Политика - Владимир Козлов

Выходим у дома, я сую мужику деньги, и они отъезжают.

– Скорее, я в туалет хочу, – говорит Таня.

Пока она в туалете, я нарезаю колбасу и хлеб, ставлю на стол две тарелки, две рюмки и два стакана – для «Вейнянского».

Она выходит из туалета и, не заходя в ванную, идет прямо на кухню.

– Это что, все? А больше у тебя ничего нет?

– А что, мало?

– Ну, я не знаю…

Открываю холодильник – там только батон, одно яйцо, начатая пачка масла и полбутылки кефира.

– Странный ты какой-то. За такси тысячу отдать не жалко, а чтоб холодильник наполнить, так нет.

Я пододвигаю табурет.

– Садись.

Разливаю водку. Чокаемся и пьем, я запиваю «Вейнянским», цепляю вилкой кусок колбасы. Она спрашивает:

– А что мы без музыки сидим?

Я включаю в магнитоле ФМ-радио. Играет западная попса. Она смотрит на мои полки с кассетами и дисками.

– Зачем тебе столько всего этого? Ты что, диджеем работаешь?

– Ага.

– А на каком радио?

– Не скажу.

– Ну и не говори.

Наливаю по второй, выпиваем.

– А я вот школу фотомоделей закончила.

– Да?

– Да, в доме культуры тонкосуконного комбината. Семь месяцев – триста долларов.

– А почему не работаешь фотомоделью?

– Из наших никто не работает, только одна девчонка – так у нее связи, а без связей на такую работу не устроиться. А мне и продавцом, в общем, неплохо: нормальная работа, ничего. Пятнадцать тысяч зарплата и тысяч пять каждый месяц еще получается кроме того, а то и больше – ну, ты понимаешь. Мне мой говорит – да, я замужем, я не говорила – переходи, типа, в магазин в Мачулищах, там у его бабы квартира есть, она нам может отдать. Так там зарплата – десять тысяч всего, и ничего не спиздишь. Так я ему и говорю – что я там себе куплю на такие деньги?

Я смотрю в окно. В доме напротив светятся два или три окна.

– А у меня кассета есть с собой, – говорит она. – Сборник «Союз». Она поднимается и идет в прихожую – ее джинсовка осталась там – и приносит пиратскую кассету без коробки. Я кривлюсь.

– Может не сейчас, а потом?

– Нет, давай сейчас, мне эта музыка не очень нравится.

Сую кассету в магнитолу и жму на «плэй», не отматывая на начало.

– А у тебя есть листок бумаги и ручка? – спрашивает она.

– Зачем?

– Написать, какие песни, а то у меня коробки нет.

– Тебе прямо сейчас надо это делать?

– Ну а что тут такого?

Я даю ей бумагу и ручку, а сам иду в комнату. Там почти никакой мебели – только кровать и телевизор. Ложусь на кровать и думаю, что делать дальше. Надо бы поскорее раскрутить ее – и спать. А вообще ебаться не особо хочется.

Возвращаюсь в кухню.

– Это Лариса Черникова. «Вспоминать не надо», – говорит она и что-то корябает на листке.

Я предлагаю:

– Давай допьем.

– Давай.

Разливаю водку. Чокаемся. Я выпиваю, наливаю в стакан «Вейнянского». Колбасы уже нет – как-то она быстро ушла. Она отпивает и отставляет рюмку.

– А это, кажется, Натали – «Облака». Или нет?

– Возьмешь у меня? – спрашиваю я.

– Слушай, давай не будем, а? Все так хорошо было. Ладно?

– Что ладно?

– Ничего.

– Нет, ты мне скажи – что ладно?

– Да хватит, перестань.

– Что перестань?

– Ничего. – Она наклоняется к своей бумажке. – Так, а это Иванушки – «Тополиный пух». – Она пишет на бумажке.

Я бью ногой по ее табуретке, табуретка опрокидывается, она летит на пол.

– Ты что, дурной?

– Это ты под дуру играешь. Думаешь, мне выпить не с кем, так я тебя позвал? Ну-ка сосать, а то вообще отсюда не выйдешь.

Я расстегиваю штаны, вываливаю хуй. Она берет его в рот и начинает сосать. Я кладу руки ей на голову, чтобы направлять, и сразу отдергиваю: голова у нее грязная и вся в перхоти. От нее еще и воняет, но не говном или сцулями, как от бомжей, а какой-то гарью, что ли.

Я долго не могу кончить, потом, наконец, спускаю ей в рот. Она выплевывает малофью на пол.

– Ты что, дурная? Пол ведь чистый, блядь.

Беру тряпку, вытираю малофью и бросаю тряпку в раковину, где грязная посуда.

– Все, пошли спать.

Я выключаю магнитолу.

В комнате снимаю джинсы и майку, остаюсь в трусах. Она ложится, как была: в платье.

– Ты что, не разденешься?

– Нет.

– Ну, как хочешь.

Я просыпаюсь первый. Она сопит. Платье задралось, и видны некрасивые белые трусы.

