Иди и умри - Вячеслав Денисов

В суд Антон приехал, когда совещание у Николаева уже подходило к концу. Потом начался процесс, он председательствовал в нем и, несмотря на попытки заставить себя войти в тему заседания, выглядел отсутствующим. Сосед ограбил соседа, а потом, решив, что этого мало, избил его. Чуть позже, поняв, что ответить за это все равно придется и потерпевшего вряд ли остановят угрозы с настоятельными просьбами не обращаться в милицию, вернулся в его дом вторично. Тогда же и убил. Тривиальная история без мудреной подоплеки. Один бубнит, что очень сожалеет о случившемся, и уверяет, что, вернись время назад, он ни за что не поднял бы на соседа нож. Жена убиенного плачет и просит судью применить к преступнику санкции, явно выходящие за рамки закона.

От адвоката поступило ходатайство отправить его подзащитного на психиатрическую экспертизу, и Струге понял, что защита себя исчерпала. Начинает она, как обычно, с положительных характеристик с работы. За неимением работы пойдет и характеристика с места жительства. Фигурирующая в деле характеристика из ЖЭУ, в которой говорится о героическом усердии подсудимого при строении детской ледяной горки, говорит о том, что подсудимый не работает. А с места жительства ему могут дать такую характеристику, что с ней впору не в суд идти, а отправляться этапом на остров Огненный. Если же и ЖЭУ идет в отказ, остается одно: признавать подзащитного психом. Это единственный способ не загреметь в колонию строгого режима. Правда, потом ни квартиру не купить, ни водительское удостоверение не получить, ни охотничий нож в магазине не приобрести. О трудоустройстве вообще разговор отдельный. Но стоят ли все эти мелочи нескольких лет жизни на свободе? Конечно, стоят.

Струге объявляет перерыв. Раз адвокат хочет знать, находился ли в момент убийства его подзащитный в невменяемом состоянии, отказать ему никто не в силах.

Пока в зале стучат и скрипят стулья, Антон по пути в свой кабинет вынимает из кармана трубку и набирает номер своего домашнего телефона.

Ему отвечают, вторя друг другу, лишь длинные гудки. Саша спит? Быть может, она в душе. Почувствовала себя здоровой и теперь направилась в душ. Глупо. При температуре, сбитой анальгетиками и парацетамолом, лучше лежать, пить чай с малиной и смотреть телевизор.

Нацепив мантию на плечики, судья убирает ее в шкаф. Зал едва успел опустеть, как на столе запиликал телефон. Ну, вот… Услышав звонок, она быстро покончила с негой под душем и сейчас, правильно расшифровав показания цифр на АОН, пытается дать запоздалый ответ. Конечно, это Саша. Сейчас сообщит, что после визита врача ей заметно лучше, и будет подавать все признаки активной жизненной позиции. Ей-де стало просто хорошо и вдруг сразу подумалось – в банке столько бумаг и дел, а она тут, завернутая в одеяло…

– Черта с два, – бормочет Антон и снимает трубку. – Струге, слушаю.

– Антон Павлович?

– Да, – отвечает судья, мгновенно узнавая голос. – Кто спрашивает?

Под рукой Струге, кликая кнопками, играет мобильный телефон.

– Ай-я-яй, – замечает голос. – Складывается впечатление, что все мои письменные и устные предупреждения вами забыты как необоснованные. Кургузова помните?

– Кургузова? – вторит Антон, глядя перед собой на табло мобильной трубки. С изображения маленького телефончика слетает трубка – Пащенко вошел в связь. – Кургузова помню.

И, в сторону, в трубку:

– Вадим, узнай, с кем я сейчас разговариваю по своему рабочему.

– И ничуть не переживаете, что я рядом? – удивляется голос.

– А почему я должен переживать из-за нервного срыва какого-то каторжанина? – спрашивает судья.

– Грубо, – привычно замечает голос. – Вы по-прежнему так и судите, Струге? Видя перед собой лишь потенциальных каторжан? Что ж, значит, я на верном пути. Одним подонком будет меньше. Ваша беда в том, Антон Павлович, что в людях вы видите лишь материал, отправляя который в зону вы получаете зарплату, премии и находитесь при власти. И чем больше нас, материала, тем больше у вас будут премии и тем выше оклад. Вы не цените людей, судья.

Понимая, что времени у зампрокурора в обрез, Антон предлагает тему, которая, по всей видимости, ноет в сердце Кургузова кровоточащей раной. Если тот не поймет, что это всего лишь жевательная резинка, выигрыш составит около минуты-двух.

– Человек, Кургузов, это аппарат, который переводит хлеб на дерьмо. Только некоторые почему-то считают, что это звучит гордо.

Вопреки ожиданиям, в трубке раздается лишь вздох разочарования.

– Да, Антон Павлович, ничего не изменилось… Ну, да ладно, я еще перезвоню.

– Не унимаешься, Кургузов, – стараясь выиграть еще несколько секунд, растягивает слова Антон. – Тебе уже один раз пальцы вывихнули, а все без толку. Как бы кто язык теперь не отрезал.

– Не смешите. – Голос беспечен и абсолютно равнодушен. – Кстати, насчет травм. С Александрой Андреевной что-то случилось?

Трубка в руке Струге едва заметно дрогнула.

– С какой Александрой Андреевной?

– Бросьте, Струге, – досадует голос. – Я вас умоляю. Обычно вы вдвоем с женой по утрам на работу выезжаете, а нынче почему-то один. С ней все в порядке?

В голосе собеседника слышится такое участие, что по спине судьи пробегает холод.

– Я вот что тебе скажу, зэк…

– Я больше не зэк, – обижается голос.

– …если ты еще хотя бы раз упомянешь всуе это имя, я тебя начну сам искать. Ты понял?..

Струге хочется выплеснуть наружу весь гнев, употребить в конце обидное слово, словно от этого станет легче, но… Но нельзя. Нельзя спугивать удачу. Она, возможно, уже близко. Почти далась в руки спецам отдела «Р».

– Начнете? – насмешливо спрашивает Кургузов. – А разве вы уже не начали? Кстати, я засек по часам. Мои «Сейко» еще не подводили меня ни разу. Время, в течение которого уроды из ментовки могут меня засечь, заканчивается… Ой, оно уже закончилось. Я перезвоню.

Струге бросает трубку на рычаг и через минуту яростного растирания лица вновь слышит пиликание телефона.

– Антон, на все то, что удалось установить, не хватит и года поисков. Тебе звонили из Кировского района. – Пащенко молчит, но, не слыша ни ответа, ни коротких гудков, бросает: – Но, кажется, я кое-что понял.

Но для Струге и это спасение. Попросив Вадима приехать после работы, он кладет трубку и смотрит в окно.

А за стеклом идет жизнь. Судью обещают убить, его жена больна, а за окном идет жизнь, и ей совершенно безразличны чьи-то отношения. Случись непоправимое, Лукин добьется своего, Струге навсегда повесит мантию на гвоздь, и ничего за этим окном не изменится. Люди, ежась от холода, так же будут спешить в теплые помещения в ноябре, а в июле искать место, где можно выпить холодного лимонада.

Саша.

Смахивая на пол стопку принесенных Алисой документов, Струге снова снимает трубку и набирает домашний номер.

– Мне гораздо лучше, – отвечает жена. – Ты знаешь, а «Спартак»-то «Динамо» из Бухареста сделал. Полный разнос.

Ненавидящая футбол женщина может сделать такое сообщение занятому работой мужу лишь в припадке любви. Или от безделия. Или при высокой температуре.

– Кажется, тут имеют место все факторы, – констатирует вслух Антон.

– Да, – подтверждает Саша. – Комментатор так и сказал. И жажда победы, и самоотдача, и провалы в обороне румын.

Струге улыбается, но жена этого не видит.

– Ты только из дома не выходи, – просит он. – И дверь никому не открывай.

– Даже если…

– Даже если увидишь в «глазок» меня. Даже если я буду живой и своим голосом молить тебя о том, чтобы ты отперла дверь. Но ты ее ни за что не отопрешь даже в этом случае.

– Господи, – взмолилась Александра. – Почему?

– Потому что у меня есть от дома ключи.

Разговором Антон остался доволен. Сыграв шуткой, он запретил жене быть расслабленной и заставил быть осторожной. Зная жену, теперь он мог сказать точно – забудь он на работе ключи от квартиры, он даст ей возможность пару минут поиздеваться за дверью над его рассеянностью.

Вместо картины на стене кабинета Николаева повисла какого-то дикого вида корзина с содержимым, претендующим на роль икебаны. Пересушенные ветви спаржи в сочетании с мертвым камышом, переплетенным лакированным корнем солодки, выглядели, как прошлогодний венок на могиле. Особый колорит зрелищу придавал, конечно, корень. Струге он попеременно казался то вздувшимися венами на руке Лукина, то костлявой, его же, рукой.

– Откуда такая прелесть? – спросил Струге председателя.

– Тоже нравится? – остался доволен результатом тот. – Подарок.

– А я думал, вы сами…

Вместо логичной возмущенной реакции на подкол Антон Павлович услышал лишь вздох разочарования:

– Увы, мне это не дано.

Вдруг Николаев спохватился и вышел из мира иллюзий. Струге захаживал к нему в кабинет в двух случаях. Либо по вызову, либо раз в одну-две недели, в моменты острой нужды. Сегодня председатель Струге не вызывал, и вчера Струге был здесь.