Девочка из Франции - Жужа Тури
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы не слышать резкого голоса дочери, Йожеф взялся за газету: бесконечные беседы Жанетты с бабушкой последнее время раздражали его. Приходилось изо всех сил сдерживать себя, чтобы каким-нибудь замечанием не вызвать поток оскорблений и мелких придирок со стороны тещи. А ведь он так устал! Болело все тело, ныла каждая косточка… Йожеф просматривал газетные заметки и был бесконечно удручен. Там, на его родине, кипит созидательная работа, газета «Сабад неп»[7] в каждом номере сообщает о выполнении планов. А вот сообщение о том, как работают шахты под Печем, в глубине Каменной горы. И вдруг газета задрожала в руке Йожефа, сердце забилось, и от волнения сжалось горло… Вот оно! «Штейгер Лайош Балог…». Да, несомненно это он… В тридцать седьмом году откатчиком был, до плеча не доставал.
Быстрый такой паренек, ловко свистеть умел — что твоя канарейка. А теперь вот, гляди-ка, — штейгер Лайош Балог!
Йожеф Рошта тихонько кашлянул, положил газету на колени и, облокотившись на подоконник, задумался.
— Мама, поставьте воды для Жозефа, — словно откуда-то издалека донесся до него голос Полины.
Журчанье воды… Мерный стук шагов старой тещи… Потом легкая рука касается склоненной головы Йожефа. Полине хочется приласкать, как-нибудь приободрить своего мужа, отогнать от него невеселые думы, но сразу ничего не приходит на ум, и она предлагает:
— Давай вымою тебе голову! Бедный мой Жозеф, у тебя все волосы в саже…
— Оставь, не надо… в другой раз…
«Хорошая она у меня… милая, добрая душа», — думает Йожеф. Горечь в сердце немного улеглась, и Йожеф возвращается к действительности. Он потопал об пол затекшими ногами и, закинув голову, широко зевнул. На стене — дева Мария в голубом покрывале. Борода святого Иосифа уложена так, словно по ней прошлись щипцы парижского парикмахера. Над вечно неприбранной кроватью старухи — икона, на ней нарисован Христос с широко раскрытыми глазами, перед ним мерцает лампадка. У двери в каморку Жанетты мисочка со святой водой. Уходя спать, девочка опускает туда пальцы и бормочет молитву перед разрисованными картинками. При этой мысли сердце Йожефа опять наполняется горечью. Куда же он годится, раз допускает такие дела в своем доме!
Горькая усмешка искривила его рот. «В своем доме»! Здесь все принадлежит теще: коричневая деревянная кровать в верхней комнате, комод, два стула, потрепанная кожаная кушетка со спинкой, так же как и кухонная утварь, столовые приборы и картинки со святыми на стенах — все, все собственность мадам Мишо! «В своем доме…»
И, снова повернувшись к окну, Йожеф погрузился в свои мысли… Когда-то он прибыл во Францию с маленьким солдатским сундучком — одна смена белья, бритвенный прибор, легонький плащ. Было и несколько книг, но их «изъяли» на границе. Позднее они с Полиной купили немного вещей. Ведь Полина умудрялась, экономя на всем, откладывать по грошу в те дни, когда Франция изнывала под властью гестапо, а Йожеф был в концлагере…
С какой четкостью вспоминаются ему те годы! В 1941 году шахтеры Па-де-Кале начали первую большую забастовку против немецких фашистов. Были созданы организации «Борцов за свободу» и партизанские группы Сопротивления. Йожеф хорошо знал Шарля Дебериса — его знали и любили все. В концентрационном лагере он услышал о казни этого патриота, одного из достойнейших сыновей Па-де-Кале…
Вспоминая о 1941 годе, Йожеф и сейчас ощущает то горение и подъем, которые окрыляли его тогда. Один за другим следовали акты саботажа, диверсии, взрывы, взлетали на воздух поезда с немецкими фашистами. С потушенными фонарями, в кромешной тьме мчались они по ночам в Лилль, в Рубэ, в Аррас, а на рассвете следующего дня немецкие патрули с тупым недоумением обнаруживали на стенах домов крамольные надписи: «Да здравствует Красная Армия! Да здравствует Советский Союз!» Фашисты хватали заложников и расстреливали их всех подряд. Но борьба партизанских групп, руководимых Коммунистической партией Франции, не прекращалась ни на минуту. И трепарвильские шахтеры тоже приняли участие в борьбе. Декабрьской ночью 1941 года немцы схватили Йожефа с двадцатью шестью товарищами и бросили их в Компьенский концентрационный лагерь. Каждый день водили их, босых и полуголых, на огороженную проволокой площадь, где они должны были смотреть, как расстреливают лучших из лучших. Затем их опять гнали в лагерь.
Три года работали они, восстанавливая те самые железнодорожные пути, которые взрывали их товарищи. Фашисты уже и сами знали, что проиграли войну, и все больше зверели. Узники концлагеря — ослабевшие, вконец измученные, истерзанные люди — сотнями умирали у железнодорожной насыпи. Лишь каким-то чудом Йожеф и несколько его товарищей живыми вышли из ада.
…Дома он нашел Полину и дочку. Жанетта подросла, но была хилая, худенькая. Она смерила любопытным и в то же время отчужденным взглядом обнявшего ее изможденного человека. Она совсем его не помнила, но ей велели называть его папой… Тогда же и выяснилось, что у Полины отложены деньги.
«Я думала, что понадобятся деньги, когда ты придешь, — сказала Полина. — Кто знает, когда еще вы начнете работать. Шахта затоплена…»
…Бедная маленькая Полина! Пока можно было, она работала в шахте, потом вместе с матерью стала брать в стирку белье в домах служащих шахты — там весьма жаловали ловкую и набожную мадам Мишо, которая держалась всегда так смиренно. На рассвете Полина ходила в Рубэ на рынок, продавала овощи из своего маленького огорода, вязала на заказ теплые чулки и жилеты. Сбереженные гроши Полина хранила в жестяной коробочке, которую прятала в соломенном тюфяке мадам Мишо. Как подшучивали они и смеялись над
