Прощай, мой ангел - Мария Галина

– Он... занимается чем-то... нелицензионным... Я видел, как он прятал... какое-то оборудование...

– Какое?

– Не знаю, Лесь. Оно было завернуто – упаковано. Он его у Бучко держал... наверху... потом унес. Он меня... – Себастиан вновь уставился на меня своими глазищами и с трудом произнес: – Я и сам принес ему... он просил... Горелку бунзеновскую... охладитель... Тогда получается, если это он, я тоже виноват. Ты понимаешь?

– Погоди... Он сказал, для чего ему все это?

– Сказал. Что с лекарствами плохо. Поставки урезают. В роддомах сепсис. Что он сам. Пытается.

– Может, оно и так. – Я покачал головой. – Послушай, Себастиан... Ты вообще где учишься?

– На философском, – машинально ответил он, – на первом курсе... только какое...

– Для того, чтобы сделать бомбу, вовсе не нужен охладитель. Нужна взрывчатка. Ты же не доставал ему взрывчатку.

– Нет... но... А он сам – не мог?

Все мы в институте проходили фармакологию. Неорганическую химию, впрочем, тоже проходили.

– Кому теперь верить, Лесь? – безнадежно произнес Себастиан. – Я ведь хотел, как лучше. Хотел помочь – чтобы люди... без ограничений... чтобы их способности раскрылись! Это же несправедливо – только потому, что мы первые...

Да, подумал я, несправедливо... Сначала вытеснили нас с Дальнего Востока, пастбища все перепахали под плантации корнеплодов, рисовые поля осушили, а потом, когда целые племена, оголодавшие, обездоленные, стронулись с места и хлынули в Европу, явились такими спасителями... Спустились с неба на своих аэростатах... Понятно, как их тогда приняли! И помогли отбить нашествие, помогли построить панцирные машины, и зеркала, и катапульты... Неудивительно, что мы им покорились – сами просили, чтобы взяли наши земли под крыло... Тогда, согласно официальной истории, и началась эра воссоединения. К обоюдному процветанию...

– Если я скажу об этом... даже родителю... Он ведь арестует Адама – сразу же арестует. Знаешь, что сейчас в высших сферах творится? А как я Бучко в глаза смотреть буду? Особенно если окажется, что он не виноват – Адам!

– Ты что же, предлагаешь мне выяснить, виноват он или нет? Так я прямо подойду к нему и спрошу: «Адам, скажи мне по старой дружбе – не ты Пассаж взорвал?» А он мне так прямо и ответит...

– Но мне-то уж наверняка не ответит, – возразил Себастиан.

Он порылся в кармане и вытащил пластиковый квадратик.

– Это еще что?

– Это пропуск. В Нижний Город теперь нужен пропуск. Я его на твое имя выписал.

Бланк наверняка спер у родителя, подумал я. Ох, наплачется с ним его родитель, как пить дать, наплачется.

– Ты меня намерен впутать в какую-то очень неприятную историю, Себастиан.

– Пожалуйста, Лесь! Пожалуйста! Иначе – что мне остается?

Да он меня шантажирует, дошло до меня. Не пойду, он донесет на Адама – и на всех остальных тоже.

– Только руки на себя наложить...

– Хорошо, – устало сказал я, – хорошо. И откуда ты только взялся на мою голову!

Подол и впрямь был оцеплен – ничего серьезного, но взъезд перекрыт шлагбаумом, и у шлагбаума стоят патрульные. Не мажоры, люди – видно, власти все же боялись обострять обстановку, – но все вооружены, все в касках и бронежилетах, при полном параде.

Я предъявил свой пропуск и удостоверение личности. Сказал, что представлял наверху картину из галереи «Човен» и теперь хочу известить владельца, что она пострадала при взрыве.

Меня пропустили. Правда, предварительно обыскали – на предмет оружия, я полагаю.

Бучко, пригорюнившись, сидел за застеленным газетами столом.

– Тебе самогону? – сходу спросил он.

– Лучше вина, если осталось.

– Зачем – осталось? Целая канистра есть. Недавно заправил.

Я отхлебнул теплого вина, оно показалось мне чересчур кислым.

– Слыхал, чего творится? – вздохнул Бучко. – Говорят, постоянные кордоны поставят – теперь так просто не пройдешь... Хотел бы я знать, какие гады...

– Я там был, – сказал я. – Этот твой... ученичок... потащил твой подарок в салон в Пассаже, хотел выставить...

Бучко слегка оживился.

– И что?

– Нет больше того салона...

Он вновь протяжно вздохнул.

– Еще бы немного, и у меня начали их брать, – грустно сказал он, – а, впрочем, хрен с ними... разве они чего понимают. Ладно, будь здоров.

– Тебе того же. – Я поднял стакан.

– Малый хоть цел?

– В шоке...

– Нежные они, – он осуждающе покачал головой, – кишки слабые.

– Брось, не такие уж они нежные. Вон, как нас в свое время скрутили – и по сю пору оправиться не можем... А что до малого – так он там сидел с убитым родственником посреди этой кровищи... Я чего пришел? Худо дело, Игорь... Шум поднялся... Малый сказал, Шевчук у тебя держал что-то... Оборудование какое-то...

