Город-У - Гарм Видар

"Кстати, надо будет ей позвонить: поинтересоваться как Людмила закончила четверть... Тоже еще... акселератка. Как они... эти... то ли пыль, то ли пудра, то ли пена. А может сливки? Нет, сливки бывают у общества, - те что сливают. Вроде сливянки. А может все таки пенки? Тьфу, черт! Ах, да! Вспомнил!!! Панки! На прошлой неделе эта панка такой фортель выкинула, - даже Маргариту слеза прошибла... Нет, лучше не звонить. Маргарита сама достанет, если ей понадоблюсь. Из-под земли достанет! А так, хоть пару дней поживу спокойно... в неведении." - Владимир Федорович вновь покосился на рукопись, судорожно сглотнул и отвернулся.

"Господи, и дома от них покоя нет. Эти дураки англичане, тоже еще выдумали: мой дом, мол моя крепость! Хотя, впрочем, может у них дома не такие?"

Рукопись притягивала взор, и чтобы на нее не смотреть, Владимир Федорович отправился на кухню. Долго и мучительно рылся в полупустом холодильнике и, наконец выудив оттуда два яйца, решил приготовить себе ужин. Но объединенный процесс, приготовления и уничтожения, как ужина, так и его последствий, занял до обидного мало времени. А рукопись упорно ждала... Неотвратимая как могила. И Владимир Федорович понял, что ему от нее не уйти.

"...почему меня постоянно преследует ощущение театральности текущих событий, будто нелепый карнавал выплеснулся на улицы из болезненных тайников усталого мозга безумного режиссер. Масса бесполезных статистов выстроились в две шеренги вдоль дороги, по которой, меня гонит случайно доставшаяся роль в неизвестно чьем бенефисе. И быть может, это даже не я иду по дороге, а эти самые статисты создают иллюзию движения, целеустремленно маршируя в противоположном направлении. И быть может, это как раз я - статист, случайно затесавшийся на чужую премьеру, а уходящие в противоположную сторону шеренги, это как раз те, кто ясно различает цели, соизмеряя с ними наличествующие средства. А может... А может? А может?! Но хочет ли? Где тот рубеж, который надо перешагнуть, чтобы осознать пройденный путь? Осознать себя? Или он тоже иллюзия? А на самом деле, это лишь поворот кругом, лицом к пройденному пути, по дороге, которая Ниоткуда и ведет в Никуда. Вопросы... Ответы, которые порождают новые вопросы, на которые ответы часто столь просты, что, наверняка, - ложны. Но может других и не существует? Может на ложные вопросы и должны быть только ложные ответы. Тогда почему же я так хочу проломить эту декорацию и узнать, что делается там за кулисами? А может я обыкновенная взбесившаяся марионетка, как ошалевший от внезапной весны цепной пес, рвущаяся на волю. Но смогу ли я оборвав нить, существовать автономно, не отомстит ли мне таинственный кукловод, не востребует ли плату за обретенную самостоятельность, самосознание? Плату, - превышающую кредитоспособность моего разума. Так может лучше не пытаться вырваться из уготованных судьбой декораций и честно отыграть свою роль до конца?"

Марк вздрогнул и выронил листок из рук. Листок плавно скользнул и тут же затерялся среди своих, вольготно разметавшихся по всей квартире, собратьев. Телефон в прихожей, словно невинно оскорбленная лоточница, на весь мир визгливо объявлял о свое несогласии с существующим положением вещей. Марк осторожно снял трубку и услышал возбужденный голос Корнелия Шуберта, более известного в широких массах под псевдонимом - Зануда:

- Марк, ты знаешь, а он - помер?!

- Это конечно печально, но во-первых - здравствуй, а во-вторых, кто помер-то?

- Ну этот - классик. Представляешь? На прошлой неделе мы с ним вмести пили пиво, я твою рукопись ему отдал, для ознакомления, а он взял да помер. Представляешь? А мы пиво пили... на прошлой неделе...

