Вилла «Инкогнито» - Том Роббинс

– Почему улыбаться? – спросила она. – Можно лопнуть от радость.

Когда оказалось, что его веселье не имеет никакого отношения к ней, она слегка обиделась, но и успокоилась.

– Ах, мисс Джинджер Куки, – сказал он, перепутав ее имя, но продолжая улыбаться, – что ж, ты узнаешь об этом первая. – Он откашлялся. – Понимаешь, сегодня ночью, а точнее, под утро, я бросил школу, школу из кошмара.

Мисс Джинджер Свити не хватало ни знания английского, ни интеллекта, чтобы уразуметь это сообщение, и она была всерьез озадачена. Она попросила повторить это по-французски, но по-французски он говорил плохо, еще хуже, чем она, и ей ничего не оставалось, кроме как с любопытством поглядывать на него, почесывая длинным алым ногтем глаз.

– Видишь ли, – сказал симпатичный, но загадочный французский псевдо-Фолкнер, лежавший с ней в одной постели, – уже много лет, всю мою взрослую жизнь, меня мучил один и тот же сон, прямо скажем – кошмар. В этом сне я всякий раз снова оказываюсь в школе. Иногда в колледже, но чаще – в школе. В этот день контрольная или важный экзамен, и я, войдя в класс, вдруг понимаю, что совершенно не готов, то есть вообще. Я не отвечу ни на один вопрос и даже учебников не могу найти, чтобы хоть полистать напоследок. Иногда я даже нужный кабинет не могу отыскать.

Он стукнул себя по лбу, показывая затруднительность своего положения.

– Или же, – продолжал он, – я должен делать доклад перед всем классом. Я встаю, и тут вдруг до меня доходит, что мне нечего сказать. Или же я потерял домашнее задание, а то и просто его не сделал, и все сдают тетради, а я – нет. Улавливаешь? Варианты разные, но тема всегда одна – растерянность, волнение, страх, ощущение полной беспомощности.

Мисс Джинджер Свити кивнула. Ей нравилось обсуждать «темы».

– Не сосчитать, сколько сотен ночей отравил мне этот сон. Сколько раз я просыпался в поту, в панике, и потом весь день был испорчен. Но штука в том, что школу из кошмара окончить невозможно. Никогда! Ты обречен мучиться до самой смерти, и мучения, возможно, продлятся даже в аду.

Однако – однако! – сегодня ночью (или под утро) я ее бросил. Швырнул портфель на пол и ушел. И назад не собираюсь. Все, с кошмарной школой покончено раз и навсегда! Я знаю – я это чувствую, – этот жуткий сон мне больше никогда не приснится. Я эту школу бросил. – Его улыбка стала еще шире. – Ты и представить себе не можешь, как это раскрепощает, какой груз с меня свалился. Таким свободным в последний раз я себя чувствовал двадцать пять лет назад, когда принял решение остаться в… – Он умолк. Мощности в улыбке поубавилось, но она все равно сияла.

– Хорошо. Очень хорошо, Дики. – Она сложила ладошки в буддистском приветствии. – Люблю история с хороший конец. – Она взглянула на свои изящные часики. Если он захочет, можно по-быстрому успеть.

Увы, бывший школяр был целиком поглощен вновь обретенной свободой. Ну и пусть. Странный он все-таки. Она выскользнула из кровати, подхватила трусики (лифчик ее грудкам-пышечкам не требовался), взяла сумочку и отправилась в ванную совершать туалет.

Университет Махидол[9] находился в Накхонпатхоме – от Бангкока час на автобусе. В двенадцать семинар, на котором она собиралась ознакомить аудиторию со своей оригинальной теорией, согласно которой Рембо, французский поэт, не раз шокировавший общество, испытывал влияние Шекспира; а именно: весь его подход к поэзии основывается на монологе Бедного Тома из «Короля Лира», и нужно было время, чтобы подготовить доклад. Ей не хотелось оказаться в положении героя сна Дики. И не хотелось, чтобы ее мучили подобные сны. Мисс Джинджер Свити должна была учиться безукоризненно. Учение не только удовлетворяло ее внутреннюю потребность, это был пропуск на выход из Патпонга.

Время от времени она заставляла себя думать о кузине Суп (боевая кличка – мисс Пепси Плиз). Мисс Пепси Плиз когда-то была ослепительно хороша, как кинозвезда, но за семь лет в Патпонге… Когда мисс Джинджер Свити видела ее последний раз, лицо той напоминало мойку с грязной посудой – жирное, грубое, потасканное, измученное. Таких, как она, было много, а девушки, которым совсем не повезло, еще и СПИД подхватили. Крася губки, мисс Джинджер Свити снова напомнила себе, что у ее истории должен быть хороший конец.

Когда мочевой пузырь был опорожнен, глаза подведены, длинные черные волосы тщательно расчесаны, она вернулась в спальню. Дики сидел на краешке кровати и смотрел телевизор, смотрел напряженно и сосредоточенно. Улыбка от уха до уха бесследно исчезла, лицо приняло озабоченное и встревоженное выражение.

