Мужчины не плачут - Татьяна Корсакова

— Ой, батюшки! Ой, спасите! — Гостья с неожиданным для ее возраста проворством вскочила на табурет. — Ой, сатана! Ой, чудовище! Караул!

Тай удивленно моргнул, вопросительно посмотрел на Машу.

— Да не кричите вы, — прошипела она, — ребенка разбудите!

— Ребенок! Как же я про ребеночка-то забыла?! — незнакомка всплеснула руками. — А где он, ребеночек-то?

— Какой ребеночек?

— Да, умом тебя, похоже, боженька обделил. А тот ребеночек, которого ты от моего внука непутевого родила! — Вмиг забыв о Тайсоне, бабулька спрыгнула с табуретки, схватила сухонькой ручкой Машу за запястье.

— Вы кто? — в который уже раз спросила та.

— Нет, ну точно дура! — Старушка печально покачала головой. — Я Антонина Артамоновна, бабушка Антона и, стало быть, прабабушка твоего ребеночка. Теперь поняла?

Маша покачала головой, растерянно присела на освободившийся табурет.

— Чего расселась? Хватит сидеть-то! Давай показывай мне его!

— Кого?

— Да правнука! У тебя кто, сын или дочка?

— Сын.

— Это хорошо, что сын. Сын — это продолжатель рода.

— Какого рода?

— Тьфу ты! Да нашего рода, Погореловых!

— У Ваньки моя фамилия.

— Да неважно! Псину убери, хочу с правнуком поздороваться! — Не обращая внимания на Машу и Тайсона, старушка направилась в спальню.

Тай угрожающе зарычал.

— Псину, говорю, убери!

— Тихо, Тай, — пробормотала Маша, придерживая Тайсона за ошейник.

Происходящее никак не укладывалось в голове. Она пыталась забыть Антона как страшный сон. Ей понадобился почти год, чтобы вернуть душевное равновесие после той встречи в парке. Она уже почти забыла. И тут является эта сумасшедшая старуха и требует познакомить ее с правнуком! Неожиданно в душе поднялась мутная волна злости. Решительно встав с табурета. Маша прошла в спальню.

После электрического света темнота в комнате показалась кромешной. Со стороны Ванькиной кроватки доносились странные звуки: не то хихиканье, не то всхлипывание.

— Антонина Артамоновна, — позвала она, на ощупь двигаясь к источнику звуков и на ходу включая ночник.

— Ангелочек! Ну точно Антошка в детстве! — Гостья стояла перед кроваткой и не сводила взгляда со спящего Ваньки. — Грудью кормишь? — спросила, не оборачиваясь.

— Молока нет.

— Плохо. Я своего до двух лет кормила. Иваном, говоришь, мальчонку назвала? Хорошее имя, правильное. — Антонина Артамоновна всхлипнула, — А саму-то как звать?

— Маша.

— Тоже хорошо. Чаю-то хоть нальешь с дороги?..

Они сидели на кухне друг напротив друга и в полном молчании пили свежезаваренный чай.

— Ну вот что, — заговорила наконец гостья, — если ждешь, что я за Антошку стану извиняться, не жди! — Ока нетерпеливо взмахнула рукой, пресекая Машины возражения. — Что у вас там с ним было, не мое дело. Сами разберетесь. У меня за мальца душа болит. Одна его растишь?

Маша кивнула.

— Значит, так, — Антонина Артамоновна сделала большой глоток чаю, — если ты в обиде, если прогонишь, уйду. Без лишних слов уеду. Да вот прямо сейчас… — Она вопросительно посмотрела на Машу.

— Не прогоню, — сказала та устало. — Я рада, что вы… что у Ваньки появилась бабушка. Давайте, Антонина Артамоновна, я вам диван расстелю. Время позднее.

