Звездный час майора Кузнецова - Владимир Рыбин

— Чего ж мы отступаем? Чего не ударим по их тылам? — спросил кто-то из бойцов.

— Подойдут резервы — ударим. И по тылам, и с фронта. Они уже идут. Мы ведь тоже из резерва. Но надо уметь ударить. А для этого следует знать повадки врага. Как немцы, например, захватили столицу Норвегии город Осло? Врасплох. Предъявили ультиматум и, зная, что он будет отвергнут, сразу послали самолеты с десантниками. Они приземлились прямо на центральном аэродроме, и никто им не помешал. Почему? Потому что аэродром плохо охранялся. Так они поступили в Бельгии и Голландии в мае прошлого года. Применили излюбленную подлую тактику — сегодня улыбаться, а завтра нож в спину. А где не удавалось застать врасплох, там фашистам приходилось туго. У нас они больших десантов не высаживают. Фашистские вояки сразу поняли: мы не позволим разбойничать, как в Норвегии. Приходится довольствоваться лишь выброской мелких диверсионных групп. Но их быстро вылавливают наши воинские подразделения, истребительные отряды, созданные из местного населения, а то и колхозники, работающие в поле, охотники. На днях видел одного такого истребителя диверсантов. Идет с дробовиком по дороге, ведет милиционера со связанными руками. Увидел нас, обрадовался. «Освободите, — говорит, — от этого летуна, а то я сам от него освобожусь, кокну, как тех двоих». Оказывается — лесник. Увидел самолет немецкий и сообразил: раз кружит, стало быть, примеряется к поляне, что в лесу. Побежал туда. Как раз трое спускались. В милицейской форме. Одного он в воздухе снял, другого достал уже на земле, а третьего запутал в стропах его же парашюта.

— Милиционерами, гады, выряжаются!

— Бывают и в женской одежде. Знают, что с бабами мы не воюем.

— А ведь верно. Пока он выкарабкается из-под своего парашюта, тут его и брать, тепленького!

В голосах слышалось удивление и любопытство. И Кузнецов подумал, что если встретится такой связанный немец, то лучше не показывать его бойцам. Беспомощный пленник может вызвать жалость, породить иллюзию неопасности врагов. А это теперь совсем ни к чему. Нужно ожесточение души, готовность убивать.

Когда беспокойная ночь окутала березняк и затихли встревоженные собаки в деревне, Кузнецов вспомнил эту беседу комиссара и спросил:

— Где лесника-то встретил? Ты мне об этом не говорил.

— Слышал о нем, — комиссар устало отмахнулся. — Не говорить же, что только слышал. Слишком много мы в последнее время употребляем неопределенных слов: «говорят», «где-то», «будто бы». А люди хотят видеть своими глазами.

— Скоро увидят.

— Тогда и примеры будут другие. Свои.

Казалось, он и заснуть еще не успел, как дежурный тронул за плечо:

— Пора, товарищ майор.

— Поднимайте полк.

Только что глухой и казавшийся совсем безлюдным лес вдруг ожил. Команды, усталая незлобивая ругань, стук оружия, топот ног, треск веток, приглушенные крики — все смешалось в один монотонный шум, так знакомый по былым учениям. Роты вытягивались на дорогу и останавливались там, ожидая общей команды.

— Какие мы сейчас ходоки? Ноги заплетаются, — слышались голоса.

— Комполка знает дело. Днем налетят самолеты — до фронта не дойдешь.

Кузнецов радовался за своих бойцов: понимают. Сам измученный бессонницей, он знал, каково теперь людям. Но выхода не было: главный переход надо совершить до солнца. А днем, в самую жару, лучше отоспаться, сколько позволит время, отдохнуть, заслонившись частым охранением. Предстоял бой, может быть, бой прямо с марша, и он, командир полка, обязан был довести часть до фронта целой и боеспособной.

Но уберечься от вражеской авиации не удалось. Утром высоко пролетел одинокий двухфюзеляжный самолет, вернулся, покружил над лесами и улетел, не обстреляв. Бойцы смотрели на него без боязни, не зная еще, что этого-то неуклюжего одиночку как раз и следует опасаться, ибо он разведчик.

Не прошло и часа, как над колонной понеслось тягучее и тревожное: «Во-оз-ду-ух!»

Бойцы рассыпались по придорожным кустам и канавам, поднимались на колени, с любопытством разглядывая шестерку черных самолетов, стремительно приближавшихся к дороге. Бомбы рвались с оглушительным сухим треском, дымом и гарью затягивая лес. Сколько раз бывал Кузнецов на учениях, сколько видел больших и малых взрывов, а не представлял, как больно рвет уши настоящая бомбежка, как быстро вытряхивает из души самоуверенность и самолюбие.

