Стратегии гениев. Том 3. Зигмунд Фрейд, Леонардо да Винчи, Никола Тесла - Роберт Дилтс

5. Дополнительные сведения о проблеме, полученные из источников вне проблемного пространства.

Предположения, используемые для придания смысла ключам и чертам, часто выводятся из информации, содержащейся в знаниях, переносимых на проблему из схем и источников, прямо не связанных с проблемным пространством. Эта информация часто “проявляет свою связь с каким-то другим, бесспорно важным опытом”. Как мы увидим далее, Фрейд для своих выводов и заключений использовал не только знание о “данных личностной истории жизни” и “физических механизмах”, но также и знания о культуральных паттернах, литературные труды и исторические данные.

6. Степень участия фантазирования и воображения.

Другим источником знаний, который возникает вне пространства конкретной проблемы, является воображение. В то время как процесс “индукции” включает в себя обнаружение паттернов внутри кластеров эмпирических наблюдений, “интерпретация” содержит указание или предложение значения явления посредством установления связи его деталей с более широкой схемой или более общими принципами. Когда пространство проблемы очень широко и сложно, часто появляется много “пропущенных связей”. При столкновении с большим пробелом в информации многие люди воспринимают это как препятствие, опускают руки и отступают от проблемы как от “неразрешимой”. Именно тогда “гений” использует свое воображение для того, чтобы заполнить пустоту и двинуться дальше. Как и Альберт Эйнштейн, утверждающий, что “воображение важнее знания”, Фрейд также в своей работе по интерпретации использовал значительную дозу воображения и “свободного творчества”.

Собрав эти разные факторы, относящиеся к “воспоминанию” Леонардо да Винчи, Фрейд заключает, что взрослый Леонардо в самом деле “вспоминает” нечто из своего детства, но это не является воспоминанием о конкретном событии. Скорее, это воспоминание о ранней метафорической фантазии, символизирующей что-то еще, фантазии, “которую он сформировал позднее и перенес в свое детство”. Фрейд поясняет:

“Если мы посмотрим на фантазию Леонардо о коршуне глазами психоаналитика, она покажется нам отнюдь не странной; мы помним, что неоднократно, например, в сновидениях, обнаруживали нечто подобное, так что можем отважиться на перевод этой фантазии с ее своеобразного языка на общепонятный. В этом случае перевод носит эротически характер. Хвост, ‘coda’, — один из известнейших символов, замещающих изображение мужского члена в итальянском и других языках; фантастическая ситуация — коршун открывает ребенку рот и проворно двигает в нем хвостом — соответствует представлению о поцелуе полового органа, о половом акте, при котором член вводится в рот человека, который его принимает. Довольно странно, что эта фантазия сама по себе носит совершенно пассивный характер; она походит также на некоторые сновидения и фантазии женщин или пассивных гомосексуалистов (исполняющих при сексуальном общении женскую роль)…

…Исследование сообщило нам, что это так сильно преследуемое обычаями действие может возникать самым безобидным образом. Оно представляет собой всего лишь переработку иной ситуации, в которой все мы некогда чувствовали себя уютно, когда, будучи в грудном возрасте, брали в рот сосок материнской груди или кормилицы и сосалиег о… Мы толкуем эту фантазию как кормление грудью матери и считаем, что мать заменена коршуном”.

Таким образом, согласно Фрейду, птица является символическим представлением матери Леонардо; а хвост птицы представляет мужской фаллос. На первый взгляд, может показаться, что интерпретация Фрейдом странного “остаточного воспоминания” Леонардо мало проясняет его смысл и мало способствует установлению его отношения к художественному и научному гению. Хочется спросить, как это сделал Фрейд: “Откуда взялся коршун и как он попал на это место?”

Интересно отметить, что исторические и культурные доказательства, которые Фрейд использует для подтверждения интерпретации птицы как символа матери, основаны на неправильной интерпретации слова “коршун”, которое он упорно переводит как “гриф”.[07] Итак, хотя эта ошибка оказалась неудачной для Фрейда в смысле точности его выводов о воспоминании Леонардо да Винчи, на самом деле она может оказаться весьма полезной для нас. Поскольку нам уже не надо заботиться, а, следовательно, и отвлекаться на достоверность “содержания” исследования Фрейда, мы можем более полно сконцентрироваться на его “стратегии”.

Первоначальная интерпретация Фрейдом “воспоминания” Леонардо

Первый шаг, сделанный Фрейдом в интерпретации “воспоминания” Леонардо, высвечивает один из ключевых элементов его аналитической стратегии: восприятие симптомов и необычных психических явлений не непосредственно, а в качестве символов. Символ, по сути, является “поверхностной структурой”, и чтобы понять его смысл, необходимо обратиться к его “глубинной структуре”. Одна и та же глубинная структура может привести к возникновению ряда различных поверхностных структур — как это происходит в процессе “сублимации”. Например, Фрейд указал на то, что “в иероглифическом письме древних египтян образ матери был представлен изображением грифа”. Таким образом, для человека, знакомого с этой системой символов, глубинная структура “мать” превращается (сознательно или бессознательно) в поверхностную структуру — “мать” или “гриф”.

В то же время, одна поверхностная структура может представлять собой точку, где перекрываются несколько глубинных структур. Так, согласно Фрейду, увлечение Леонардо “грифами” могло явиться результатом и его исследования процесса полета, и результатом проявления бессознательных чувств и желаний, испытываемых к матери. С этой точки зрения, фиксация образа грифа может быть рассмотрена одновременно как 1) символическое отражение неосуществленных, но забытых детских желаний и как 2) часть исследования процесса полета. Другими словами, мы находим точку, где прошлое и настоящее Леонардо перекрываются.

Замечание Фрейда, что хвост птицы указывает на некое эротическое содержание, наводит на мысль о наличии третьей области возможного перекрывания — на сексуальные влечения. Фрейд подразумевает, что данная фантазия также связана с “сублимацией” подавленных гомосексуальных чувств со стороны Леонардо да Винчи. Фрейд приходит к выводу, что это воспоминание/фантазия было отчасти символическим отражением смеси бессознательного желания “кормления грудью” и орального секса. Он утверждал, что фантазия родилась в результате процессов подавления детского сексуального любопытства, а также в связи с теми трудностями, которые возникли у Леонардо с его настоящей матерью (он был незаконнорожденным ребенком). Фрейд постулирует, основываясь на историях своих пациентов, что прерывание его отношений с матерью в грудном возрасте могло вызвать у Леонардо “фиксацию” на ее образе и привело к возникновению гомосексуальных тенденций.

Фрейд подразумевает также: вместо того, чтобы стать источником заболевания, перекрывание этих нескольких глубинных структур и слияние в одну поверхностную структуру — “грифы” — могло также послужить позитивной цели и предоставить дополнительную бессознательную мотивацию взрослых исследований Леонардо да Винчи; оно толкало его к тому, на что другие никогда бы не потратили столько времени и энергии, оставшись без внешнего “вознаграждения”.

Интерпретация Фрейдом источников “воспоминания” Леонардо

Далее Фрейд исследует следствия своей интерпретации и “заводит дело” в манере, более напоминающей поведение детектива или юриста, чем врача или ученого. Основываясь на столь разнообразных источниках, как египетская мифология, симптомы и сны своих пациентов, произведения литературы и личные дневники и картины Леонардо, Фрейд пытается показать, что воспоминание последнего выдает силы, лежащие в основе развития его уникальной личности и необыкновенных способностей.

Поиски исторических источников своей интерпретации “коршуна” как образа матери Фрейд начинает с подробного экскурса в египетскую мифологию (по его мнению, что Леонардо да Винчи мог быть знаком с египетской мифологией и символизмом). Фрейд отмечает тот факт, что египтяне поклонялись Матери Богине, которая изображалась в виде женщины с головой коршуна (или с несколькими головами, одна из которых была головой коршуна); древние египтяне были убеждены, что существовали только коршуны-самки, самцов не существовало.