— Какая я тебе Антонина Артамоновна?! — Гостья улыбнулась, испещренное морщинами лицо сразу помолодело. — Я тебе теперь баба Тоня. Поняла? Я, конечно, девушка еще молодая, — она кокетливо поправила крашенные хной волосы, — но для тебя и Ванюшки я баба Тоня. Ты только это… при мужчинах меня бабой не называй. Тогда лучше по отчеству, Артамоновна.

Маша понимающе улыбнулась.

— Хорошо, Антонина Артамоновна.

— Баба Тоня.

— Хорошо, баба Тоня.

Первую неделю баба Тоня просто гостила: знакомилась с Машей, с правнуком, с Машиными соседями, с Москвой, с московскими порядками. На десятый день она уехала в Питер, в гости к Антону, но вернулась неожиданно быстро, всего через сутки. Хмурая, подозрительно молчаливая, она бросила испытующий взгляд на Машу, прошла в спальню к Ваньке. Маша затаилась на кухне, понимала — Антон ее не пощадил, наверняка сказал бабушке, что Ванька не от него. И кому поверит баба Тоня? Ей, девице, которую видит второй раз в жизни, или своему любимому внуку? Маша невесело усмехнулась, с непонятным ожесточением принялась тереть морковку для салата.

Ну и пусть не верит! Жили они сто лет без этой бабы Тони и еще столько же проживут! Она терла морковку и вытирала непрошеные слезы.

— Чего носом шмыгаешь? — послышался за спиной скрипучий голос.

— Ничего, соринка в глаз попала, — сказала она, не оборачиваясь.

— Знаю я, какая соринка тебе в глаз попала. Чай, не первый год на земле живу. — Баба Тоня с Ванькой на руках обошла стол, села напротив Маши. — Ишь, как глазищами зыркает, — сказала старуха беззлобно.

Ванька радостно залепетал, ухватил бабу Тоню за крашеные кудри.

— Я своего мнения не изменю. — Она погладила мальчика по голове. — Нашей породы малец, погореловской. А то, что его папашка непутевый говорит, — она тяжело вздохнула, — наплюй! Наплюй и разотри. Мужики, они такие. Кобели неразумные. — Баба Тоня легонько пнула разлегшегося у ее ног Тайсона. Пес посмотрел на нее с недоумением, обиженно рыкнул. — Молчи, уж! И ты такой же. Все вы одинаковые. — Баба Тоня перевела взгляд с Тайсона на Машу. — Ну что, внучка, давай думать, как дальше жить.

— Как? — спросила она.

— А вот так! Ванюшку надо растить, учить, женить. Одна потянешь?

— До сих пор тянула.

— Так то до сих пор. Пацаненок растет. В общем, слушай, не перебивай…

Баба Тоня говорила, а Маша не верила своим ушам: баба Тоня собиралась растить, учить и женить Ваньку вместе с ней.

— За няньку с дитем посижу, кушать сготовлю, по магазинам побегаю. Пенсия у меня небольшая, зато кое-что на черный день отложено. Ты, Машка, можешь на работу пойти, когда Ванюшка малость подрастет. Лишняя копейка нам не помешает. А если замуж выйти надумаешь, ну что ж… Захочешь — останусь с вами, не захочешь — уеду.

Баба Тоня закончила свой монолог, выжидающе посмотрела на Машу.

— Спасибо! — Маша не удержалась, обняла ее за плечи. — Мы с Ванькой будем вам очень признательны.

На урегулирование организационных моментов ушел месяц, а потом баба Тоня прочно воцарилась в Машиной квартире и Машином сердце.

Временами им было тяжело вместе. Очень часто их взгляды на мир оказывались диаметрально противоположными. С периодичностью раз в неделю они ссорились. Примерно один раз в месяц баба Тоня «смертельно обижалась» и принималась паковать чемодан. Но всякий раз дело заканчивалось тем, что Маша с покаянным видом просила прощения, баба Тоня выслушивала ее извинения, дулась еще минут сорок для проформы, и все становилось на свои места. До следующей ссоры…