Причина времени - Аксенов Геннадий Петрович

Ясно, продолжает мыслитель, что движение и изменение любого тела происходит во времени. Но важно вот что: движения тел разнообразны беспредельно, они могут быть быстрыми или медленными, но время движется равномерно всегда, везде и во всем. “Время же не определяется временем ни в отношении количества, ни в отношении качества.

Что оно, таким образом, не есть движение – это ясно” (Аристотель. Физика, IV, 10, 218 b, 15 – 20). Движение не является причиной времени, какого рода причину мы не имели бы ввиду: порождающую, движущую силу или конечную цель. Однако время необходимо как-то все же связано с движением. Как? Движение связано с величиной, с количеством времени. Сколь продолжительно было движение, столько протекло и времени. Мы его распознаем, когда в движении тела различаем предыдущее и последующее. “Мы разграничиваем их тем, что воспринимаем один раз одно, другой раз другое, а между ними – нечто отличное от них; ибо когда мы мыслим крайние точки отличными от середины и душа отмечает два “теперь” – предыдущее и последующее, тогда это [именно] мы и называем временем, так как ограниченное [моментами] “теперь” и кажется нам временем. Это мы и положим в основание [последующих рассуждений]”. (Физика, IV, 11, 219 a, 25 – 30).

Из этого вытекает, что время есть нечто количественное, сопровождающее любое движение. Мы по количеству прошедшего времени можем судить о продолжительности движения любого тела. И вот появляется первое в теоретическом знании определение времени: “Время есть число перемещения, а “теперь”, как и перемещаемое, есть как бы единица числа... А “теперь” вследствие движения перемещаемого тела всегда иное; следовательно, время есть число не в смысле [числа] одной и той же точки, поскольку она начало и конец, а скорее как края одной и той же линии, и не в смысле ее частей, и это как в силу нами сказанного (тогда нужно будет пользоваться средней точкой как двумя, так что произойдет остановка), так еще и потому, что “теперь”, очевидно, не есть частица времени и не делит движение, так же как точки не делят линию, а вот два отрезка линии составляют части одной. Итак, поскольку “теперь” есть граница, оно не есть время, но присущее ему по совпадению, поскольку же служит для счета – число. Ведь границы принадлежат только тому, чьими границами они являются, а число этих лошадей – скажем, десять, – может относиться и к другим предметам” (Физика, IV, 11, 220 a, 15 – 25)

Таким образом, время есть число движения. Оно не несет в себе никакой конкретности, в смысле не принадлежит ни к какому конкретному виду движения, зато им можно мерить, как естественно данным нам числом, любое движение. Следовательно, Аристотель нашел одно из свойств времени – количественную его определенность. Оно есть чистое количество, число, длительность, как мы говорим сейчас. Когда мы произносим слова “длиться”, “длительность”, “продолжительность”, мы имеем ввиду только количество без всякого оттенка качественности, определенности этого вида движения.

Однако логический анализ, который проделывает здесь же Аристотель, показывает и другие свойства времени. Прежде всего разделение на прошедшее, настоящее и будущее. Точка “теперь” есть начало и вместе с тем конец по аналогии с кругом, который с одной точки зрения – снаружи – выпукл, а с другой, изнутри – вогнут. Так и время всегда начинается и в другом отношении вместе с тем кончается. “Теперь” каждый раз иное, оно непрерывно возобновляется, мы мыслим о нем как о точке, но это не одна и та же точка. А поскольку мы мыслим о нем и ощущаем его, оно имеет смысл только в связи с человеческой душой. Без души, способной считать, будет существовать только субстрат времени, субстрат считаемого. И нам кажется, что время присуще всему на небе, на море и на земле только потому, что мы все это наблюдаем (Физика, 223 a, 15 – 25).

