Спящая красавица - Андрей Гуляшки

В дверях снова появился бывший кок. Он был без фартука и важно выпячивал грудь в своем ветхом мундире времен Франца-Иосифа — без эполет, с оборванными галунами, но блестящими пуговицами, как бидно начищенными поваренной солью. Он стоял, вытянувшись по-военному, и не отрывал глаз от лица девушки.

— Боцман! — крикнула она ему и подбоченилась. — Ты еще не засвидетельствовал мне почтения!

— Приказывайте, ваше благородие! — рявкнул тот. Его мясистое лицо приняло внезапно суровое и даже свирепое выражение.

— Боцман, — сказала Очаровательная Фея и указала кивком на Аввакума. — Если я велю тебе привязать этого человека к главной мачте корабля, ты это сделаешь?

— Сделаю, ваше благородие! — твердо ответил «боцман». У него был вид человека, который привык держать свое слово и который знает, что говорит. Но, покосившись на Аввакума, он добавил потише: — Только не давайте мне такого приказа, ваше благородие, потому что их милость вышвырнет нас всех за борт, даю вам честное матросское слово.

— Вот как? — притворно удивилась повелительница, но в голосе ее звучало удовлетворение. — Так пи страшен этот человек?

— Морской волк! — сказал убежденно «боцман». — У меня, ваше благородие, глаз наметанный — с какими только типами не имел я дело.

— Ладно! — махнула рукой Очаровательная Фея. — Не будем привязывать его к мачте. Откровенно говоря, мне вовсе не хочется быть выброшенной за борт. — Она улыбнулась и некоторое время молчала. — Но ты, боцман, все еще не сказал, чем выразишь мне свое уважение?

— Отличным шницелем, ваше благородие! Золотистым, нежным, с гарнирчиком из картошки, поджаренной на чистом сливочном маслице!

— Одобряю! — важно кивнула Фея. — Принимаю твой дар, боцман, с огромным аппетитом. Сегодня вечером я особенно голодна. А сейчас спустись вниз и вернись к нам с куском густого теста.

Когда поручение было выполнено, Гарри принялся демонстрировать свое мастерство. Из теста и спичек он меньше чем за пять минут смастерил две фигурки. Балерину, довольно смело поднявшую юбочку в «пируэте». Хотя и сделанная как гротеск, она до известной степени напоминала Очаровательную Фею. Другая фигурка, которую Гарри окрасил в черный цвет, наскоблив карандашного графита, изображала мужчину в широкой шляпе и в просторном, падающем складками пальто. Он был чуть сутуловат в плечах, но держал голову прямо и угрюмо смотрел перед собой. Это вообще была мрачноватая фигура, и она никому не предвещала добра.

— Балерина — это, разумеется, я! — сказала Фея. Она держала фигурку на ладони и радовалась. Было очевидно, что слишком смело поднятая юбочка не смущала ее. — Страшно похожа на меня! — смеялась она, вертя миниатюрную танцовщицу в руках. — Как все подметил! Прелесть! — Потом она перевела взгляд на мрачного человечка и помолчала.

— Этот субъект не кажется особенно счастливым, — отметил профессор.

— Счастливым? — всплеснула руками Очаровательная Фея. Она явно хотела сказать что-то очень серьезное и поэтому стала похожа на ученицу, собирающуюся поразить учителя неожиданно умным ответом. Но ничего так и не пришло в голову, и она беспомощно опустила руки. — Не знаю. Если бы у этого человека была на плечах черная мантия вместо пальто и на голове какой-нибудь шлем или просто черный шарф, я бы сказала, что это Вестник смерти из какого-нибудь балета. Вам не кажется?

В этот момент Аввакум расхохотался. Смех его был искренне весел, но как-то неуместен и быстро оборвался.

Фея удивленно посмотрела на него: может ей следовало обидеться, ибо прерывать принцессу не полагается, даже если это Принцесса из царства Деревянного принца. В общем, с какой стороны ни смотри, такой поступок неприличен. Но Фея вдруг изменила свое решение, и лицо ее, обращенное к Аввакуму, прояснилось. Как будто бы в эти минуты умный ответ пришел ей в голову.

— Да ведь это же вы! — вдруг ахнула она. Радость открытия была так велика, что она захлопала в ладоши, глядя по очереди то на профессора, то на жениха. — Он и никто другой.

Подбежав к Аввакуму, положила ему на плечи руки и попросила:

— Ну-ка встаньте, пожалуйста, встаньте, прошу вас!

Аввакум поднялся. Вся она благоухала. Ее нежная шея была такой же ослепительно белой, как сиявшая на груди роза.

— Верно, что это он, — сказал профессор. — Гарри хорошо подметил самое главное. Сходство есть. Но почему ты вырядил его в этот плащ и эту шляпу?

