Маяковский и Брик. История великой любви в письмах - Маргарита Смородинская

В перерыве Маяковский ничего не сказал мне. Но Долидзе, устроитель этих выступлений, весь антракт умолял меня не скандалить. После перерыва он не выпустил меня из артистической. Да я и сама уже не стремилась в зал. Дома никак не могла уснуть от огорчения. Напилась веронала и проспала до завтрашнего обеда.

Маяковский пришел обедать расстроенный, мрачный. «Пойду ли завтра на его вечер?» – «Нет, конечно». – «Что ж, не выступать?» – «Как хочешь».

Маяковский не отменил выступления.

На следующее утро звонят друзья, знакомые: почему вас не было? не больна ли? Не могли добиться толку от Владимира Владимировича… Он мрачный какой-то… Жаль, что не были… Так интересно было, такой успех…

Маяковский чернее тучи.

Длинный был у нас разговор, молодой, тяжкий.

Оба мы плакали. Казалось, гибнем. Всё кончено. Ко всему привыкли – к любви, к искусству, к революции. Привыкли друг к другу, к тому, что обуты-одеты, живем в тепле. То и дело чай пьем. Мы тонем в быту. Мы на дне. Маяковский ничего настоящего уже никогда не напишет…

Такие разговоры часто бывали у нас последнее время и ни к чему не приводили. Но сейчас, еще ночью, я решила – расстанемся хоть месяца на два. Подумаем о том, как же нам теперь жить.

Маяковский как будто даже обрадовался этому выходу из безвыходного положения. Сказал: «Сегодня 28 декабря. Значит, 28 февраля увидимся», – и ушел».

За эти два месяца Маяковский и Лиля должны были обдумать не только свои взаимоотношения, но и отношение к быту, любви, ревности, инерции обихода и т. д. Они решили не видеться и не переписываться друг с другом. На самом же деле они обменивались письмами и записками, передаваемыми через других людей. Как вспоминает Л. Брик: «Я сердилась на него и на себя, что мы не соблюдаем наших условий, но была не в силах не отвечать ему, очень сильно его любила, и иногда у нас возникала почти «переписка».

Несмотря на то, что Маяковский никогда не был обделен женским вниманием, он патологически ревновал Лилю и не оставлял ее все время своего заточения: он часами прятался в парадной, карауля ее, писал ей бесконечные письма и записки, присылал цветы, книги и даже птиц в клетке. В ответ же он получал лишь краткие записки.

Маяковский переживал разлуку гораздо мучительнее Лили, которая, в отличие от него, жила эти месяцы нормальной жизнью. Его постоянные метания между радостью и надеждой, с одной стороны, и сомнениями и отчаянием – с другой, запечатлены в переписке.

Именно в условиях этого добровольного двухмесячного домашнего ареста Маяковский написал поэму «Про это». В этот период им было написано и несколько других вещей, которые вышли в печать в первые месяцы 1923 г.

Во время своего сидения в «комнатенке-лодочке» в Лубянском проезде Маяковский не только писал любовные письма Лиле Брик, но еще и по окончании работы над поэмой «Про это», которую он закончил на месяц раньше запланированного срока, вел дневник. Лиля Брик пишет: «После Володиной смерти я нашла в ящике его письменного стола в Гендриковом переулке пачку моих писем к нему и несколько моих фотографий. Все это было обернуто в пожелтевшее письмо – дневник ко мне, времени «Про это». Володя не говорил мне о нем».

Лиля Брик. 1907 г.

Лиля Брик попросила Галину Катанян перепечатать письмо – дневник. Галина Дмитриевна вспоминает: «Несколько слов о письме – дневнике времени написания «Про это». Это документ необычайной важности. Написано оно на той же сероватой, большого формата бумаге, сложенной тетрадью, на которой написана и вся поэма. <…>…у меня было странное ощущение, будто я совершаю святотатство, заглядываю в какие-то глубины творческого процесса, куда никто не допускается. <…>

Когда происходила передача архива Государственной комиссии, дневник этот был затребован Асеевым, который знал о нем. Но Лиля Юрьевна отказалась его отдать, сказав, что это личное письмо, ей адресованное, и она имеет право его не отдавать. Так оно и было.

Она положила его на хранение в ЦГАЛИ. Многие страницы оттуда Лиля Юрьевна включила в свои «Воспоминания».

Но не все…»

Мы не располагаем полным текстом документа, а по некоторым данным Лиля Юрьевна вырвала и навсегда уничтожила некоторые страницы из этого дневника. Так что же за тайну скрывали эти страницы, если Лиля Брик не решилась их оставить? К сожалению, этого мы не узнаем никогда.

В 2000 году истек срок запрета на ознакомление с письмом – дневником, но В. В. Катанян продлил его еще на 25 лет, так что эта тайна еще долго будет оставаться тайной. Нам остается только домысливать, но истина где-то там, на этих страницах, то ли уничтоженных, то ли лежащих в архивах и дожидающихся своего часа.

Мне показался интересным тот факт, что Осип Брик был учеником приват – доцента Московского университета Михаила Гернета, исследовавшего проблемы психологии человека, оказавшегося в одиночном заключении, и влиянии ситуации на душу заключенного, его психику. Говорит ли о чем-то этот факт – не знаю, но сам по себе в связи со сложившейся тогда ситуацией он очень любопытен и, несомненно, наводит на некоторые мысли.

28 февраля, когда истек срок «заключения», Маяковский вместе с Лилей Брик выехал в Петроград на несколько дней, чтобы побыть вместе. «Приехав на вокзал, я не нашла его на перроне. Он ждал на ступеньках вагона. Как только поезд тронулся, прислонившись к двери, Володя прочел мне поэму «Про это». Прочел и облегченно расплакался.

Не раз в эти два месяца я мучила себя упреками за то, что Володя страдает в одиночестве, а я живу обыкновенной жизнью, вижусь с людьми, хожу куда-то. Теперь я была счастлива. Поэма, которую я только что услышала, не была бы написана, если б я не хотела видеть в Маяковском свой идеал и идеал человечества. Звучит, может быть, громко, но тогда это было именно так» (Л. Брик, 1956).

1924 год стал переломным в отношениях между Маяковским и Лилей Брик. Намек на это есть в стихотворении «Юбилейное», написанное к 125-летию со дня рождения Пушкина, 6 июня 1924 г.:

Ятеперьсвободенот любвии от плакатов.Шкуройревности медведьлежит когтист.

Сохранилась записка от Лили Брик к Маяковскому, в которой она пишет, что не испытывает больше прежних чувств к нему, добавляя: «Мне кажется, что и ты любишь меня много меньше, и очень мучиться не будешь». Одна из причин этой перемены очевидна. В 1922 году у Лили начался роман с Александром Михайловичем Краснощековым, который тогда являлся председателем Промбанка и заместителем Наркомфина. Об этом романе говорила вся Москва. В сентябре 1923 года Краснощеков был арестован по обвинениям в злоупотреблении властью и присужден к тюремному заключению.