– Подъем! – Я трясу ее за плечо. Она открывает глаза, поднимается и идет в туалет.

Я выхожу на балкон. Бодуна нет – водку с пивом не смешивал: сначала одно, потом другое.

Возвращаюсь в комнату.

– А сколько время? – спрашивает она.

– Полдесятого.

– Бля, мне надо скорей домой, а потом на работу.

– Дорогу одна найдешь?

– Нет.

– Ладно, сейчас чаю попьем и пойдем.

Я ставлю чайник на газ и иду в туалет. Воняет говном: не побрызгала после себя освежителем.

Сцу, иду в ванную мыть руки. В раковине ее волосы и перхоть, на моей расческе – тоже.

Молча пьем чай с батоном.

– Давай поставим кассету, – говорит она.

– Нет, не надо.

Я достаю из магнитолы ее кассету, отдаю. Она сует ее в карман джинсовки вместе со своим списком песен.

Выходим из подъезда и поворачиваем к остановке.

Подходит автобус.

– Давай лучше на маршрутке, – говорит она. – На автобусе долго.

Я не отвечаю.

Подходит маршрутка, мы садимся, я отдаю водиле деньги. Кроме нас в машине только двое мужиков в костюмах и с портфелями.

Выходим на конечной – на вокзале.

– Ну, пока, – говорю я.

– Пока.

Иду пешком ко вчерашнему гастроному, покупаю бутылку пива и сажусь на ту же скамейку. Сейчас почти все скамейки пустые. Подбегает все тот же дед с открывалкой. В руке у него еще и сухая рыбина.

– Тараночки не желаете?

– Нет, спасибо.

Откупориваю пиво. Дед уходит.

Ниагара[8]

Сижу после занятий в университетской библиотеке, листаю Rolling Stone. В журнале рекламируется клуб BMG – я заказал через него диски, а платить, само собой, не собираюсь.

В библиотеку заходит Оля из Калининграда. Я махаю ей рукой, она подходит. Нормальная девчонка, хоть и некрасивая.

– Hi, what’s up?

– Not much. How are you?

– I’m okay. What about you?

Я пожимаю плечами.

– Хочешь поехать с нами в этот уикенд на Niagara Falls?

– Что это?

– Ниагарский водопад. – Она смеется. – Стыдно не знать.

– Он же, вроде, далеко отсюда – в Канаде.

– Не так уж далеко. Миль, может триста. Мелисса, ну, моя руммэйт, ты ее видел, предлагает поехать на ее машине.

– А кто еще поедет?

– Ну, Ахмед, само собой – у нее на него краш. Не знаешь, что такое «краш»? Влюбилась, короче говоря. Ну, значит, каждый может еще взять с собой по одному человеку. Он, конечно, пригласил Бахыта, а я хочу, чтобы поехал ты. Пусть хоть один нормальный человек будет, а то они меня за поездку знаешь как достанут?

Казах Бахыт достает Олю весь семестр. Рассказывала – они ездили вместе в Олбани, и там возле какой-то гостиницы он ей открытым текстом сказал: как бы было классно, Оля, снять с тобой номер в гостинице и залечь на целый день в постель. Она его прокидывает, потому что он – мудак и потому что у нее есть парень, тоже сейчас в Штатах по студенческому обмену, только в другом университете, в штате Юта.

Я спрашиваю:

– Когда выезжать?

– В пятницу вечером, после классов Мелиссы, а назад – в воскресенье. Она предлагает поехать к ее маме в Буффало, переночевать, потом в субботу – на Ниагару, вернуться, опять переночевать – и утром назад.

– У меня работа слетает, целая смена, четыре часа почти двадцать баксов.

– Ну и что? Посмотреть Ниагару – это в сто раз важнее твоей работы.

– Ладно, уговорила.

В пятницу вечером собираемся в кафетерии. Все с рюкзаками. Ахмед – добродушный высокий узбек, всегда улыбается. Здороваюсь с ним и Бахытом за руку. Киваю Оле и Мелиссе. Мелисса – настоящая колхозница: толстая, низкорослая, ходит всегда в грязных спортивных штанах и ветровках. Она спортсменка, играет в лакросс, и ей за это дали стипендию в университет. Но она все равно тупая – Оля делает ей письменные работы.

Идем к стоянке машин. Дура Мелисса забыла, где поставила свою «Тойоту». Ищем ее минут десять.

На кампусе полно добитых машин, но ее – одна из худших: крылья проржавели насквозь, стекла грязные, краска облезла. Я шепчу Оле:

– На такой тачке мы до Буффало не доедем.

Оля махает рукой – типа, ерунда, все будет в порядке.

Ахмед садится спереди – здесь это место почему-то называют «Shotgun», ружье. Я, Оля и Бахыт втискиваемся сзади.

Радио в машине нет. Мелисса с гордостью рассказывает, что его вытащили в Буффало два года назад, а на новое денег нет. Ахмед просит ее повторить почти каждое слово – он знает английский хуже всех.

Едем по безликим маленьким городишкам. Возле припаркованных у домов тракторов Deer и грузовиков Ford носятся чумазые дети и собаки.