— Почему? — сказал Аввакум, снова садясь на свое место. При этом он нечаянно коснулся руки Очаровательной Феи чуть выше локтя, она не заметила этого и не отстранилась. — Почему? Да очень просто. Потому что эти вещи висят внизу на вешалке.

— Правильно, — кивнул Гарри. — Именно там я их увидел. — И, шумно зевнув, спросил: — А не пора ли нам ужинать?

Но никто ему не ответил.

— Почему ты назвала его Вестником смерти? — спросил профессор девушку. — В нем действительно ость что-то мрачное, и эту мрачность, по всей вероятности, придают морщины возле рта и на лбу, седые виски. Но тем не менее я не вижу в нем ничего такого, что отвечало бы моим представлениям о посланце загробного мира. Напротив, наш археолог кажется мне жизнерадостным и полным энергии человеком.

— Да, это так, — произнесла задумчиво Очаровательная Фея. — И все же… — Ей опять, наверное, хотелось сказать что-то серьезное и очень умное, но на этот раз она, даже не пытаясь подумать, только махнула рукой.

Нужно ли говорить, что эти люди внесли оживление и праздничное разнообразие в его серую повседневность? Едва ли стоит напоминать: всюду, где бы ни появлялась Очаровательная Фея, она всегда приносила с собой радость. Радость юную, пьянящую и возбуждающую, первобытную и легкомысленную, бесхитростную радость, порождаемую ощущением жизни.

Она, разумеется, не принадлежала к тому типу женщин, в которых Аввакум мог бы влюбиться. Но зачем непременно вмешивать сюда любовь? Ему просто нравится ее игра на сцене. Он смотрел все спектакли с участием Феи, посещал генеральные, а порой даже «черновые» репетиции без декораций и костюмов. Показывал какое-нибудь удостоверение журналиста, и его впускали, а потом, устроившись в зале, он включал кинокамеру. Очаровательная Фея мило улыбалась ему со сцены. Так он увидел ее в самых различных партиях: и легкомысленной принцессы из «Деревянного принца», и Авроры из «Спящей красавицы», пробужденной поцелуем пламенного Дезире, и сладострастной Очаровательной Феи из «Вальпургиевой ночи». В балете «Жизель» она ему не понравилась — сентиментальная и романтичная героиня противоречила характеру исполнительницы.

«Бывший разведчик» — чем я лучше бывшего кока? — размышлял Аввакум. Он ходил на спектакли, снимал, проявлял пленки, разрезал и склеивал их, чтобы получился «художественный фильм». Да, он превратился в оператора и режиссера. Почему бы нет?

А иногда вечером они встречались в доме профессора. Девушка делала все, чтобы он смотрел только на нее. Она не играла невинность. Отнюдь! На какие только хитрости пускалась, чтобы побыть с ним наедине во время игр. И… сводила все к шаловливому поцелую, ловко превращая пикантную ситуацию в забаву.

Гарри ничего не замечал. Он был равнодушен к выходкам невесты или же не принимал Аввакума за нечто, стоящее внимания. Он считался известным художником, был завален заказами, много зарабатывал. Что по сравнению с его доходами и популярностью какой-то археолог!

Такому зазнайке не грех наставить рога. В другом случае Аввакум никогда бы и не взглянул на чужую невесту. Пусть бы тот выказал хоть какую-нибудь тревогу.

Гарри вел себя хорошо. Он разговаривал мало, все время мастерил что-нибудь из спичек или теста. А то, сидя по-турецки на ковре, складывал из цветных бусинок причудливые арабески и мозаики. Кроткий, занятой, усталый человек. Но предложи участие в какой-нибудь шумной игре — не откажется. Только по губам скользнет ироническая улыбка. Но и она исчезала, словно тень пролетающей птицы. Нельзя было понять, о чем грустит этот человек и что может его рассмешить.

Лишь игре в карты он отдавался всей душой. Стоило ему взять в руки колоду, ощутить ее запах — и он преображался. С лица слетала усталость, зеленоватые глаза поблескивали, как морская вода, в которой отражается лунный свет. Расплывшиеся черты обострялись, и тогда можно было заметить, какой у него волевой подбородок. Он становился красив, как хищник в прыжке.

Чаще он играл с бывшим коком. Аввакум избегал партнерства, заметив у Гарри наклонность к мошенничеству. Аввакум не терпел шулерства, а разоблачать Гарри перед Феей и тем более — невестой… уж лучше объявить себя плохим игроком и не садиться за карты. «Боцман», не замечая ничего, яростно бросался на противника, а когда попадался в ловко расставленные сети — вопил, как потерпевший кораблекрушение, скрежетал зубами и ругался на жаргонах всех стран.