Тариф на любовь - Ольга Сакредова

Тетя оказалась хитрой и не ошиблась в игре.

— Я тоже там живу. На пятом этаже, а ты?

— На четвертом.

Ася успешно завершила круг и бросила биту во второй класс.

— Кто тебя назвал Асей? — отважилась проявить любопытство Катя.

— Папа. Вообще мое имя Анастасия, Настя. Но я не люблю его. И друзья называют меня Асей. Хочешь быть моей подругой? Я хочу. — Ася намеренно ударила чуть сильнее, и бита перелетела через класс.

— Пропала, — тихо подсказала Катя. Помня о своем поражении, она не хотела обижать взрослую Асю. Но та рассмеялась задорно и легко.

— Твоя очередь, Катюша!

И девочка с радостью бросилась подбирать биту. Ася ей нравилась: и не прошла мимо, и играет с ней, и не обижается, когда проигрывает. Настоящая подруга.

Выиграла Катя, оставив Асю на седьмом классике. В пустынном дворе девочка была слишком одинока, чтобы отнять у нее победу…

— Победителю — приз! — торжественно объявила Ася и достала из кулька пирожное, которое было очень кстати.

Катя поблагодарила за угощение, но быстро вспомнила о воспитанности.

— А тебе? Давай поделимся.

— Побежденному — приз тоже. — Ася достала второе пирожное и надкусила. — Утешительный называется, — сказала она, словно ее действия требовали объяснения.

Иван установил компьютер, проверил его и удовлетворенно выключил. Порядок. Потянулся, поиграл мышцами на манер культуристов. Что ни говори, а физический труд доставляет радость и укрепляет дух. Потаскал компьютер, разработал мускулатуру и захотелось сделать что-нибудь великое, знаменательное, чтобы похвалили тебя и по-доброму запомнили. Например… мебель собрать.

Второй день не давала ему покоя мысль о мебели. Собственно, не столько мебель, сколько ее хозяйка. Черт побери, она нравилась ему, эта неприступная гордячка!

Женщины всегда были неравнодушны к его внешности. Они любят говорить о душе и чуть ли в обморок не падают от его голубых глаз или, что еще хуже, вешаются на шею, возомнив себя безвинной жертвой любви. Иван знал об этом не понаслышке. Три года он ублажал женщин, желающих купить его ночь любви. С тех пор он презирал слабый пол. Или там, где другие проявляли уважение к женщине, он равнодушно проходил мимо. Равнодушие заменяло ему почтение. Иван давно утратил вкус вожделения, жизнь холостяка-отшельника казалась ему заслуженным раем. Женщины со своими эротическими пристрастиями осточертели ему.

И вдруг появляется она — которая принимает его в штыки, злится, дерзит и отталкивает. А в глазах — страх, ожидание и беспомощность. Так себя чувствует кошка, защищающая котят от огромного пса, лениво прохаживающегося по двору. Его неуклюжее миролюбие вызывает агрессивный испуг, что, в свою очередь, пробуждает интерес и любопытство.

Иван был возбужден. Мозг заработал в извечном направлении завоевания, так же как подсознание Насти, отягощенное моралью веков, инстинктивно соорудило защитную броню. Жених, который никогда не станет ей мужем, стены квартиры, замок на дверях, явное нежелание поддерживать знакомство и соседское доброжелательство — это не факт, не хвастовство, не набивание цены. Это защита — безрассудная, скоропалительная и паническая.

Это был вызов, проигнорировать который не в состоянии мужское Я — тоже подсознательное.

Только теперь, спустя шесть дней после необычного столкновения, Иван понял, что включился в игру, правила которой определяла капризница судьба. Он не хотел, что бы Настя сдалась быстро, он и не думал укладывать ее в постель, скорее был бы разочарован таким финалом. Но она поднимала его настрой, вызывала на губах глупую улыбку и озорные огоньки в глазах. Иван уже не мог контролировать себя, когда вдруг прорывалось необузданное красноречие или, напротив, костенел язык; когда его охватывала необъяснимая радость или ни с того ни с сего одолевали тревога и беспокойство.

Настя не была красавицей, не выделялась среди других ни броской одеждой, ни ярким макияжем, ни притягивающим взгляд поведением. Но она нравилась Ивану. Что-то в ней было родное, близкое ему. Как симоновская Родина — тихий уголок, то, что называют Домом. В своем Доме Иван хотел мира, а потому надо было наладить отношения с Настей, перебороть ее отчужденность и агрессивность. И лучше всего начать с добрых дел.

Обо всем этом он думал, наблюдая за девушкой и девочкой, которые, сидя на бордюре, уплетали пирожные и весело переговаривались.

— Поиграем еще? — попросила Катя, с удовольствием уничтожив заслуженный приз.

— Я бы с радостью, — вздохнула Ася, — но у меня дома такой кавардак…

— Что? — Катя не поняла последнего слова.

— Беспорядок страшный, — объяснила Ася. — Надо идти делать шкафы.

— Ты сама их делаешь? — изумилась девочка.

— Приходится, — еще раз вздохнула Ася. — Когда я соберу эту проклятую мебель, ты придешь ко мне в гости?

Катя кивнула в знак согласия.

— А почему она проклятая?

— Потому что у меня ничего с ней не выходит. Ну, пока! Не скучай.

Ася поднялась, взяла сумки в руки и, махнув головой Кате на прощание, пошла домой.

Она вставила ключ в замок, когда за спиной раздался голос:

— Здравствуй, Настенька.

Горестно вздохнув про себя, Ася медленно повернула голову. Иван держал в руках набор отверток и пассатижи с видом заправского плотника.

— Здравствуйте, — нехотя ответила она. — Все ищете работу?

— Жалко терять только что приобретенный опыт, — шутливо посетовал Иван. — Вдруг кому-то пригодится… Тебе, к примеру. Чего тянуть, ждать, когда появится время у Юлиана, а рядом пропадают свободные руки?

— Вы умеете убеждать, — недобро усмехнулась Ася, открыв дверь. — Входите.

Она наклонилась за сумками, но Иван перехватил их быстрее.

— Если согласилась использовать меня, то уж на всю катушку… м-м-м… — От удара Асиного затылка о его подбородок у него из глаз посыпались искры. Он выпрямился, зажмурившись от апперкота хрупкой Насти.

— Меньше будете говорить.

— Настенька! — растягивая гласные, взмолился Иван, открыв глаза и сверкнув густой синевой взгляда ей в лицо.

Она отвернулась, скрывая улыбку и борясь с желанием ударить его еще раз.

Иван отнес в кухню сумки и пошел в комнату, где дожидалась своего мастера деревянная пирамида. Ася разложила продукты по местам, села на стул и задумалась.

Странный народ мужчины. Одного не допросишься, другого не выдворишь. Юлиан говорил, что собрать мебель — раз плюнуть, сосед — что намучился, пока собрал. Однако этот мученик без слов, без просьбы приходит и делает, а тот, кто поднаторел, палец о палец не стукнет. Интересно, для кого она старается? Кто будет жить в этом доме?