Ярцагумбу - Алла Татарикова-Карпенко

Кто сделал снимок? Из угла кабинета, отвечая на вопрос, тянул длинную ногу тот самый штатив. Их было трое. Фото сделано автоматически. Одалиска ждала, готовила ужин, жарко, суетно, заранее устанавливала штатив с фотокамерой, принимала душ, трогала губкой рыхлую грудь, мыльной рукой скользила меж бедер, горячо, парно, короткая стопа мимо коврика, на рисунок метлахской плитки, – тянула сине-красный халат со стены, накидывала на голое пахучее тело.

В нижнем углу фото тем же крученым почерком, что и рукописные записи на столе, и пометки в книгах, бегло брошено: «Только Любовь и Смерть – только Красота». Когда возникла эта запись? После ее ухода? Констатация потери и вины? Одалиска – как положено, прислужница жены и любовница мужа? Изменять такой женщине? С этой?! Мысль мгновенно вернулась в русло. Именно. Такой можно изменять только с этакой. Зачем? Нет. Почему?

Мне показалось, что я давно все знаю. Секрет раскрылся. Тайна осталась.

Меня вынесло из кабинета. Тяжкая дверь перекрыла чужую жизнь, иные страсти.

Ярослав несколько раз наезжал с уточнениями. Рассматривались варианты. Мое присутствие при разговорах не только не возбранялось, но было сформулировано как желательное, хотя не приносило никакого толку. Сын настаивал на том, чтобы отец провел все оставшиеся холодные месяцы в стране, где есть такое невероятие, как ни с чем несравнимый, особый массаж, способный творить чудеса оздоровления. Таиланд. Море, джунгли, орхидеи, фрукты, приветливый народ, тепло.

Старик отвечал согласием. Трудно принимая зависимость от банкира, угрюмел, выходил за чаем, оставался в столовой, банкир и я вынуждены были перемещаться к нему. Разговоры не завершались, уплывали прочь, вились трубочным дымком вдоль лестницы подолгу после. Через время Старик заявил, что хочет сначала провести пару месяцев на севере страны, в предгорьях с более мягкими температурами, для акклиматизации, тем более что это территории древних княжеств, полные архитектурных памятников и буддийских школ.

– Ну, отец, ты всегда тяготел к красотам полуутерянных цивилизаций. Север, так север. Там все равно ниже 24, кажется, не бывает. Или «золотой треугольник» заинтересовал? Опиумный рай – Бирма – Лаос – Север Тайя… За маками поедем?

Меня колотило. Предчувствия слоились и перемещались, наступали на сны, смешивались с ними. Еще не соткана была материя, еще путались слишком тонкие нити. Меня волновали, будоражили близящиеся перемены, и биофизическая моя задача чудесным образом воссоединялась с мечтами о путешествии. Всасываемая в воронку этих мечтаний, я тянулась к научному приключению, замирала сердцем, окуналась в чтение и рассматривание, навостряла зрение, озирала пространства, потом концентрировалась на конкретике, надсекала нетронутые ранее темы, дотошно ковыряла ранки информации, заглубляясь в тайники, как подросток в запретные картинки. Меня тревожили сказочные мотивы совмещения живой и неживой природы, неопределимым образом связанные с заочной влюбленностью в Индокитай. Уже блуждали в ушах мантры на пали, которого я никогда не слышала, мнились уже Мани Падме – драгоценность в лотосе, и иные имена Просветленного; застревали и шевелились в моей голове символы цвета и звука. И я видела себя раскидистым деревом баньян, впивающимся корнями, коими прорастают ветви, в телеса храмов, и одновременно претерпевала страдания от мучительной этой любви, обернувшись храмовой стеной. Я запросто перерождалась за один всхлип в живые корни и неживые стены.

5.

В первой декаде ноября моя зимняя сессия была досрочно и весьма успешно сдана, и мы, оставив дом, сад, пса и кошек на попечение поселившихся здесь на время пожилой родственницы Старика и охранника от Ярослава, по его же протекции заполучили в Москве полугодовые тайские визы, попрощались с уже выпавшим снегом, и вылетели в Бангкок.

Пока мы бесконечно двигались плоскими эскалаторами по сновиденно длинным туннелеобразным пространствам Суварнабхуми, аэропорта Города Ангелов, планы наши поменяны были Стариком с точностью до наоборот. Вместо того чтобы отправиться железной дорогой в Чианг Май, как было задумано Стариком и договорено с сыном, мы легко отыскали такси и выехали в сторону Паттайи, центра мирового секс-туризма и русского бизнеса в области экскурсионного обслуживания и продажи недвижимости. Я изучила эту тему досконально, так как все, кого я знала, если и посещали приморский Тай, то выбирали не более размеренные острова, а именно Паттайю, сумбурную, полную шумных бессонных ночей и дневной пляжной лени и досыпания.

