Командир Иванов - Герман Балуев

Он слышал за собой тяжелое дыхание Жени и, оглянувшись, увидел ее напряженное, красное и потное лицо. Она улыбнулась ему через силу.

Он сбавил шаг и заметил, что солнце слепит сквозь верхушки деревьев, а тени стали длинными, дотянулись почти до сопки.

Когда поднялись на сопку, небо погасило свое серебро. В стеклянной синеве угловато ворочались крупные звезды. Мороз стал злее, щипал лицо. И люди поспешно спустились к берегу ручья, в голубой сумрак.

Алла сбросила с плеч мешок и села на него. Лицо у нее было такое, словно ее обманули.

Иванов утоптал снег, быстро разжег костер и вскипятил чай. Девушки, согревшись, раскисли. У обеих от усталости слипались глаза.

Он надрал лапника под спальные мешки и накрыл девушек палаткой. Затем натаскал поваленных деревьев и, обрубив сучья, выложил из стволов стенку, как это делают в Сибири охотники. Забил в снег четыре кола, а между ними — бревно на бревно. Вот и выросла стенка. Под ней он развел костер. Затем такую же стенку он сделал шагах в десяти. Теперь девушек обогревало с обеих сторон.

За работой прошло полночи. Иванов подволок поближе к огню коряжку, удобно уселся в ней и сразу заснул. Он спал, закрыв лицо воротником полушубка, и сквозь сон слышал, как оседают стенки, когда нижнее бревно выгорает, как с треском взлетают снопы искр и осыпается с веток снег.

И снился Иванову все тот же сон. Стучат колеса через всю Россию: «В Усть-Кут! В Усть-Кут! В Усть-Кут!» Едут тысячи комсомольцев строить Байкало-Амурскую магистраль. А доедут они до Усть-Кута, их посадят в машины, чтобы дальше везти по дороге, которую сделает десант Иванова. Ты спишь, Иванов, а эшелоны все ближе! Не спи, Иванов, нужна дорога! Ты должен идти вперед!

Иванов открыл глаза. Было темно. Только небо предрассветно поблекло. В обеих стенках прогорела середина. Иванов вылез из коряжки и поправил костры.

Затем он достал из мешка полотенце, взял топор и спустился к ручью. Он вырубил во льду прорубь, быстро разделся по пояс и начал окатывать себя черной водой. Заломило руки. Спину и грудь опалило морозом. Но Иванов лишь покряхтывал.

Он крепко растерся, оделся и почувствовал себя отдохнувшим и бодрым.

— Можно жить дальше! — сказал он себе. И пошел приготавливать завтрак.

В одном котелке заварил он чай, в другом — лапшу с мясными консервами и стал будить девушек.

Женя улыбнулась и тут же выбралась из мешка. Алла посмотрела на него неприязненно.

Женя спустилась к проруби, умылась. Алла постояла за ее спиной, взглянула на черную воду, передернулась и вернулась к кострам.

От лапши она отказалась:

— С детства не переношу.

— Все равно надо есть, — сказал Иванов. — Будем идти весь день.

— Я вам дарю мою порцию. — Блеснув очками, она посмотрела на Иванова. — Кушайте на здоровье!

Иванов крякнул от досады и налил всем чаю.

Затем он тщательно уложил рюкзаки, все тяжелое оставив себе. Алле он выложил лишь котелок с остатками мясной лапши.

Больше еды у них не было. Чтобы Алла не набила спину, Иванов завернул котелок в малиновый свитер, который когда-то ей подарил.

И опять пошли они на восток, то взбираясь на сопки, то спускаясь по корявым заросшим склонам. Солнце катилось по короткой зимней дуге. Повисев недолго над лесом, оно упало за хребет. Небо стало зеленоватым и хрупким, как осенний ледок. А они всё шли и шли.

Женя шагала опустив голову. «Еще сто шагов!» — приказывала она себе. И шла сто шагов и не падала. И назначала себе новые сто шагов.

Иванов обернулся — чего там Женя шепчет? И успокоился: глаза у нее были веселыми.

— Идите! Я догоню, — сказал он. И полез по каменной осыпи к скальному обнажению, на пепельной глади которого проступали, словно ржавчина, бурые нити и пятна.

«Известняк, — подумал Иванов. — Может, заинтересует геологов».

Он отметил место на карте. Затем обухом топора отколол несколько нам ней, положил в рюкзак и закинул его за спину. Лямки больно врезались в плечи.

«Ого! — подумал Иванов. — Донесу ли?» Он вспомнил геологов, которые искали камень для отсыпки полотна железной дороги и никак не могли найти. Летом они не раз выходили на его костер, и начальнику десанта хотелось помочь этим ребятам.

Ссутулясь под тяжестью рюкзака еще больше, он двинулся по следу девушек.