- Пиво хоть свежее было?

- Да вроде свежее... Ты что, думаешь он от пива... того? Вроде свежее...

- Ты извини, ко мне тут, кажется, пришли, - поспешно выпалил Марк, я тебе позже перезвоню! - и не дожидаясь ответа положил трубку на рычаг. Потом долго стоял прислонившись лбом к прохладному дверному косяку, отрешенно наблюдая за слегка копошащимися, от тянущего по ногам сквозняка, страницами рукописи.

На ближайшем листке было написано:

"...конечно, проще всего не раздумывая идти напролом, потакая низменным животным страстям, сокрушая все на своем пути, сея Разрушение Неверие Страх и Смерть. Но ни чем не лучше и путь бессмысленного оголтелого созидания, возведения хрустальных куполов, предназначенных скрыть - растерянность, непонимание, беспомощность и бессилие. Эти бессмысленные хрустальные замки, на поверку, чаще всего оказываются из картона или в лучшем случае из фанеры. И возвышаются они фанерными обелисками, превращая мир в кладбище несбывшихся чаяний, в мемориал тщетности попусту растраченных усилий. В гигантский гиперболизированный Диснейленд, где главным аттракционом является - парад человеческих аллюзий..."

- Нет, это невыносимо! - простонал Владимир Федорович и, чтобы успокоиться, стал считать дни, а потом часы, оставшиеся до зарплаты.

Когда В.Ф. покончил с минутами, наступила фаза полного отупения, но именно в этой фазе к В.Ф. почему-то всегда на ум приходила Маргарита. Загадочная ассоциация... Нет, как человек, бывшая супруга Владимира Федоровича была "еще не худший вариант", но ее твердый характер, фанатичная целеустремленность, с годами стали вызывать у В.Ф. несомненную аллергию. Особенно неугомонный энтузиазм и неугасимое жизнелюбие. А больше всего энтузиазма у Маргариты, в свою очередь, вызывал тоже бывший, но ставший им несколько ранее, сослуживец В.Ф. поэт Тимур Приматов, который, неожиданно даже для самого себя, резко пошел в говору и, сделав на волне плюралистического демократизма исключительную политическую карьеру, из популярного поэта-песенника, творящего на ниве степного колорита нашей необъятной все еще родины, семимильными шагами незаметно эту гору перемахнув, одновременно перемахнув и священные рубежи нашей же необъятной, угодил на роль, казалось, ему абсолютно не предназначавшуюся. Короче, вольный степняк Тимур Приматов был сослан, то есть послан э-э-э... послом (или?.. нет, по-моему, все таки - так!) в какое-то мелкопоместное княжество, с трудом найденное им самим по контурной карте сына Аристарха лоботряса и идейного сподвижника Людмилы.

Но если в начале, это "Новое назначение" в семье Приматовых вызвало небольшой переполох, то потом, из единственного письма присланного на адрес редакции, Владимир Федорович узнал, что нездоровые ассоциации и не менее нездоровые настроения у Тимура провоцировало название княжества Лихтенштейн, который вольный степняк просто перепутал с "Пещерой Лихтвейса".

На самом деле, действительность превзошла все мыслимые ожидания. Но все равно, до В.Ф. доходили слухи, что вольный сын степей тоскует по бескрайним просторам, бесцельно слоняясь по ограниченному пространству пятнадцатикомнатного особняка, в чуждом урбанизированном мире. Глубокими лихтенштейнскими ночами, сидя у мерцающего в ласковом полумраке экрана японского телевизора, бывший вольный поэт-песенник негромко, но очень протяжно поет грустные степные песни, наводя суеверный ужас на лихтенштейнских обывателей. И уже дважды бедняга был оштрафован городскими властями, но за попытку в палисадничке приготовить на костре шашлык, из парной баранины, купленной в соседнем супермаркете.