Русский камикадзе - Рощин Валерий Георгиевич

Четвертый и все последующие торгаши соглашались платить дань банде изобретательных и нахрапистых юнцов безропотно.

— Как вы попали в спецназ? — включив диктофон и поднеся его поближе к майору, задала она свой первый вопрос.

— Просто. Как большинство других офицеров. Окончил Рязанское училище, послужил в десантуре, подал рапорт…

— Давно воюете в Чечне?

— Почти всю вторую кампанию. С небольшими перерывами.

— С чем связаны перерывы? Ранения?..

— В основном…

— А где-то за пределами Чечни воевать приходилось?

— Нет, — помедлив, словно размышляя о вариантах ответа, сказал высокий, черноволосый, ладно сложенный мужчина.

— Давайте поговорим о причинах этой войны.

Он медленно повернул голову в ее сторону. Его глаз за темными очками видно не было, но девушка-журналистка догадалась, сколь велико в них недоумение по поводу прозвучавшей фразы.

— Хорошо, — передумала она, — давайте сформулируем вопрос иначе. Как лично вы относитесь к происходящему здесь?

— Никак. Это моя работа, за которую я получаю деньги.

— То есть вас не интересует, кто принимал решения, и что за этим стояло…

— Я уже ответил, — холодно произнес спецназовец.

Не прошло и двух дней после возвращения его группы с грузинской границы, как пришел срочный вызов в штаб бригады. Толком не отдохнувший, не выспавшийся Белозеров примчался, словно на пожар, ошибочно посчитав вызов стартом новой операции. Однако в кабинете, помимо комбрига сидела эта дамочка — дожидалась, страстно желая взять интервью у какого-нибудь героя чеченской войны.

— Вот, один из самых достойных представителей героической профессии, — порекомендовал пожилой вояка и, пожимая руку вошедшему майору, попросил: — Павел Аркадьевич, не откажите нашей гостье — уделите полчаса.

В другой ситуации Палермо послал бы девицу куда подальше, да комбрига — прямого и честного мужика уважал, и обижать не хотел. Потому пробурчав что-то в ответ, повел журналистку в курилку, расположенную в тени раскидистого граба. Уединившись с ним на лавочке, та прежде сдержанно поблагодарила за согласие побеседовать, предупредила о своем «отнюдь не простом отношении к чеченской войне» и объяснила, что данное интервью послужит основой задуманного ею грандиозного очерка…

— Много ли чеченцев лишились жизней, благодаря вашим усилиям? — озвучивала она все более провокационные вопросы.

— Не считал.

— Но ведь у каждого из убитых вами и вашими людьми остались семьи, дети…

— Плевать мне на их семьи. У моих бойцов тоже есть дети. На войне существует только одно правило: не убьешь ты — убьют тебя.

Девушка выразительно кивнула, отведя взгляд в сторону. А он, для чего-то нацепив перед началом разговора темные очки, продолжал незаметно разглядывать ее…

Во-первых, бескомпромиссность и категоричность суждений барышни весьма удивляли и озадачивали.

Во-вторых… Молодая журналистка была чертовски привлекательна. Черные джинсы и свободный тонкий джемпер с глухим воротником не могли скрыть великолепной фигуры. Красивое лицо не портило ни чрезмерно серьезное выражение, ни отчетливо читавшееся на нем непонимание поступков и мировоззрения сидевшего рядом мужчины. Грудной голос не звучал раздраженно или грубо от сквозившей неприязни…

А в-третьих, в какой-то момент ему показалось…

— Значит, вы всерьез полагаете, что чеченскую проблему способны разрешить исключительно жестокость, кровь и насилие? — не унималась девица, нахально приближая к его лицу миниатюрный диктофон.

— Не о мирном населении речь. А терроризм заслуживает адекватных действий, — поморщился офицер.

— Вы всегда находите время, чтобы разобраться перед убийством: кто маячит в прорези прицела — мирный человек или боевик?

Ее вопросы уже не на шутку раздражали широкоплечего мужчину, да раздражение усмирялось и не выплескивалось наружу по одной странной причине. С каждой минутой разговора со стройной длинноволосой девушкой, Павел все боле утверждался в нежданно пришедшей на ум догадке…

Глава 5

— Сколько их?

— Трое. Два мужика и баба.

— Кто они?