— Огонь по самолетам! — крикнул он. Не потому, что надеялся помешать бомбежке, просто понял: нельзя без боя принимать этот первый налет, нельзя, чтобы люди привыкали пассивно ждать.

Оглушенная взрывами перекличка команд показалась комариным писком. Но уже закачался над травой лес штыков, горохом посыпались винтовочные выстрелы: бойцы били по самолетам, лежа на спине. И словно бы испугавшись этого дружного отпора, самолеты отвернули и ушли к одинокой тучке, заблудившейся в пустом небе.

— Продолжать движение! — понеслось над колонной.

Роты почти бежали, торопясь уйти из опасного перелеска. Надо было успеть затеряться в лабиринте дорог, потому что было ясно: теперь вражеская авиация не оставит полк в покое.

Так начался этот странный поединок пехоты с авиацией. Скажи кто-нибудь Кузнецову еще месяц назад, что так придется воевать, ответил бы: «Наши прикроют с воздуха». И теперь поразительно и страшно было видеть полную безнаказанность действий вражеских самолетов, спокойно гулявших над дорогами. Однажды, кусая губы от собственной беспомощности, Кузнецов наблюдал из кустов, как забавлялся фашистский летчик: гонялся в поле за обезумевшей коровой.

«Где наши самолеты? — недоумевал он. — Видел же, сам видел сотни их в небе на парадах, на учениях...»

В тот час ни один человек в соединениях, шедших к фронту, чтобы преградить фашистской армаде путь на восток, не мог бы ответить на этот вопрос. Никто не знал, что внезапный бомбовый удар, нанесенный вражеской авиацией в ночь на 22 июня, лишил нас превосходства или хотя бы равенства в воздухе, что 1200 самолетов остались пригвожденными к земле в ангарах, на взлетных площадках, были сбиты в неравных боях. Но если бы и узнали, все равно не потеряли бы веры в наше могущество, в неизбежность возмездия, в то, что придет время, полетят эскадрильи краснозвездных машин над дорогами немецкого отступления.

Полк шел всю ночь, сделав лишь один полуторачасовой привал. Утром, когда солнце выплеснулось на леса, роты, замаскировав кухни, пушки, повозки, залегли в тенистых оврагах, неподалеку от речки, зажатой сырыми луговинами. Бойцы спали в траве, размотав портянки, выставив на ветер белые, изъеденные потом ступни.

В сопровождении адъютанта Кузнецов обошел этот разбросанный бивуак, постоял на опушке, с беспокойством поглядел на кружившую в небе «раму». В лесу стоял терпкий запах казармы, смешанный с ароматом сена. Внезапно из соседнего перелеска выпорхнула красная ракета, описав дугу, протянула дымный хвост в сторону оврагов. Это было так неожиданно, что Кузнецов какое-то мгновение удивленно смотрел, как растворяется в синеве растрепанный дымок. «Рама» тотчас свалилась набок, прошла низко над лесом, над сырой луговиной у речки, снова ушла в вышину и принялась ходить по кругу, как коршун, высматривавший добычу.

— Увести бы полк, а, товарищ майор, — сказал адъютант. — Ведь налетят.

Кузнецов посмотрел на него, словно взвешивая слова, и покачал головой.

— Если двинемся, эта «рама» от нас не отстанет, точно засечет. А пока, видишь, ищет.

Он вызвал комбата, приказал ему тихо поднять роту, прочесать соседний перелесок и заодно создать видимость, что именно там остановилась часть: ломать ветки, разжигать костры и, если налетят самолеты, обстреливать их.

Тройка вражеских «юнкерсов», прилетевших вскоре, бомбила перелесок в течение получаса. Четверо убитых и одиннадцать раненых — таков был счет этой «игры в прятки». Страшный счет и все же минимальный.

И снова, как в прошлый раз, не удалось поймать диверсанта. Бойцы обнаружили на сырой тропе след мотоцикла с коляской и две пустые гильзы от ракет. Враги рассчитывали точно: навести на след и тут же скрыться, чтобы шкодить в другом месте, прикрываясь документами и формой советских бойцов и командиров. В последнем Кузнецов не сомневался, потому что в противном случае диверсанты не рисковали бы появляться на мотоцикле вблизи расположения воинских частей. Он приказал усилить боевое охранение и организовать наблюдение секретами, выдвинутыми далеко в стороны, на возвышенности, откуда просматривались подходы.

— Чтоб охрана была, как на границе, — говорил он. — Чтоб зверь не прошел незамеченным, не то что человек.

Уже к вечеру в штаб был доставлен неизвестный пехотный капитан. С дотошностью, к какой привык на границе, Кузнецов проверил документы и не нашел ничего подозрительного. Капитан утверждал, что ищет артиллерийский полк, чтобы передать его командиру специальное распоряжение командующего. Это не настораживало: кто знал, сколько и каких резервных частей двигалось к фронту?