Час мы наблюдали бег назад киноленты с пальмовыми пейзажами. Ближе к Паттайе проявились трехэтажные городки, собранные из бетонных прямоугольников, разбитых, в свою очередь, на невеликие окна, перечеркнутые частым делением рам на квадратики. Низ этой геометрии был захламлен магазинчиками и продолжался длинными и обильными фруктовыми рынками вдоль шоссе, запахи которых, казалось, проникали в герметично кондиционированный воздух автомобиля. Мимо нас скользили банановые плантации с массивными живыми листьями, похожими на вытянутые, искаженные слоновьи уши, которые медленно ворочались на слабом ветру. Что-то буйно цвело розовым и белым, и снова пальмы – низко пушистые и длинноствольные, с взлохмаченными верхним ветром шаровидными кронами летели в прошлое.

– Советую начать вести дневник. Память имеет свойство вышвыривать вон важные ощущения, не соотносясь с нашими желаниями. – Старик устал и старательно пытался скрыть это. Не дожидаясь моих вопросов, напряженно прогибаясь в спине, добавил: – Раз уж, как стало модно среди пенсионеров всей Европы, не исключая некоторых россиян, выслан зимовать в Таиланд, иду общим маршрутом: Паттайя так Паттайя. – Он делал ударение на последний слог. – И почему, собственно, должен быть известен каждый мой шаг?! Нет – контролю!

Таксист доставил нас почему-то только до автостанции на Таппрайе, понять его «английский» не представлялось возможным, поэтому мы кое-как договорились с другим таксистом, чтобы взобраться на холм Протамнак, к жилому комплексу «New Nordilc». Здесь на рецепции получили ключи от многокомнатных апартаментов с двумя санузлами. В одном – сияла вывороченная краями на манер цветка ванна-джакузи, в другом строжилась аскетичная душевая кабина. В завешенном цветущими орхидеями вдоль витых кованых балконов кондо на предпоследнем, одиннадцатом, этаже, открывающем в широком обозрении полированное солнцем, но рыхлое серебро Сиамского залива, нам предстояло начать наше оздоровительное существование.

– Это квартира моих знакомых, временно отсутствующих, – комментировал нашу экскурсию по апартаментам Старик. – Думаю, мы тут на недельку, если не возражаете. Питаться будем вне дома, здесь всюду кормят. В холодильнике обещали оставить что-то на первый перекус. А сейчас – я в ванну и потом немного подремлю. Распоряжайтесь собой, как заблагорассудится.

Для начала я подключилась к Wi-Fi и отправила Ярославу успокоительную депешу о завершении части пути. Краткую, без уточнений.

К вечеру мы скатились с Протамнака к Южной улице и заглубились в тесноту переулков – соек, рынков и фуд-кортов. Было непривычно суетно и ярко. Ночью я, кажется, начала вести записи.

Мелкие, бледные, почти совсем белые огурцы, хрупкими тельцами своими теснят друг дружку, просыпаются вниз и вдоль по прилавку прочь от темных длиннопалых рук, от проворности их и ловкости. Юный мелкокостный таец суетливым движением дробных суставов спешит объять стремительность побега, затормозить, умерить скорость гибели еще секунду назад живого порядка.

Вечер белесым серебром истекает из-под облака, растянутого до прозрачности вдоль неба. Горькое ощущение жары и пряности исчезающего дня смазывается, пружина ослабевает. Но ненадолго: внезапно разражаются надсадным криком тысячи птиц, голоса их, будто усиленные тысячью микрофонов, рвут кроны дерев, что позволили поселиться птицам в своей плотности.

Вечер мутнеет и загустевает, светлому воздуху и покою дается не более тридцати минут на жизнь. Кратка и неловка попытка сумерек прожить предгибельный миг достойно. Никем не замеченные старания окончательно комкаются, несмотря на царственность послезакатного бледно-алого угасания на западе, над еле движной мощью залива.

Ночь возвращается откуда-то резко и уверенно, будто отлучалась недалеко, так, по невеликой надобности оставив дела без личного присмотра, зная, все пребудет на своих местах. И действительно, дня будто не было. Макашниц вдоль улиц прибавилось раз в сто, и они еще ярче расточают запахи перетертых в ступе трав и капающих жиром на жаркие угли мяса, рыбы, кальмаров, осьминожьих щупальцев и цыплячьих потрохов. Спешно и беспрерывно пекутся на плоских и круглых поверхностях плит роти с банановой и манговой начинкой, чистятся-режутся наискось, по спирали, истекая резким соком, ананасы, темно-оранжевая и алая целебная папайя выворачивается наружу глянцевым блеском нутра, полного влажными семенами.