Все мои лица (СИ) - Шутова Юлия

Те самые. «Пойдем гулять?» – «Маш, садись, покачаю». Меня накрыло. Получается, что весь месяц я проторчала здесь же, в этом же доме, а не в коттеджном поселке в неведомом Сиротине. Он и название-то, скорее всего придумал. Где должно быть сироте? В Сиротине. Рифму сочинил. И если сюда выходит Олегово окно, значит, там на углу дома дверь, которая ведёт в его студию. Значит, тут не только мудила с младенческий мордашкой бывает. Олег сюда очередную кукляшку из недельки привозит, как меня. Сначала сам наиграется, потом этому мудиле спихивает. Вот, гнида! Руки затряслись, в виски ударило, и сердце ходуном заходило. Я сейчас вскрою эту хренову дверь, вот прям ножницами с отломанным колечком. Но три глубоких вдоха вернули меня к реальности. Спрятать ножницы под ближайший куст. Пройти мимо этой двери, посмотреть, что там за замок. Самый обычный, простенький. А зачем тут ещё суперзамки ставить. Я вернусь сюда. Чуть позже.

– Можно мне карандаши и бумагу? – спрашиваю у розовой тётки. – Я рисовать люблю.

Мужиха кивает.

– А можно, я картинки на стену повешу?

Еще один кивок.

– А тогда можно кнопки и скрепки канцелярские?

– Завтра принесу. Рисуй.

Из всего перечисленного мне нужны только скрепки.

Завтра наступит время «че».

Но человек предполагает, а бог смеется.

***

Воскресенье. Сегодня было воскресенье. Не знаю, соотносилось ли внутреннее время этого заповедника с окружающим миром, или оно текло, подскакивало, заворачивало по прихоти хозяина. Неважно. Важно, что перед ужином в мою комнату, без стука, разумеется, вошла жрица кукольного дома в кокетливом фартучке с муравьем на груди. Кстати, я пересчитала всех людей, крутившихся на территории. Помимо Мужихи в доме бывала ещё повариха, она звякала посудой за закрытой дверью кухни, на общее обозрение не выходила. Но я видела из своего окна, как та принимала коробки с продуктами, доставленные фургончиком с провисшей крышей. Покончив со своими кухонными обязанностями, она исчезала. Охранников у ворот было двое, кряжистый мужик пенсионного возраста с дубленой красной рожей и высокий парень лет тридцати с отрешённым лицом, наверно, наушники в ушах. Они по очереди сидели в будке – было видно сквозь окно. Жили они тут же, в небольшом доме слева от ворот. И ещё: между стеной домика и забором из профнастила, был вольер с четырьмя доберманами. После одиннадцати их выпускали. Не прогуляешься. Ну и собственно, водила фургончика. Он появлялся после ужина по темноте.

В общем, зашла эта производная от шкафа и положила мне на кровать платье. Темно-синий шелк, переливчатый и струящийся длинным подолом до полу. Такое, как на портрете внизу, как на фотке в сортире. Опа, в кого мы теперь будем играть?

– Сходи в душ. Одевайся. Только платье. Поняла? Не вздумай испортить! Будешь наказана. Я зайду за тобой через дваддцать минут.

Наверно, я впервые услышала от нее столько слов сразу.

– Э! А пожрать? Ужин типа? – должна же я была как-то прореагировать.

Смысла особо не было, но всё же.

– Тебя накормят.

Шкаф вышла.

Дверь под лестницей вела не в каптерку с ведрами и швабрами. Она вела в подвал.

– Иди, – сказал жрица, указав подбородком на лестницу, и закрыла за мной дверь.

Бетонные стены, серые, без намека на покраску, неяркие точечные светильники на потолке. Спускалась я недолго. Но, честно, было очень страшно. Что там внизу? Чего только не налезло в мои вздрюченные мозги – от Чикатило до техасской резни бензопилой. Эти несколько ступеней словно вели меня к смерти, я старела и съеживалась с каждым шагом. Подол платья шуршал: «Тиш-ш-ше… Ш-ш-то ты спешш-шиш-ш-шь?» Вниз, вниз, ниже, ниже, к могиле, холод ступеней под босыми ступнями. Вот сейчас я шагну с последней и умру.

Еще одна дверь. Лестница оказалась тамбуром. Что делать? Открыть её и войти в склеп? Остаться здесь, между… Виски ломило. Выбор был очень сложным.

Я вошла.

Запах. Первое, что я почувствовала. Тёплый аромат булочек – ваниль, сахарная пудра, корица. Дух уюта, который совершенно не вязался с интерьером.

