Штурмфогель, Коммандос верхнего мира (не окончено) - Андрей Лазарчук

Рим, 10 февраля 1945. 23 часа

Сколько Волков ни бродил по Риму - и при Муссолини, и при американцах - он никак не мог составить собственное представление об этом городе. Рим ускользал он него, отгораживаясь фасадами: лживыми, как и повсюду. Но в Москве, в Лондоне, в Вашингтоне, в Берлине он легко проникал за фасады, добираясь до души, до сути; здесь сделать это почему-то не удавалось. Это при том, что Рим, как никакой другой город, отражал в себе Асгард, Амаравати, Хайлэнд, Хохланд, Рай, Хэвен, - жалкие условные обозначения, не несущие в себе ничего, тем более - имени: Нет, имя у единого верхнего города, конечно же, было: Салем. Но им не пользовались уже давно, может быть, с тех пор, как внизу одно за другим стали появляться высокомерные убогие селения, ложные Салемы, осквернившие собой это сакральное сочетание звуков. И потому говорили: Верх. Или: Хохланд. Или: Амаравати: Или - Рай. Смешно, подумал Волков. Знали бы вы: Джино ждал его на Испанской лестнице - на двадцатой ступеньке сверху. - Не поможете ли вы раскурить мне эту проклятую верблюжью сигарету? обратился к нему Волков. - Вас не смутит, что зажигалка немецкая? - голос Джино звучал насмешливо и очень спокойно. - Попробуем скрестить немца с верблюдицей и посмотрим, что получится: Волков погрузил кончик сигареты в желтый огонек. - А теперь угости и меня, - сказал Джино. - Держи всю пачку, - сказал Волков. - Ты же знаешь, я почти не курю. - За войну твои привычки могли измениться: - Некоторые. Эта осталась. Как ты? В форме? - Вполне. - Наверху бываешь? - Живу. - Кем? Джино хмыкнул. Сунул в зубы сигарету, закурил, жадно затянулся. - Я там жиголо. В большом дансинге на побережье. - Серьезно? Никогда не думал, что ты сумеешь научиться танцевать. Чувство ритма: Оба негромко хохотнули. Это была старая, смешная и довольно сальная история. - Научился: жить захочешь, и не такому научишься. А ты хочешь мне что-то предложить? - Да. - Можешь сказать? - В общих чертах. Убрать группу немцев. Из ближайшего окружения Гиммлера. - Большая группа? - От десяти до сорока голов. - Можно попробовать. А кто они? - Я же говорю: ближайшее окружение Гиммлера. - Это я понял. Кто они? - Штаб переговорщиков. Во главе с Зеботтендорфом. - Каких еще переговорщиков? - Гиммлер ведет переговоры одновременно со Сталиным и с Рузвельтом - при этом одновременно наверху и внизу. Внешняя цель переговоров: сохранение нижней Германии и германского влияния на Верх. Скрытая цель: воцарение Гиммлера ценой выдачи Гитлера. Истинная цель: устроить наверху встречу Гиммлера, Сталина и Рузвельта - и уничтожить всех троих. - Так: А Зеботендорф - это кто? - Общество Туле, если помнишь. Ближайший друг Гесса. Некоторое время был директором "Аненэрбе". Очень опасен: Теперь тонкость. Заметая следы, мы должны будем сделать вид, что грохнули немцев по ошибке или за компанию, а на самом деле целью нашей была американская делегация. То есть бить придется во время их встречи. - Где будут идти переговоры? - Пока еще не знаю. Но мои люди установят это вовремя: - Хотя бы сектор. - Я думаю, это будет лес Броселианда. - Лучшее место для таких переговоров: - Джино был саркастичен. - Вот именно. Сколько у тебя людей? И - что за люди? - Четыре пятерки. Все - бывшие партизаны, диверсанты. Ребята что надо. - Хорошо. Дня через три устроишь мне встречу наверху с капитанами пятерок. Я тебе сообщу, когда и где точно. Значит, говоришь, дансинг: Ну, ты молодец. Джино промолчал. В одну затяжку высосал сигарету и тут же поджег новую.

