди своей — неплохо. Наталье понравится. Кто же дальше? Пока что, кроме полноты чувства Веруни, ничего для дела нет. Ирина снова забралась на тахту, прихватив кружку с кофе.
Какой-то беспорядок. Номер двадцать три идет после двадцать первого. Но — неважно. Нет, все правильно, потому что это письмо написано в один день с предыдущим.
Двадцать первое сентября. И из всего этого следует, что в один день он получил три письма: двадцать один, двадцать два и двадцать три.
Забавно!
Но кто же это расстарался и замарал все упоминания имен, особых примет и мест?
Так. А вот и следующий день. Двадцать второе. И номер письма 19-IV. Не вижу системы.
«Едва успеваю заметить на бегу осеннее разноцветье. На бульварах жгут листья, дни — лучезарны.
Беготня, хлопоты, Алексей, друзья — и «день сгорел как белая страница…».
Я устала от невозможности написать тебе. Сегодня вдруг в глубокий час я осталась одна «и в этой ночи, как в желаниях, все беспредельно».
Твои строчки у меня на губах, и именно поэтому мне так трудно говорить.
Я запомнила их с листа и с одного прочтения (ошиблась лишь в одном слове).
Сознание того, что это первично и та свобода видения в осмыслении (на порядок выше обычного!), которая и есть признак таланта, его свидетельство.
В них есть то, без чего для меня немыслима поэзия. Теперь ты, верно, получил мои письма. Я не хотела, чтобы ты испытывал неудобство от их отсутствия, как не ждала, чтобы ты нарушил положенные себе обязательства (не писать, не касаться). Правда, я не верю в возможность при наличии «наклона уст» так сажать себя на цепь, ибо если оно есть, так уж есть (из дорогого письма). И сколько ни приказывай себе…»
Ирине вдруг стало скучно и противно. Быть свидетельницей чужого унижения, еле скрываемого ворохом «осенних листьев, опавшей любви», — со злобной иронией подумала она. Пробежала глазами страницу до конца. Все то же.
«Saisir par les pains — c’est l’affaire des hommes.
Это обещанная пословица.
Или тебе уже не нужно?»
«Нужно, нужно! — с раздражением подумала Ирина, — именно это и нужно от тебя. Именно за это и держат. От других — другое, вот Веруня, например, может предложить совсем другое, а ты — Архилоха и «Saisir par les…», так что правильно: «не спи, не спи — работай, не оставляй труда, не спи — борись с дремотой», говоря словами Бориса Пастернака, «или вам это не нужно?».
Веселье ушло, уступив место деловитой злобе. Ирина сделала гимнастику, облилась ледяным душем и со спортивной сумкой вышла во двор. Переулок, как всегда, пустынен, по Пироговке шастают редкие машины. Иногда в кафешке-кулинарии на углу Садового бывают картофельные и морковные котлеты. Невольная диета бедняков. А что, если после бассейна зайти в парикмахерскую на Кропоткинской, покрасить волосы в какой-нибудь немыслимый пепельно-жемчужный цвет, постричься? Рублей на пятьдесят потянет. Нет, такой траты позволить себе не может, хотя деньги с бешеной скоростью превращаются в труху.
На Остоженке «давали» замороженного хека. От вида сплющенных рыбешек, от тошнотного запаха стало мутить.
Черт с ними, перебьюсь овсянкой. Запасы велики, а вот сейчас надо быстренько в кассу: на соседний прилавок ставили лотки с какой-то бурой рваниной. Ничего, сойдет за мясо, если долго поварить.
Пока методично бороздила водную гладь бассейна: задание пятьдесят маршрутов два раза в неделю для поддержания формы, вспомнилось про Пушкина, может быть, потому, что напротив музей его имени, а может, из-за баб этих несчастных.
«Неужто между нынешними женщинами не найдется ни одной, которая захотела бы испытать на самом деле справедливость того, что твердят ей поминутно: что любовь ее была бы им дороже жизни».
Если уж тогда днем с огнем, то теперь и с собаками не сыскать. Какое испытание? Кого испытывать? Вот этих жестко обгоняющих на дорожке, так, что брызги в лицо, или таких, как ее пациент? Или новую поросль, подъезжающую к бассейну на «вольво» и «мерседесах», похоже, что они понятия не имеют о любви и их длинноногие, ухоженные подружки тоже. Откуда тебе знать? Брюзжишь по-старушечьи, нехорошо. Надо вот что: не выискивать в письмах крючки и петельки, а начать, и по порядку. Провокация последовательностью.
Когда пешком возвращалась домой из бассейна, поймала два-три взгляда. Румянец, опять же подтянутая спина, голова не понурая.
Дома поставила кастрюлю с рваниной на газ. Надо дочитать письма и выбрать нужное, не все же пускать в дело.
Нужное — перепечатать.
Какое число? Двадцать восьмое, отлично. Близится конец сентября, — и номер письма соответствует — двадцать семь. Т. е. в день по письму, не считая двадцать первого, когда пришло три.
«Солнце мое, здравствуй! Здравствуешь ли?
Так давно не писала тебе, что сбиваюсь с толку, про что сначала говорить. Сначала все-таки — скучаю, скучаю, люблю, люблю, томлюсь, так тебя не хватает, особенно ночью…
А как тебе без меня? Это во-первых. Во-вторых, холод. Везде. На улице, на работе, дома. Не топят. Сыро, постель влажная, белье влажное… Я лежала влежку 2 недели, приходил врач — ОРЗ, с этого понедельника пошла на работу, но кашляю и чихаю так же. Кома ходит в магазин, убирает, моет посуду, стирает и т. д. Я только готовлю обед. Приехала Зина… заплакала, говорит, что я очень похудела и плохо выгляжу. Как тебе там?
Завтра день рождения Комы… ездила на кладбище… чуть легче стало…