Тот же некрашеный бетон. Приглушенный свет. Большая кровать с кованными спинками и леопардовым покрывалом, рядом высокая ширма. Что за ней? Мне мерещились металлические больничные стойки, полные блестящих острых инструментов, всё для быстрой разделки юных дев с прекрасными лицами. Но сладкая ванильная волна размывала картинку. Запах щекотал ноздри, наполнял рот слюной. Хотелось есть. Только у меня голод притупляет страх? Или так полагается?

Если заглянуть за ширму?

Стол. Праздничный. С белой крахмальной скатертью. Накрытый, как… Наверно, так делают в дорогих ресторанах. Я такое только в кино видела, чтоб на тарелках – серебристые купола крышек, чтоб бокалы цветного стекла, чтоб салфетка, белоснежная, отглаженная засунута в кольцо, тоже серебристое, да, и чтоб свечи.

Кто-то сзади коснулся моего плеча. Я рванулась, по-моему, сразу во все стороны, порскнула перепуганной кошкой, чуть не упѝсалась. Это он! Страшный хозяин подземелья, пузатый мудила с похотливой слюнявой рожей. Как я не услышала его приближения?! Ширма зашаталась, я инстинктивно выставила руки, не давая ей упасть. И только теперь подняла глаза.

Олег… Передо мной стоял Олег. А не какой-то выдуманный мной козел. И это было ещё страшней. Лишало сил сопротивляться. Я намерена была царапаться, кусаться, всё что угодно, но добровольно не сдаваться.

Олег… Наши почти семейные ужины. Наши ночные полёты в багровых небесах. Наши пробуждения вдвоем и первые улыбки, подаренные друг другу и новому счастливому утру.

Глупая девчонка. Тупая Ленка-Сапог, такая же тупорылая, как твое прозвище. Всё это было только в твоём скудном, замутненном дурью умишке. Ты просто кукла. Сейчас тебе вывернут пластиковые ручки-ножки, сдёрнут платюшко и бросят небрежно, ты только «Мама» пискнешь.

Кто вопит в моей голове? Стиснутое висками альтер эго? Белобрысая детдомовская пацанка? Ей можно. Ей легко обзываться, колошматя виртуальными кулачками мне в лоб изнутри.

– Эвелина. Милая моя Эвелина. Ты пришла. Ты простила меня. Я так счастлив, любимая, – Олег улыбался, ласкал меня взглядом, – я надеялся. Давай поужинаем. Смотри, как здесь уютно.

На мгновение прижал пальцы к вискам, как раньше, давным-давно.

Если вычеркнуть последнюю неделю, если не слышать странного имени «Эвелина», если не смотреть на серый бетон стен, если… Если треснуть меня по башке, чтобы кусок памяти выскочил, то получится прямо как на кухне в его студии.

Не получится.

Он взял меня за руку и потянул к столу. Вырвать свои пальцы из его ладони, надавать по морде, ну хотя бы попробовать, начать метаться и орать. Наверно, это было самым правильным. Но глупая Ленка-Сапог вечно выбирает не тот сценарий. Теперь она решила пожрать сначала, ведь за столом ничего эдакого произойти не может. Хотя… Вот сейчас она поднимет серебристый купол, а под ним живая обезьянья голова с открытой черепушкой, и ложечка в мозг вторнута. Да уж, от чёрных мыслей в сером бетонном пространстве не уйти.

Под крышками было мясо. Вкусное даже на вид. Я уселась. Стараясь не поднимать взгляда от стола, внимательно рассматривала сервировку. Тарелки, вилки, ножи, бокалы. Всё, кроме бокалов было одинаковым, зеркально отражало друг друга. Рядом с Олеговой тарелкой стоял бокал из красного стекла, вино в нем чуть светилось рубином. А мой был синим, и внутри жидкость казалась фиолетовой, черничным компотом. Это специально под цвет моих волос? Меня бы уже ничего не удивило. Ещё одна игра в кукольном домике.

Я ткнула вилку в кусок мяса, подняла его и, уперев локти в стол, стала жадно обкусывать со всех сторон. Мясо было пересолёным, запить бы, но кроме бокала с вином ничего другого не предлагалось. Левой рукой я цапнула яблоко из вазочки с фруктами. Откусывала с хрустом. Мясо и яблоко. Мне хотелось сломать эту игрушечную милоту, испортить начатую не мной игру. Олег к своей тарелке не притрагивался, тянул вино маленькими глоточками и журчал: