Стрелок - Стивен Кинг

Он отогнал от себя эти мысли, тревожные и бесполезные. Он может справиться с чем угодно, кроме одного: собственного безумия. Он вернулся обратно в хижину.

— Ну что? Ты решил, наваждение я или нет? — спросил Браун.

Стрелок вздрогнул и на мгновение застыл на ступеньке. Потом неторопливо сошел вниз и сел на свое прежнее место.

— Да вот, пока думаю. А ты наваждение?

— Если да, то я как-то не в курсе.

Ответ не сказать чтобы особенно утешительный, но стрелок решил, что сойдет и так.

— Так я начал про Талл.

— Растет городок?

— Его больше нет. Я убил всех, — сказал стрелок, а про себя добавил: «А теперь я убью и тебя, хотя бы по той причине, что мне надо выспаться, а так мне придется приглядывать за тобой. Как-то не хочется спать в один глаз». Как он до этого докатился? И зачем тогда гнаться за человеком в черном, если он сам стал таким же, как его враг?

Браун сказал:

— Мне ничего от тебя не нужно, стрелок. Разве что вот: когда ты уйдешь, мне бы хотелось остаться на этом свете. Я не стану тебя умолять сохранить мне жизнь, но это не значит, что мне неохота пожить еще.

Стрелок закрыл глаза. В голове все плыло.

— Скажи мне, кто ты, — хрипло выдавил он.

— Просто человек. Вполне безобидный и не желающий тебе зла. И если ты все еще хочешь рассказывать, я буду слушать.

Стрелок молчал.

— Ладно, я понял. Ты не успокоишься, пока я не попрошу тебя рассказать, — сказал Браун. — Вот я и прошу. Ты мне расскажешь про Талл?

Теперь слова пришли сами. Стрелок даже сам поразился тому, как он легко подбирает слова. Он заговорил. Поначалу — какими-то вялыми, невыразительными рывками, но мало-помалу рассказ вылился в плавное, может быть, даже слегка монотонное повествование. В голове прояснилось. Его охватило какое-то странное возбуждение. Говорил стрелок долго, до поздней ночи. Браун слушал не перебивая. И ворон тоже.

V

Он купил мула в Прайстауне, и, когда они пришли в Талл, мул был еще полон сил. Солнце зашло час назад, но стрелок продолжал идти, ориентируясь поначалу на отблески городских огней в небе, а потом — на неестественно чистые звуки кабацкого пианино, на котором играли «Эй, Джуд». Дорога заметно расширилась, как река, вбирающая в себя притоки. Вдоль дороги стояли столбы с искровыми фонарями, но их свет давно умер.

Стрелок уже и не помнил, когда закончился лес. Теперь он сменился однообразным, унылым пейзажем прерий: безбрежные заброшенные поля, заросшие низким кустарником и тимофеевкой, жалкие лачуги, зловещие, брошенные поместья, хранимые сумрачными, словно погруженными в тяжкие думы особняками, где, несомненно, водились демоны; покинутые всеми скособоченные хибары, откуда люди ушли либо по собственной воле, либо их вынудили уйти; редкую хижину поселенца, оставшегося на месте, выдавало разве что одинокое мерцание точечки света во тьме по ночам, а днем — угрюмое, явно вырождающееся семейство, молча трудившееся на своем чахлом поле. Здесь в основном сеяли кукурузу, и еще — бобы или горох. Случалось даже, что какая-нибудь отощавшая коровенка тупо таращилась на стрелка сквозь прореху в ободранной покосившейся изгороди. Четыре раза мимо проехали почтовые кареты: две — навстречу, две — в ту же сторону, что и стрелок. В обогнавших его каретах почти не было пассажиров; в тех, что катили в обратную сторону, к лесам на севере, народу было побольше. Иногда попадались и фермеры на своих шатких повозках. Они старательно отводили глаза, чтобы не встретиться взглядом со странником с револьверами.

Унылый, уродливый край. С тех пор как стрелок покинул Прайстаун, дождь шел два раза, и оба раза как будто нехотя. Даже трава тимофеевка была желтой и вялой. Это страна не для жизни: разве что быстро пройти ее и забыть. И никаких следов человека в черном. Но возможно, он сел в карету.

Дорога изогнулась дугой. Сразу за поворотом стрелок остановился и глянул вниз, на Талл. Городок расположился на дне чашевидной долины — поддельный самоцвет в дешевой оправе. Кое-где горел свет, в основном огни сосредоточились там, где звучала музыка. Улиц вроде бы было четыре, три из которых шли под прямым углом к проезжему тракту, служившему одновременно и главной улицей городка. Может, тут есть ресторанчик. Сомнительно, впрочем, но вдруг… Стрелок прикрикнул на мула: «Пошел!»

Теперь дома вдоль дороги стояли все чаще, но почти все — по-прежнему необитаемые. Стрелок миновал крохотное кладбище. Заплесневелые, покосившиеся деревянные плиты утонули в буйно разросшейся бес-траве. А еще через пять сотен футов стрелок поравнялся с изжеванным указателем с надписью: ТАЛЛ.

Краска пооблупилась, так что разобрать надпись на указателе стало практически невозможно. Чуть подальше был еще один указатель, но стрелок так и не смог прочитать, что там написано.

Дурашливый хор полупьяных голосов поднялся в последнем протяжном куплете «Эй, Джуд» — «Наа-наа-наа наа-на-на-на… эй, Джуд…» — едва стрелок вступил в черту городка. Звук был мертвым, как гудение ветра в дупле прогнившего дерева. И лишь прозаическое бренчание кабацкого пианино удержало стрелка от серьезных раздумий о том, уж не вызвал ли человек в черном призраков, чтобы населить ими этот заброшенный город. Эта мысль вызвала у него улыбку.

На улицах были люди. Не много, но были. Три дамы — все три в черных брюках и одинаковых блузах с высокими стоячими воротниками — прошли мимо стрелка по другой стороне дороги, подчеркнуто глядя в сторону. Их лица как будто плыли над неразличимыми под свободной одеждой телами, точно большие бледные шары с глазами. Мрачного вида старик в соломенной шляпе, крепко сидящей на самой макушке, наблюдал за ним со ступеней крыльца заколоченной бакалейной лавки. Худющий портной, занятый с поздним клиентом, на мгновение прервал работу и проводил стрелка взглядом; он даже поднес к окну лампу, чтобы получше разглядеть. Стрелок кивнул. Ни портной, ни клиент не кивнули в ответ. Он буквально физически ощущал, как их взгляды впились в кобуры у него на бедрах. Пацан лет тринадцати и девчонка — то ли его сестра, то ли подружка — перешли через улицу, помедлив какую-то долю мгновения. Прошли, поднимая ногами пыль, зависавшую в воздухе маленькими облачками. Здесь, в городке, фонари работали, но это были не электрические фонари; их стекла давно потускнели от толстого слоя масляного нагара. Кое-где фонари были разбиты. Была тут и платная конюшня, которая держалась, наверное, только тем, что через городок проходил маршрут почтовых карет. Сбоку от входа в конюшню трое мальчишек молча сидели на корточках возле поля для игры в шарики, начерченного в пыли, и смолили самодельные папиросы из кукурузных оберток. Их длинные тени пролегли через дворик. У одного была шляпа со скорпионьим хвостом, лихо заткнутым за ленту. У второго — бельмо на вздутом, вылезающем из орбиты глазу. На левом.