– Донести хочет, – спокойно проговорил Бучко.

– Хотел бы – уже донес. Неспокойно ему, понимаешь? Сам-то ты хоть знаешь, что это?

– Так, мелочи это, – буркнул Бучко. – Он лабораторию хотел организовать... фармацевтическую... пока у мажоров допросишься... А я заодно попросил его фильтры мне на змеевик поставить. Он и поставил. А остальное забрал.

– Все равно... Подсудное же дело...

– А мне-то что? Да и потом, Лесь, хотели бы, так давно бы взяли Адама... А ты что, думал, он взрывчатку делает? Нет, он не стал бы. Он же врач, Адась, понимаешь? Он людей жалеет.

– Мажоров-то он не жалеет.

– А чего их жалеть, соколиков? Но Адась никогда не стал бы своих на клочки разносить. Не такой он человек...

Я встал.

– Спасибо, Игорь. Пойду я... Погляжу на эту его... лабораторию...

– Он что, дурак, по-твоему? – удивился Бучко. – А впрочем, может, и дурак. Иди, взгляни. Он на Петра-реформатора десять живет, Адась-то.

С Днепра дул сырой ветер, небо было серым, с розовыми переливами, точно распахнутая створка раковины-жемчужницы. Начал накрапывать мелкий дождик – теплый, совсем летний.

Домики по улице Петра-реформатора были низенькие, большей частью одноэтажные, окна начинались чуть не от земли, но за занавесками вполне можно было различить приличную модную мебель, а порою – и хрустальные люстры, которых не постыдился бы концертный зал среднего размера. Зарабатывали в Нижнем Городе не так уж плохо.

Но к дому номер десять это не относилось. Дверь обшарпана, звонок вырван с мясом. На стене надпись углем «бей мажоров!», поспешно затертая, но все равно различимая. Откуда-то сверху доносилось приглушенное воркование – я задрал голову: на крыше громоздилась шаткая, покосившаяся голубятня.

Шевчука я застал дома.

Он даже не удивился, увидев меня.

– Проходи, – сказал он торопливо, – в кухню проходи. Я сейчас.

Он нырнул в полутемную комнату, потом вновь появился. Рукава у него были закатаны по локоть, рубашка в мокрых пятнах.

– У жены токсикоз, – пояснил он, – второй раз за сегодня откачиваю... А эти сволочи кордоны поставили.

– В скорую звонил?

– Не едут. Не до того им. Больницы там забиты. До хрена раненых, слыхал?

Я сказал:

– Слыхал. Кто это мог сделать, как ты думаешь?

– Есть у меня одна идея, – сказал он равнодушно.

– Какая?

– А поглядим...

– Не так уж сложно такую бомбу собрать, верно, Адам? И ты бы мог...

Он внимательно посмотрел на меня.

– Кто угодно мог бы. При чем тут я?

– Себастиан рассказывал, он тебе что-то притащил по твоей просьбе.

– Мажор этот? – Он покачал головой. – Так, значит, наш борец за равноправие наложил в штаны и тут же побежал каяться? Так я и думал.

– Никуда он не побежал. Это я тебя спрашиваю, Адам. Чем ты занимаешься, скажи на милость?

Он внимательно посмотрел мне в глаза.

– Что бы я тут ни делал, к взрыву в Пассаже это не имеет никакого отношения. Никакого. Мамой клянусь. Да за кого ты меня принимаешь?

– Сам знаешь, как оно бывает. Когда кого-то так сильно ненавидишь, остальное начинает казаться... неважным. А ты же их ненавидишь, разве нет?

– Ненавижу... – Он устало потер лицо. – Что с того? Да я в жизни не стал бы... Там ведь женщины были... дети...

– Они ж не ваши были. Из Верхнего Города. Ты же и их тоже ненавидишь... нас...

– Господь с тобой, Лесь! Ради чего же я все... Нет, это не я. Здоровьем жены клянусь.

– Кто же? Я-то думал, они группу Ляшенко тогда всю взяли...

– Диссиденты? Подпольщики? Нет. Не верю. Такое мощное устройство – я бы знал... до меня дошли бы хоть какие-то слухи... Нет, Лесь, – он покачал головой, – нет. Говорю тебе, тут совсем другое дело. Ты еще вспомнишь... Лесь, это они. Они сами все устроили. Этот взрыв в Пассаже.

– Брось, это на них не похоже. Зачем это им – весь аппарат подавления у них в руках, полиция, армия. Да и кровь они не любят – сам знаешь, они предпочитают тихой сапой... Решиться на такое?

– Тому, кто это сделал, вовсе не надо было смотреть на кровь. Ему надо было только подложить эту бомбу, часовой механизм подгадать к часу пик и удалиться.

– Но зачем? Своих же!

– Чтобы свалить вину на нас. На людей. Чтобы показать, как мы опасны. Мы вырвались из-под контроля, понимаешь? Когда начался технологический бум, мы оказались способнее их – за нами уже трудно уследить. А если мы наберем силу... Вот они и хотят – как в Китае... Они боятся нас. Ненавидят. И боятся. Причина им нужна, чтобы нас прижать. Повод.