Время, как уже упоминалось, существует в единственном числе. Оно одно, времен не может быть несколько или множество и именно по той причине, что оно есть счет, число движений. Если существует одно, другое, множество движений, значит, и времен много, спрашивает мыслитель? Нет, конечно, “всякое равное и совместно [идущее] время тождественно и одно; по виду же одинаковы времена и не совместно [идущие]. Ведь если, [например], это собаки, а это лошади, причем и тех и других семь, то число их одно и то же, точно так же и для движений, заканчивающихся вместе, время одно и то же, хотя одно движение может быть быстрее, другое – медленнее, одно – перемещение, другое – качественное изменение. Однако время одно и то же и для качественного изменения и для перемещения, если только число одинаково и происходят они совместно”. (Физика, IV, 14, 223 b, 1 – 10). Происходит путаница, говорит Аристотель. Во всем круге человеческого опыта только круговращение неба равномерно, как и течение времени. Но ни рост, ни изменение, ни возникновение – не равномерны и не идут по кругу. Поэтому-то круговращение небесной сферы и отождествляются ошибочно с равномерно идущим временем.

Далее, время обладает свойствами непрерывности и делимости. Оно есть число появляющихся и исчезающих “теперь”, и следовательно, оно как-то на них делится, само же “теперь” – делимо по отношению к “еще” и “уже”, но неделимо по отношению к самому себе. Каждая граница не становится толще, не наращивается, а пропадает, поэтому время не складывается. Как сейчас говорят, не обладает свойством аддитивности. Оно проходит, а не накапливается до бесконечности. Это удивительно тонкое наблюдение Аристотеля мало понималось в последующем изложении тех, кто занимался временем вплотную. Настоящее время не состоит из точек, которые могли бы накапливаться, а каждая точка есть только край прошедшего, непрерывно исчезающая, тающая как бы и не могущая растаять, возникающая граница. Мы не будем приводить тут логических доводов, которые приводит Аристотель, достаточно сказать о выводе: “теперь” – неделимо. В нем самом не движется время, ничего не движется и ничто не покоится. Время делимо, но состоит из неделимых “теперь”, ограниченных возобновляющихся и исчезающих кусочков, которые мы воспринимаем. Из точек времени не образуется никакая длина.

Нам по нашему сегодняшнему школьному воспитанию чрезвычайно трудно понять Аристотеля, каким это образом время непрерывно и делимо, но слагается из неделимых “теперь”, потому что мы причисляем время к универсальному свойству окружающего мира. Аристотель этого не делает, твердо заявляя, что время не принадлежит к движению окружающего мира. Пусть и не определяя его принадлежность, только подозревая, что оно имеет какое-то отношение к нашей душе, он не отождествляет его с движением всего и вся, как это делаем мы по своему научному материалистическому воспитанию. Поэтому для него время одно. Движения тел, которые мы наблюдаем, могут быть быстры, могут быть медленны, или тела могут покоиться, но время идет в одном темпе, потому и может быть объединяющим и характеризующим все движения, какие мы ни мыслили бы. Проще сказать, что оно принадлежит нашей душе, заявляет Аристотель. “Ибо когда не происходит никаких изменений в нашем мышлении или когда мы не замечаем изменений, нам не будет казаться, что протекло время, так же как тем баснословным людям, которые спят в Сардинии рядом с героями, когда они пробудятся: они ведь соединят прежнее “теперь” с последующим и сделают его единым, устранив по причине бесчувствия промежуточное [время]. И вот, если бы “теперь” не было каждый раз другим, а тождественным и единым, времени не было бы; точно также, когда “теперь” становится другим незаметно для нас, нам не кажется, что в промежутке было время”. (Физика, IV, 11, 218 b, 20 – 30).

То есть время связано с нашей способностью ощущения и потому представляется делимым, то есть гладким, нерасчлененным, а с другой – как уже иная и законченная и неделимая далее величина. Это противоречие возникает из двойственности опыта, из накладывания наших ощущений на внешний мир. Для того чтобы различать любые разные ощущения, надо обладать чем-то неразличимым, каким-то единством, связным и соединенным, неразделенным. Таким свойством и обладает наша душа, говорит философ в другой книге: “Различает нечто неразделимое и в неразделимое время... (Но как это может быть, чтобы вместе существовало делимое и неразделенное? - Г.А.). Не обстоит ли дело так, что различающее в одно и то же время неделимо и неразделимо по числу, а по бытию – разделенно? Ведь с одной стороны, оно воспринимает различные предметы как в некотором смысле делимое, а с другой – как неделимое, ибо по бытию оно делимо, по месту же и по числу неделимо”. (Аристотель. О душе. III, 2, 426 b, 25 – 30, 427 a 1 – 5).