Пропавший лагерь - Николай Богданов

Узнав почерк Симы и прочтя несколько торопливо нацарапанных слов, Рубинчик спросил:

— Они что, в коммуне решили заночевать?

Добровольные почтальоны лишь молча кивали головами — ну, совсем простаки!

— Постойте, я сейчас старшим доложу. Они вас лучше спросят… А то вы известные путаники.

Но пока Рубинчик докладывал, «путаников» и след простыл.

Васвас и Калиныч, прочитав записку, подумали и решили подождать до утра. А утром чуть свет Федя побежит в комсомольскую коммуну, отыщет Симу с ее девчонками и даст им нагоняй за эти шутки.

Никто и вообразить не мог, где в этот момент находится отчаянная Сима и ее храброе звено.

В вечерних сумерках лесной чащи, держа за руку милиционера, ведущего в поводу коня, онг шла и шла вперед, туда, где вспыхивали, гасли таинственные, манящие огни…

Еще немного. Еще овражек. Еще болотце. Ветки хлещут по щекам. Терпите, девочки, подвиги совершать не так просто! Фуражку сбило сучком — терпите, товарищ милиционер, у вас есть возможность отличиться…

Обманчивы, заманчивы ночные огоньки. Вот, кажется, рядом, совсем близко, еще разок-другой шагнуть — а шагнешь, огоньки отскакивают словно мячики, приглашают все дальше в чащу.

Ничего, настойчивый их настигнет. Упорный до них дойдет.

И Сима шла. И милиционер не отступал. И девчата упорно продирались через кусты.

Ах, если бы они знали, кто такие Фома и Ерема!

Тетрадь восьмая

Высвлковская церковь ночью. — Федя и Боб перед ликами святых. — Эти парни мне знакомы. — Вот это будет номер! — Подвиг Симы свершился, Лесные самогонщики и смолоугольщику. — А кони где?

Если не сказать, никто бы не догадался, куда поведет вожатый Федя пионера Боба в эту летнюю ночь. Он повел его в темное царство. Да, в темное царство религиозников.

В церковь.

Там и днем темновато, а ночью еще темней. Недаром Федя велел зарядить в карманный фонарь новую батарейку. Ночь была темная, душная, как перед грозой. Вдали сверкали зарницы, озаряя путь. До Выселок дошли берегом реки. К церкви прокрались вдоль плетней за огородами, чтобы не потревожить деревенских суматошных собак.

Никем не замеченные, добрались до дверцы, ведущей в алтарь. Она оказалась незапертой.

— Это попова батрачка Глаша для нас постаралась, — шепнул Федя.

Таинственная тишина стояла под каменными сводами церкви. Такая настороженная, что каждый шорох отдавался по всем углам. Холодная сырость пробирала до костей легко одетых незваных посетителей. Вожатый и пионер едва сдерживали дрожь.

Угрюмо смотрели на пришельцев святые с позолоченных икон. Федя засветил фонарь и внимательно разглядывал одного святого за другим, сравнивая их с фотографиями, принесенными с собой. И вдруг приглушенно вскрикнул:

— Стоп, один есть! Это святой Николай-угодник, ну-ка полюбуйся на него внимательно.

Боб всмотрелся и охнул:

— Ну, точь-в-точь на фотографии, вот на этой!

Приложили к лику святого фотографию, посветили фонариком — копия.

— Чей портрет на фотографии?

— Николая Юрьевича Подшивалова, владельца постоялого двора и трактира. Он же церковный староста.

— А на иконе?

— Он же, только раскрашенный да одежда другая.

— Вот то-то! Видал, кому тут молились — трактирщику!

— Давай заснимем его лик на иконе!

Боб нацелил фотоаппарат, Федя подсветил вспышкой магния. Щелк!

— Один готов!

— А есть еще?

— Конечно, имею сведения — святой Петр, у которого ключи от рая, писан с местного лавочника Гуреева. Сличим-ка его портрет с иконой.

Сличили, похож. Что лавочник, что святой Петр — одно лицо!

— Здорово! А красавица Мария Магдалина должна быть списана с его благоверной супруги. Давай сюда фотографию купчихи.

Сличили фотографию лавочницы с ликом святой Марии Магдалины — ну конечно, похожа как две капли воды, только на иконе она изображена в красках и одежды другие, старинные.

Пустили луч карманного фонарика на бога Саваофа, свесившего босые пятки с облака, и фыркнули, сдержав смех, — бог был похож на щекастого, губастого, длинноволосого выселковского попа. Сидит себе на облаках, завернувшись в белую простыню, и благословляет прихожан поднятой рукой.

Стали шарить светлым лучиком дальше, и все новые открытия — что ни местный кулак, то его лик на иконе, что ни местный богатей, то изображен в виде святого.

В азарт вошли изыскатели. Горячей испариной лбы покрылись. Фотографируют, щелкают. Вспыхивает магний, озаряя своды церкви. И при каждой вспышке кажется, будто угодники на иконах в испуге шире открывают глаза.

— Ну, как же это получилось, Федя? — дивился Боб. — Почему на иконах изображены местные богатеи?

— А очень просто. Старинную церковь недавно ремонтировали. Ну, и пригласили богомазов освежить иконы и божественные картины на стенах… А владимирские богомазы известные хитрецы, выпивохи. Подговорились за некоторую мзду изобразить личности местных богатеев в виде святых. Нам, дескать, натура для лучшей живописности нужна… Церковный староста эту поддержал идею.

Ну, тут и пошло у богачей соревнование — задарили богомазов. Друг перед другом старались. Гордыня их обуяла. И сам поп включился… И попадья. И вот даже поповы дети, смотри, смотри!

На иконе в образе отрока Пантелеймона-целителя в длинной рубашке с вышивкой по подолу был изображен Фома!

На другой в образе мальчика Иосифа, проданного в рабство братьями, был изображен Ерема!

— Вот каких агнцев божьих мы профомили! — вздохнул Федя.

— Проеремили! — почесал стриженую маковку Боб.

— Ну, ничего, — сказал Федя, — мы их разоблачим, да еще как! Раскроем деревенским — кому они молятся!

Кому крестятся, кому поклоны бьют! Расскажем о происхождении божественных икон. Вот это будет лекция!

— Ох и номер! Недаром мы потрудились, — приободрился Боб. — Ну как тебе удалось все это узнать, Федя?

— Вот то-то, как! Учись, главное — связь с массами.

Надя и Глаша мне все открыли. И не комсомолки, беспартийные девчата.

— А откуда они узнали?

— Видишь ли, отец у Нади дьячок, как напьется, так всю эту историю рассказывает. Он злится, что его лика ни на одной иконе не изобразили. Нечем ему было богомазам заплатить, бедновато живет. Дьячок плачет с досады, а Наде смешно. Она ведь в советской школе училась…

Радио слушает. В нашу сторону, к новой жизни тянется…

— А вот поповы дети не таковы. Как они нас попутали с этим шкуродером, провокаторы. И теперь еще смеются!

— Теперь-то дрыхнут, пирогов-блинов наевшись.

— Наверное, спят-посыпают в мягких перинах. Им и не снится, что мы по церкви ходим. Готовим им фитиль.

— Да уж приготовим. Они нас ложью хотели взять, а мы их правдой покроем!

— Пусть спят покрепче!

Но в поповском доме не спали.

— Отец, что это, не в церкви ли чего-то сверкает? — спрашивает попадья, ворочаясь в постели.

— Зарницы это сверкают, спи, спи, — говорил поп, а сам не спал.

— А мне чудится — это в церкви, послал бы ты ребят посмотреть.

— Ладно, ладно, без тебя знаю, послал.

— Слышала, калитка скрипела. Да ведь это давно было, чего же они не возвращаются?

— Да спи, говорю, когда надо, вернутся…

Попадья примолкла, но не заснула, какая-то тревога одолевала ее.

— А чего это ты с вечеру седло проверял? Чего жеребчика в табун не отправил, в конюшне задержал? Не осеннее дело за волками гоняться. Да и годы у тебя не те.

— Ну что пристала, спать не даешь!

— Потише бы надо жить теперь, — вздохнула попадья.

— Что значит потише? А мне нравится шум! Пугнули из села этих красношеек… И очень хорошо! И не будут к нам лезть, любопытничать. Вот пугнем их еще покрепче, так не будут в нашу местность приезжать. И другим закажут…

— Да как же вы это… уж не очень бы вы… кабы чего хуже не было?

— Ничего, мы не своими руками.

Все это слышала попова работница Глаша, которая потихоньку открыла для вожатого Феди дверь в церковь.

Слушала она, и сердце ее билось — ну-ка поповы дети заглянут в церковь? Или сам поп встанет да пойдет? Да застанет там… Да ударит в набат и заголосит, что в алтаре воры… Быть беде!

Но поповы дети поехали куда-.то верхами, они далеко от церкви. А если поп соберется, так она его опередит, ноги у нее молодые, быстрые.

Так стерегла Глаша сон своих хозяев и дело своих друзей в эту душную, предгрозовую ночь.

Куда поехали поповичи, она не знала. Похоже, в ночное. Но зачем-то вымазались, как цыгане. И почему-то один взял ремённый кучерский кнут, другой — казацкую нагайку, которой их отец засекал волков, гоняясь за хищниками верхом на коне.

Служил он в молодости попом в казацком войске и оттуда привез эту охоту. Недаром его прозвали в народе «лихой поп». Вот и теперь, хотя стал он и рыхл и тучен, как сядет на коня — словно ястреб крылатый, а не поп.