Вдруг что-то забеспокоило Иванова. Он перестал думать о геологах и увидел, что поступь Аллы стала неуверенной. Она то и дело оступалась с тропинки, которую промяла Женя. Это изумило Иванова. Алла казалась ему очень выносливой. Лыжница, спортсменка, идет налегке… Странно, очень странно!

Вскоре он заметил на снегу какой-то черный предмет. Подошел — это был танкистский шлем, подаренный Алле Ахметом. Он поднял его и положил в свой мешок. Через некоторое время он поднял Васин подарок — нож. А еще через тридцать шагов Иванов увидел брошенный котелок с вывалившейся на снег лапшой — последней их пищей. Он сгреб лапшу вместе со снегом в котелок и засунул его в рюкзак. Последней вещью, которую он подобрал, был его собственный свитер. Он красным пятном лежал на белом снегу.

Иванов шел быстро, как только мог. Камни брякали у него за спиной.

Он увидел девушек за поваленной лиственницей. Алла сидела прямо в снегу и смотрела перед собой пустыми бездумными глазами. Женя суетилась, пытаясь разжечь костер.

Иванов содрал с березы лоскут бересты, зажег, сунул под собранные Женей ветки, и костер занялся быстро и жарко.

— Не хочет дальше идти, — прошептала Женя. — Я испугалась до ужаса. Села и сидит…

— Иди к огню! — сказал Иванов.

Но Алла смотрела мимо него бессмысленным взглядом.

Тогда Иванов бросил в снег спальный мешок и насильно пересадил на него Аллу.

Он поставил разогревать лапшу. А второй котелок набил снегом и поставил чай.

— Это же надо, сама, по доброй воле оставила дом, друзей, — медленно сказала Алла. — Зачем? Ради чего я барахтаюсь в этих снегах?

Иванов и внимания не обратил на ее слова.

— Пахнет-то, пахнет! — восхитился он, нюхая разогретую лапшу и давая понюхать Жене.

Он достал ложки, и они с Женей принялись за еду. Иванов так причмокивал, так громко скреб ложкой и так радовался лапше…

— Дай-ка я доем, — сказала Алла деловито. И отобрала у Жени котелок.

Смеркалось.

Иванов достал из рюкзака ракетницу и выстрелил. Ракета, брызнув зелеными искрами, разгорелась в пустынном небе.

В ответ за лесом ахнуло дважды. Помолчало — и ахнуло еще.

Иванов засек направление.

— Это же наши стреляют! — воскликнула Алла.

Женя с удивлением посмотрела на свою бывшую подругу. Сумрачный и серьезный, Иванов уложил рюкзаки.

Алла бодро пробивала в снегу тропу — только мелькали валенки да работали локти. Иванов и Женя с рюкзаками тащились за ней.

— Добренький ты больно! — сурово сказала Женя. — Убить ее мало. А ты ей слова не сказал.

— Убить мало, — согласился Иванов. — Лучше бы ей помочь.

Невдалеке за деревьями взревел бульдозер. Это Вася запустил двигатель, чтобы Иванов не заблудился, а шел все время на звук.

И этот рев показался им, бредущим под красной луной, таким родным и домашним.

Событие двадцать третье. Лева пишет дневник

Второй месяц десант шел на восток. Ребята окрепли, обветрились, притерпелись к морозам.

И все равно было страшно проснуться первым. Потому что первый должен был немедленно встать и затопить печку. И как назло, первым почти всегда просыпался Лева. Он выглядывал из спального мешка, и ему хотелось немедленно закрыть глаза и притвориться спящим. Заросшее льдом оконце едва цедило свет. Со стен белой шерстью свисал иней. Было холодно и мрачно.

Лева рывком выбирался из мешка и бросался к печке. Он зажигал бересту, и уже через минуту печка начинала гудеть, смотрела на него красными глазами в прожженные дырки.

— Подъем, — сипло рычал Лева. И ударом ноги, как это делал Иванов, отдирал примерзшую дверь. Он на минуту слеп: так сверкал и искрился снег.

Хватаясь за кусты, ребята съезжали к реке, к черной дымящейся промоине — умываться. Постанывая, плескали в лицо ледяной водой.

— С-сильно б-бодрит п-процедура, — лязгая зубами, сообщал Дед.

— Зато сразу чувствуешь себя человеком, — отвечал Иванов.

И они, энергичные, пахнущие морозом, бежали к дому, где Женя готовила завтрак.

После завтрака шли в конец сделанной ими просеки — там стоял Васин бульдозер. Раскаленный морозом, заиндевелый — от одного взгляда на него становилось еще холоднее. Но Вася этого не замечал. Он запускал двигатель и начинал крушить вековые деревья. Деревья падали с треском и гулом. С них белым ливнем сыпался снег.

Вася расталкивал упавшие деревья по сторонам. Дорога походила на ущелье.

Когда на пути вставала особенно толстая лиственница, в работу вступал Дед. Ребята, копаясь в снегу, растаскивали бурелом, чтобы Дед мог подобраться к дереву со своей бензопилой.