Город над бездной - Алина Борисова

Очнулась я дома, в своей постели. Болела голова, и хотелось пить. Хотела позвать маму, но поняла, что горло все распухло, изо рта вырывается только хрип. Попыталась встать, но не хватило сил, и я повалилась обратно на кровать. При этом, к счастью, задела стул, он упал, и на грохот прибежала мама.

Она меня, конечно же, напоила, и даже попыталась накормить, и все говорила, говорила, радуясь, что я наконец-то могу ее слушать, и мне даже не пришлось ничего спрашивать. Оказалось, что я заболела прямо на экзамене, поднялась высоченная температура, я потеряла сознание. Сказалось нервное напряжение от поступления в такое престижное место, серьезнейшее переутомление, да ослабленный организм подхватил по дороге какую заразу – и вот результат. Благо, врачей вокруг хватало, диагноз поставили быстро, и я была под хорошим присмотром, пока в университет срочно вызывали моих родителей, чтобы они забрали меня домой. Я провалялась в беспамятстве три недели, бормоча в бреду что-то про формулы, розы и десерты. Но теперь уже все хорошо, я очнулась и быстро пойду на поправку. Мне надо только много пить, хорошо кушать и не забывать принимать лекарства. Да, в университет меня все-таки приняли, за последний экзамен натянули сердобольную троечку, поверив, что, не заболев, я смогла бы ответить лучше. За остальные экзамены у меня были пятерки, чудо, но этого хватило, и я прошла! Так что теперь мне можно ни о чем не волноваться, спокойно выздоравливать, чтобы к сентябрю быть готовой преступить…

– Лиза, – прохрипела я.

– Что, милая?

– Где Лиза?

– Так они ж уехали, милая, всей семьей, в Старицк. Дяде Жоре там хорошую работу предложили. Да и климат там получше, нет такой влажности, Лизочкиной маме это важно, ты же знаешь, с ее-то чувствительностью…

– Ты точно знаешь?

– Ну конечно. Да к тебе ж Лиза сама приходила прощаться, ты забыла? Перед болезнью самой. Я у тебя-то тогда спросить не успела, ты на экзамен спешила, а потом – какие к тебе вопросы? Так я на улице Лизочкину маму встретила, она мне и рассказала. Адрес мне оставила, поправишься – письмо им напишешь. Где-то он у меня в столе валяется, ну да тебе ж Лизочка наверно и самой дала.

Я откинулась на подушку. Хотелось спать. Только спать. Значит, Старицк. Я чуть не завалила экзамен от переживаний о ее несчастной судьбе, а она просто так пошутила. Чтоб на дольше запомнится, видимо. И уехала в Старицк.

Вопреки маминым прогнозам, выздоравливала я еще долго. И не поправилась к началу сентября. Пропустила Посвящение в Студенты и все те золотые первые дни, когда толпа незнакомцев сближается, разбиваясь на группки и пары, разведывает новые дороги и правила: где какой кабинет, и что можно успеть во время большого перерыва, и даже закатывает свои первые вечеринки.

И когда я, наконец, влилась в их ряды, уже я была для них незнакомкой, и, наверно, не слишком привлекательной: осунувшаяся после долгой болезни, хмурая, раздражительная. И даже проходив в универ пару недель, ни друзей, ни приятелей среди сокурсников я так и не нашла.

А как-то вечером, под заунывный перестук тоскливого осеннего дождя, мама не выдержала и призналась. В тот день, когда я сдавала свой последний экзамен, Лиза умерла.

В прекрасном Городе, чьи освещенные солнцем башни возносятся выше облаков. Среди чудесных летающих машин и ажурных висячих мостов. Среди садов, полных невиданных цветов и экзотических птиц. Среди журчания причудливых фонтанов, под волшебные звуки музыкальных инструментов, каких не встретишь в стране людей. По неотъемлемому праву свободного человека: праву на выбор. В том числе – на выбор собственной смерти.

Они не вернули даже тело. Прекрасный вампир Лоурэфэл, избранный Лизой своим проводником в царство вечных грез, принес родителям Лизы только ее платье.

Глава 2

Куратор

Расписание занятий у нас было плотным. Но преподавали нам все же люди, а не вампиры. И потому – кто-то когда-то болел, кто-то когда-то не мог. И окна появлялись. Народ разбредался кто куда, выбирая занятия по душе: хоть в библиотеку иди, хоть с милым целуйся. Некоторые устраивали шумные посиделки в буфете, некоторые обегали окрестные магазины. Я предпочитала парадную лестницу. Широкие беломраморные ступени вели на второй этаж торжественно, без изломов, единым пролетом. И упирались в огромные двери Зала Торжественных Собраний. Под аудиторию, насколько я успела понять, Зал не использовали никогда, хотя вместимость располагала. Было это связано с какой-то местной традицией, сути которой я не знала. Вообще, универ уже слегка раздражал меня отсылками ко всяческим непонятным мне традициям и заветам, выдававшимися каждый раз возвышенно и до одури серьезно. Высокопарно: «согласно нашим древним традициям…», а дальше заявлялось что-нибудь несусветное, вроде: «по четным вы должны ходить по левой стороне коридора, а по нечетным – по правой». Почему? Ну, сказано же, согласно традиции. Мы очень гордимся нашими традициями.

По счастью, традиции не запрещали мне сидеть на балюстраде, ограждавшей лестничный проем по периметру. Я устраивалась в самой глубине, привалившись к массивной угловой колонне так, чтобы оказаться лицом к парадным дверям. Я любила рассматривать эти двери, декорированные вставками различных пород дерева и камня, всегда плотно закрытые, никем не тревожимые. За этими дверями проходило Посвящение в Студенты, но я его проболела, упустив свой первый шанс попасть в «святая святых», но, возможно, мне удастся не проболеть выпускной, или по каким там еще датам туда пускают. Пока они нравились мне своей тайной, тем, что я там еще не была.

Я всегда брала с собой книгу, и временами ее даже читала. Но более всего она была нужна мне, чтоб отвертеться от общения с теми, общаться с кем я не слишком-то жаждала. Была у нас в группе парочка таких говоруний. Вообще-то я была им даром не нужна, но вот если никого из друзей рядом нет, а я есть, то можно говорить и со мной. Просто чтоб не молчать. Но как только в поле зрения появлялся кто-то из закадычных, можно отвернуться от меня, не договорив не то, что предложения, слова, и уйти в беседу с товаркой. Меня тишина не угнетала. Я умела и молчать, если говорить не с кем или не о чем. И предпочитала молчать в таких ситуациях. А потому – всегда держала в руках открытую книгу.

Одну, неизменную, конкретную. Я таскала ее в сумке каждый день, вне зависимости от расписания занятий. Невзирая на то, что она одна весила больше, чем все прочие учебники вместе взятые. И не потому, что я испытывала особую любовь ко всей книге вообще или к отдельным ее страницам. Книга Книг именовалась Анатомия. И это была сказочная книга! Потому, что действительно будет волшебной сказкой, если до экзамена мне удастся всю ее выучить.