Берлин, 11 февраля 1945. 7 часов утра

Самое опасное - это перестать отличать сон от яви. Начать забывать явь так же, как забывают сон. И наоборот: Верх в чем-то родственен снам. И сейчас, проснувшись наверху, Штурмфогель не мог понять, что было с ним во сне. Он не знал, где находился. Вероятно, это было питейное заведение, но столики стояли лишь у стен, декорированных сетями, веслами, спасательными кругами и рыбьими скелетами. Штурмфогель смотрел на все это неподвижным взглядом откуда-то из-под потолка. Какие-то люди беззвучно пересекали видимое пространство. Из одного угла в другой они таскали длинные ящики и тяжелые корзины. Потом он куда-то плыл. Умело и размеряно. Вода переливалась через голову. Желтые огни оставались слева и медленно уползали назад. Потом все поменялось. Но Штурмфогель по-прежнему не мог включиться в происходящее. Кто эта женщина, сидящая напротив? Она очень красива, но у нее холодный отрезвляющий взгляд. Она что-то говорит, ясно и четко, сопровождая слова резкими взмахами кисти. У нее длинные пальцы с коротко обрезанными ногтями. Как всегда, он не понимает речи. Но почему-то знает, что здесь он - еврей. Потом она смеется. Вернее, это не смех, а невеселая насмешка. Над ним? Он пытается поцеловать ее пальцы. Она отнимает руку. Очень грустно. Так грустно, что стынет сердце. От этого холода в груди он проснулся и еще несколько минут лежал, глядя в зеленый лоскутный потолок. Цирк, наконец вспомнил он. Ангар. В ангаре - нелепый маскировочный шатер. Значит, я наверху. Значит, операция в разгаре. Интересно, что я сейчас делаю там, внизу?.. Большинство людей живут только внизу, ожидая, что попадут наверх после смерти. Напрасные мечты: Когда-то Штурмфогель попытался вычислить процент тех жителей Земли, кто имеет два тела: верхнее и нижнее. Получалось где-то от семи до пятнадцати процентов. Остальные жили по принципу: "Один мозг - одно сознание - одна личность!" Подавляющее большинство из этих семи-пятнадцати на сотню не имели представления о том, что им так повезло: они обходились роскошными сновидениями, странными фантазиями, умением погружаться в мечты; но они же - и только они - становились обитателями психиатрических клиник, будучи не в силах принять, казалось бы, очевидное: что их сознание принадлежит не одной, а двум личностям, каждая из которых не подозревает о существовании другой. Сознание - это как матросская койка: на ней спят двое, но они никогда не встречаются. Такие "вахты" в сознании создает не только чередование сна и бодрствования, но и что-то еще: возможно, инстинктивный запрет обращать внимание на "сменщика": сознание обязано заботиться о сохранении себя в целости. Если "матросы" аккуратны, то никому из них и в голову не придет, что в его отсутствие койкой пользуется другой (построение, конечно, умозрительное, настоящие матросы обо всем этом прекрасно знают:) - но если один оставляет на койке крошки, а второй мочится во сне: тут недалеко и до поножовщины. То есть шизофрении. Но есть среди людей и "настоящие матросы" - они знают о существовании сменщика и спокойно принимают этот факт. Как правило, их истинное Я фиксировано в каком-то из миров: верхнем или нижнем (вот тоже традиция: ведь правильнее говорить: внешнем и внутреннем; но уже привыкли за сотни лет, потому что ощущения при переходе именно такие: скользишь вверх или вниз) - но при должной подготовке людей этих можно научить перемещаться. Правда, это поначалу дорого обходится той части общей личности, которую Я временно покидает. В лучшем случае будет жесточайшая мигрень, а чаще эпилептические припадки или кататония. Со временем личность привыкает: впрочем, здесь множество вариантов и тонкостей. У каждого - свои проблемы, и кто-то с ними справляется, а кто-то - нет. Из этого меньшинства выделяется свое меньшинство, у которых способность перемещаться - врожденная или приобретенная в раннем детстве. Штурмфогель как раз из таких. То тело, из которого ушло Я, продолжает спокойно существовать, всего лишь избегая принятия каких-то очень важных решений. Этакая хорошо отлаженная организация, шеф которой без малейших опасений уезжает в командировки или длительный отпуск: (Отпуск! - простонал про себя Штурмфогель) Но и в этом меньшинстве скрывается меньшинство: те, которые умеют изменять свое верхнее тело. Те, которые непонятными способами присваивают себе способности, обычным верхним людям не присущие. И, наконец, те, кто наверху уже не просто люди - или просто не люди: Штурмфогель встал и с хрустом потянулся. На спинке стула его ждал наряд "Гейера" - трусы и футбольная майка. Намек на то, что его считают своим? Рановато бы: Все же он оделся именно в это, привел себя в порядок в фанерном, но удобном туалете с горячей водой и даже душем, и пошел искать кого-нибудь из подчиненных. Телефонный звонок застал его у подножия лестницы. Он уже ступил на первую ступеньку. Возвращаться не хотелось, это была дурная примета, но звонить мог кто-нибудь всерьез: Это был Кляйнштиммель. - Хайль Гитлер, - сказал он. - Как продвигается наступление? - Успешно, - сдержанно ответил Штурмфогель. - Правда, пока это не наша заслуга. - Ну-ну, не прибедняйся. Везет везучим. А ты, как известно: - Это все, что ты хотел спросить? - Спросить - да, всё. Но я могу еще кое-что сообщить. Может быть, тебя это заинтересует. Насчет русского по кличке "Дрозд". В сороковом, сразу после того, как русские разнесли в пыль свой Спецотдел, человечек Мюллера сумел скопировать на микропленку досье сотрудников этого самого Спецотдела. Двести рыл. Я точно знаю, что пленка так и хранится у Папы. Если сможешь, то - вытаскивай ее из-под его кубической задницы, я тебе в этом не помощник: и вообще на меня - никаких ссылок. Понял? - Спасибо, Юрген: Это хорошая подача. - Не за что. Ищи крысу. Я уснуть не могу, понимаешь? Ведь - кто-то из нас: - Найду. Что-что, а искать я умею: Штурмфогель положил трубку. Оглянулся. По лестнице осторожно спускалась Ханна. - Доброе утро, шеф, - сказала она. Глаза ее были полузакрыты и смотрели чуть мимо. - Доброе утро. Что слышно? - Еще не проснулись. - Спят вместе? - Даже в разных комнатах. У парня железные принципы. - Хочешь кофе? - Я уже пила, шеф. Давайте сварю. Я хорошо умею. Меня все наши просят. - Ты давно в отряде? - Три года: почти. Два года девять месяцев. - Ого. - Это всё, что я могу рассказать. Извините. - Я и не собирался расспрашивать. Действительно не собирался? - Штурмфогель сам себе погрозил пальцем. Нуну. Хотя и не положено заводить шашни с подчиненными, почти все это делают. Даже рейхсфюрер. Штурмфогель видел его любовницу, мать двоих его детей, женщину славную, но совершенно обыденную. А здесь: Ханна чем-то напоминала ту женщину, которую он только что видел во сне. Не чертами лица. Мимикой? Или только тем, что обе они смотрят чуть-чуть мимо тебя своими чудесными, но полуприкрытыми глазами?.. - Кто-то проснулся, - сказала Ханна, продолжая колдовать с кофейником. Встает, бормочет. Идет умываться: