Вешние воды - Эрнест Хемингуэй

Йоги не преследовали призраки людей, которых он убил на войне. Он знал, что отправил на тот свет пятерых. А может, и больше. Он не верил в то, что убитые тобой люди не дают тебе покоя. После двух-то лет на фронте? Какое там! Большинство из тех, кого он знал, даже себя не помнили от радости, когда убивали впервые. Только и забот было, чтобы не давать им слишком-то распускать руки. А попробуй-ка отослать пленного в тыл, где его ждут, чтобы установить личность. Посылаешь солдата с двумя пленными, или, скажем, двух солдат с четырьмя пленными. И что же? Солдаты возвращаются и докладывают, что пленных убило заградительным огнем. На самом же деле они сами пыряют пленного штыком пониже спины, а когда тот шарахается в сторону, кричат: «Ага бежишь, сукин сын!» — и всаживают ему пулю в затылок. Им нужно знать наверняка, что они убили человека. К тому же не хочется возвращаться под этим проклятым заградительным огнем. Нет, сэр, дудки! А привычек таких они понабрались от австралийцев. Впрочем, что им эти германцы! Какая-то чертова немчура. Теперь даже само слово «немчура» звучит потешно. Вот и все благородство и праведность. Где уж там после двух лет на фронте! Правда, со временем они становились мягче. Каялись, что были слишком жестоки, и начинали запасаться добрыми делами. чтобы самим уберечься от смерти. Но это была уже четвертая ступень солдатской службы — миротворческая.

С хорошим солдатом на фронте водится так: сначала ты храбрый, потому как считаешь, что пуля тебя обойдет, что ты не такой, как все, и не можешь умереть. Но потом начинаешь понимать, что это не так. Тогда тебя охватывает настоящий страх, но, если ты хороший солдат, ты выполняешь свои обязанности так же добросовестно, как и прежде. Потом, когда тебя ранит, но не убьет, и новое пополнение проходит уже известную тебе стадию, ты закаляешься и становишься настоящим, железным солдатом. А со временем ты снова выходишь из строя, теперь уже на дольше, чем в первый раз, и тогда ты начинаешь творить добрые дела, подражая юному сэру Филипу Сидни и накапливая нетленные сокровища, которые зачтутся тебе на небе. Тем временем ты, конечно, по-прежнему выполняешь свои обязанности. Точь-в-точь как в футболе.

А вот писать о войне, если ты не знаешь о ней даже понаслышке, нечего! Ведь литература имеет немалое влияние на людей. Когда американская писательница Вилла Кэсер опубликовала книжку о войне, где вся последняя часть взята из «Рождения нации», ей привалила куча писем со всех концов Америки: бывшие солдаты сообщали ей, что они обо всем этом думают.

Один индеец заснул. Он как жевал табак, так и остался — с губами, сложенными трубочкой. Голова его лежала на плече товарища. Тот показал на спящего и покачал головой.

— Ну, как вам моя речь? — спросил Йоги бодрствующего индейца.

— У белого вождя ума палата, — ответил индеец. — Он, видно, страх как образован.

— Благодарю, — сказал Йоги. Он был тронут. Только здесь, среди простых туземцев, среди этих коренных американцев, он встретил полнейшее понимание.

Индеец смотрел на него, заботливо придерживая рукой спящего товарища, чтобы тот не опрокинулся на занесенные снегом бревна.

— Белый вождь был на войне? — спросил индеец.

— Я высадился во Франции в мае тысяча девятьсот семнадцатого, — начал было Йоги.

— Вот я и подумал, что белый вождь, вероятно, и сам воевал, раз он так хорошо все знает, — сказал индеец. — Вот этот... — он приподнял голову спящего товарища, так что последние лучи заходящего солнца отразились на его лице. — Он получил крест Виктории. А я — орден «За отличную службу» и Военный крест с отличием. Я был майором в Четвертом канадском карабинерском.

— Рад познакомиться с вами поближе, — произнес Йоги. Он вдруг почувствовал себя уязвленным.

Смеркалось. Над озером Мичиган, там, где небо соприкасалось с водой, рдела сплошная багряная полоска заката. Йоги смотрел, как эта полоска все больше темнела и суживалась, пока не стала тоненькой черточкой и наконец совсем погасла. Солнце скрылось за озером. Йоги поднялся с бревен. За ним поднялся и индеец. Он разбудил своего товарища. Тот тоже встал и посмотрел на Йоги Джонсона.

— Мы в Петоски, вступать в Армию спасения, — сказал тот, что был повыше, тот, который не спал.

— Белый вождь пусть тоже идет, — предложил другой, поменьше, тот, который только что проснулся.