– Боже ж ты мой! – бормотал он. – Боже ж ты мой! Вот дерьмо-то.

Поскольку в телевизоре говорили по-английски, она догадалась, что Дики включил Си-эн-эн. Наверное, где-то стихийное бедствие или террористический акт. Она чувствовала, что Дики – натура эмпатическая.

Но на экране она увидела католического священника в наручниках, а вокруг – полицейских. Мисс Джинджер Свити пожала плечами и вскинула свежеподведенные бровки.

Но Дики… Дики сидел как громом пораженный.

– Господи Иисусе, – твердил он. – Фоли сцапали. Сцапали… Дерн попался.

Приблизительно в то же время, плюс-минус несколько часов, когда мисс Джинджер Свити пыталась убедить изумленного преподавателя и нескольких равнодушных соучеников, что лепет Шекспира про броды, болота и пучины вдохновил Рембо на создание такого уникального произведения, как «Une saison en Enfer»,[10] другая хорошенькая азиатская женщина тоже держала речь. Женщина эта была лет на десять старше мисс Джинджер Свити, она была величественнее, ярче, походила скорее на японку, нежели на тайку, и расхаживала в этот момент перед «Кау-Пэлас»[11] в Сан-Франциско, ожидая такси в аэропорт.

– Шоу в Сан-Франциско еще три дня, так? Потом в Поркленд.

– В Портленд.

– Ну, в Портленд. Когда вы в Сиэтл, я вернуться. Назад в шоу, снова-здорово.

– Не вернешься, Лиза, – покачала головой ее спутница. – Сама отлично знаешь, что не успеешь. И вообще ты подписала контракт. У тебя обязательства перед цирком. Ты снялась во всех этих чертовых рекламах, а в них сколько тысяч вложено. Не можешь же ты всякий раз, как петух в задницу клюнет, вот так все бросать.

Спорила с Лизой Ко женщина-клоун по имени Бардо Боппи-Бип (не путать с Генеральным секретарем ООН, ни с бывшим, ни с нынешним). Сторонний наблюдатель не признал бы Бардо Боппи-Бип, поскольку она была не в цирковом костюме, а в джинсах, футболке «Харлей Дэвидсон», сапогах со стальными носками и в бейсболке, плотно сидевшей на абрикосового цвета волосах, коротких, как у десантников.

– Зачем петух, зачем задница? – возразила Лиза Ко, глядя в ту сторону, откуда должно было приехать такси. – Я сказать, неотложное дело.

– Сказать-то сказала. Но в чем срочность, так и не объяснила. И что получается: ты смотришь новости – про Лаос там не было ни слова, я проверяла, – и слетаешь с винта, всю ночь молчишь и психуешь, чуть не срываешь номер, а теперь вдруг мчишься куда-то в Азию, даже не поставив в известность дирекцию.

– Я писать записку. – Она нервно обернулась на «Кау-Пэлас»: хоть бы никто из цирковых не вышел, пока такси не подъехало. Туман с залива был недостаточно густым, чтобы ее укрыть.

– Очень благородно с твоей стороны! Очень продуманно. В суде это тебе непременно поможет. В этой стране девиз один: шоу продолжается! Лично я предполагаю, что твое «неотложное дело» как-то связано с парнем, за которого ты собираешься замуж. Если тебе так не терпится его увидеть, возьми и пришли ему билет, пусть прилетает сюда. Так будет лучше для всех.

Лиза замотала головой так, что вздрогнула каждая прядка иссиня-черных волос, а высокий шелковый воротник нефритово-зеленого платья пошел складками.

– Так нельзя. Не получится. – Она помолчала. – И я не знать, будем мы жениться, не будем.

Бардо Боппи-Бип задумалась. А потом сказала ласково, с улыбкой, в которой уязвимости было не меньше, чем иронии:

– Так, может, теперь появится шанс у меня?

В ответ Лиза только буркнула что-то по-лаосски.

Желтое, как зуб курильщика в разнеженном рту утра, такси наконец приехало. Лиза, стоявшая опустив голову, вдруг подняла на Бардо Боппи-Бип умоляющий взгляд. В глазах ее блестели слезы.

– Ты о моих детках заботиться? Правда?

– Ну разумеется.

– Прошу…

– Расслабься. Твои малыши так рвутся на сцену, что я и сама могла бы с ними выступать. А что, черт подери, может, я и заберу у тебя номер. Зимой покажу тануки в своем телешоу на кабельном.

– Нет-нет, прошу, не надо! Только беречь их. Помнишь как?

– Ты мне все записала. Расслабься. И давай дуй как можно скорее обратно. Я присмотрю за твоими зверушками и постараюсь сохранить тебе место в шоу.

– Спасибо.

Благодарность была искренней, но когда Бардо Боппи-Бип шагнула к ней, чтобы обнять на прощание, Лиза уже открыла дверцу, поставила на сиденье сумку и уселась в машину. «До свидания!» она все-таки крикнула. Такси тронулось с места, унося к международному терминалу аэропорта Сан-Франциско «несравненную искательницу приключений мадам Ко», которая выглядела далеко не такой уверенной, как в рекламном ролике.