— Журналисты. Один из мужиков похож на оператора.

— Камера?..

— Да, в правой руке. Две сумки на ремнях с какими-то причиндалами, а на левом плече тренога.

— А баба — не та ли журналистка, которой я по просьбе комбрига вчера давал интервью?

— Совершенно верно, Павел Аркадьевич — та самая.

— Вот как?.. Это несколько меняет дело, — нахмурился Белозеров. — И как же они угодили к ним в лапы?

— Более идиотской ситуации не бывает, майор! Чеченцы перехватили переговоры штаба бригады с одним из блокпостов по радио. Ну а потом… Потом дело техники — упредили и устроили засаду на дороге.

Пожилой подполковник какого-то маловлиятельного Департамента ФСБ, по случаю оказавшийся в этот час старшим от «конторы», продолжал обиженно выговаривать, морща лоб и роясь при этом коротким мизинцем в ухе. Он пыхтел сигаретой и нервно расхаживал вдоль длинной лавки, слегка сгорбившись и пригнув голову, чтоб не касаться провисшего «потолка» курилки — пыльной маскировочной сетки. Десятки солнечных пятен самых причудливых форм, прорываясь сквозь полинялую сеть, плясали и стремительно бегали по его обрюзгшему телу, облаченному в наглаженную камуфлированную форму…

— …Уж сколько бьемся с этими армейскими разгильдяями, а воз и ныне там! Ну, непременно отыщется какой-нибудь пехотный умник!.. Двадцать раз воспользуется кодовыми таблицами, а на двадцать первый обязательно попрет в эфир открытым текстом…

Майор Белозеров сидел на другой лавке — той, что была врыта в светлый грунт под прямым углом к первой. В начале беседы он ощутил острое желание стрельнуть у подполковника сигарету да как следует затянуться густым табачным дымком. Затянуться так, чтобы хоть мысленно унестись отсюда подальше…

Он собрался бросить курить и снизил дневную норму сигарет до минимума. Сейчас страдал от отчаянного желания наплевать на табу и, дабы перебить это желание, закинул в рот две подушечки жевательной резинки. Уловка отчасти помогла — он забыл о привычке и стал безмятежно рассматривать светопреставление на комуфляжке фээсбэшника, да изредка вытягивать из него значимые для предстоящей операции детали. Тот обстоятельно отвечал, однако, приглядываясь к визави, все боле убеждался: известный в штабе группировки спецназовец, не питает иллюзий относительно положительного исхода дела.

Не прошло и трех дней после возвращения Белозерова с группой из приграничного с Грузией высокогорного района. Он не успел даже толком отоспаться; не успел насладиться вкусом нормальной, горячей пищи; не успел привести себя в порядок — нижнюю часть лица до сих пор покрывала густая щетина. Какую задачу он выполнял в горах со своими орлами, не знал даже подполковник — секретность, сопровождавшая всю операцию от старта до финиша, была беспрецедентной. Впрочем, таким же беспрецедентным было и равнодушие к судьбе трех журналистов, написанное на усталом лице майора и отчетливо сквозившее в его голосе и жестах.

Однако, узнав, что к боевикам угодила и та въедливая баба, что пытала его в тени граба до идиотизма прямолинейными вопросами, отношение Палермо к происшествию слегка переменилось…

«Как же меня все это достало!.. До блевотины, до желания врезать в челюсть! Каждодневные приказы, директивы, вводные… Ваши покрасневшие от исполнительности сальные рожи; демагогия с кипучим бездельем, — сонно провожал Палермо спину офицера безопасности со стекавшей по ней ярко-желтой рябью; потом наблюдал за его возвращением, за устремлявшейся вверх по груди и плечам солнечной мозаикой… И спрашивал про себя: — А куда ж смотрела твоя доблестная служба, когда журналисты запрашивали разрешение на въезд в зону боевых действий? Почему их не сопровождали твои люди? Почему опасность, нависшая над их головами сейчас, не просчитывалась тобой накануне?..»

— …Вот этот фофел из штаба бригады и выложил все до единой карты, — приглушенно, с оглядкой по сторонам сокрушался подполковник, — обстоятельно обрисовал детали такому же трепачу как и сам: маршрут, время, состав… Ну да я разберусь с обоими мерзавцами! Это уж я обещаю!..