— Я пойду с вами, — сказал Йоги. Кто были эти индейцы? И что они для него значили? После захода солнца оттаявшая за день дорога начала твердеть. Снова подмораживало. Впрочем, может, это еще и не весна. Может, и то, что ему не хочется женщины, — не так уж страшно? Теперь, когда он видел, что весна еще не настала, все казалось не столь уж определенным. Вот он пойдет с этими индейцами в город, отыщет там какую-нибудь красивую женщину и постарается возжелать ее. Он вышел на обледеневшую дорогу. Оба индейца шлепали сбоку. Все трое двигались в одном направлении.

2

Было уже совсем темно, когда наша троица, топая по скользкой дороге, вошла в Петоски. За все это время никто не обмолвился ни словом. Слышен был только скрип льда под башмаками. Время от времени Йоги ступал на тонкую ледяную корочку и проваливался в воду. Индейцы проворно обходили лужи.

Они спустились с пригорка, миновали фуражную лавку и ступили на мост через Медвежью, гулко стуча по мерзлому настилу, а затем потащились вверх по склону, который тянулся мимо дома доктора Рамси и чайной «Уют» к бильярдной. Перед бильярдной оба индейца остановились.

— Белый вождь гоняет шары? — спросил высокий.

— Нет, — ответил Йоги Джонсон. — На войне мне покалечило правую руку.

— Не повезло белому вождю, — сказал низенький. — А может, все-таки сыграем партию?

— Ему под Ипром оторвало обе руки и обе ноги, — шепотом сказал высокий, повернувшись к Йоги. — Он очень чувствительный.

— Ну ладно, так и быть, — согласился Йоги. — Одну можно.

Они вошли в теплую, прокуренную бильярдную. Заняли свободный стол и взяли с полки у стены кии. Когда низенький индеец потянулся за кием, Йоги заметил, что обе руки у него искусственные: сделаны из коричневой кожи и пристегнуты пряжками у локтей. Они начали играть на гладком зеленом сукне, ярко освещенном электрическими лампочками. Через полтора часа Йоги обнаружил, что должен низенькому индейцу 4 доллара 30 центов.

— Вы здорово играете, — заметил он своему партнеру.

— Не та уже у меня рука, что перед войной, — отозвался тот.

— Белый вождь хочет немного выпить? — спросил высокий индеец.

— А где вы достаете? — поинтересовался Йоги. — Мне приходится ходить аж в Шебойган.

— Пусть белый вождь идет с красными братьями, — ответил высокий индеец.

Они оставили бильярдный стол, положили кии на место и, расплатившись у стойки, вышли в ночь.

Темными улицами украдкой разбредались по домам мужчины. К ночи ударил мороз и сковал все вокруг. Значит, чинук все же был не настоящий. Весна еще не наступила, и те, что пустились было в разгул, протрезвели от холодного воздуха и поняли, что чинук был чистейшим обманом. «Ну и попадет же завтра мастеру!» — подумал Йоги. А может, все это подстроили хозяева фабрики, чтобы выгнать мастера с работы? Иногда и такое бывает. Крадучись в ночной тьме, мужчины кучками расходились по домам.

Два индейца шагали по обе стороны от Йоги. Они свернули в боковую улочку и остановились перед строением, похожим на конюшню. Собственно, это и была конюшня. Индейцы открыли дверь, и Йоги зашел следом. У стены оказалась лестница, которая вела наверх. В конюшне было темно, но один из индейцев чиркнул спичкой и показал Йоги дорогу. Низенький индеец ступил на ступеньку первым, металлические шарниры его протезных рук тоненько поскрипывали. Йоги двинулся за ним, а второй индеец лез позади, присвечивая Йоги спичками. Добравшись до самого верха, низенький индеец постучал в потолок. В ответ послышался такой же стук. Низенький индеец отозвался тройным прерывистым стуком. Наверху поднялась крышка, и они попали в освещенное помещение.

В одном углу находился бар с медными поручнями и высокими плевательницами. За стойкой висело зеркало. По всей комнате были расставлены легкие кресла, а в центре стоял бильярдный стол. На жердочках у стены были развешаны иллюстрированные журналы. На другой стене, в рамке, украшенной американским флагом, виднелся портрет Генри Водсворта Лонгфелло с автографом. Несколько индейцев сидели в креслах и читали. Небольшая группа собралась у бара.

— Неплохой клубик, правда? — к Йоги подошел один из индейцев и пожал ему руку. — Я почти ежедневно вижу вас на помповой фабрике.

Это был рабочий, который трудился за одним из соседних с Йоги станков. Подошел еще один индеец и тоже пожал Йоги руку. Он тоже был с помповой фабрики.

— Ну и обделались мы с этим чинуком, — сказал он.

— Да уж куда больше, — отозвался Йоги. — Ложная тревога.