Ле-цзы (перевод В.В. Малявина) - Ле-цзы

Ле-цзы сказал:

— Воспринятое духом — это то, что случается во сне. Воспринятое телом — это то, что происходит наяву. Поэтому то, о чем мы думаем днем, ночью мы видим во сне: так встречаются тело и дух. Вот почему, когда дух сосредоточен, мысли и сновидения сами собой рассеиваются. Скоротечные превращения всего сущего не могут объяснить те, кто доверяются только пережитому наяву, и их не могут понять те, кто доверяют только увиденному во сне. Нет, не напрасно было сказано, что настоящие люди древности забывали о себе наяву и не видели снов, когда спали!

На самом юге западного предела Земли есть страна, и где пролегают ее границы — неведомо. Зовется она Гуман. Силы Инь и Ян там не соединяются, поэтому там нет различия между холодом и жарой. Там не светят ни солнце, ни луна, и поэтому там нет различия между ночью и днем. Люди там не едят пищи и не носят одежды, но все время спят, просыпаясь лишь раз в пятьдесят дней. Они считают действительным то, что видят во сне, и не верят тому, что видят наяву.

Страна, отстоящая на равные расстояния от всех четырех морей, зовется Срединным царством. Она простирается на юг и север от Желтой Реки и на восток и запад от горы Тайшань более чем на десять тысяч ли. Силы Инь и Ян пребывают в ней в согласии, поэтому жара и холод равномерно сменяют друг друга. Тьма и свет в ней разделяются поровну, поэтому дни и ночи сменяют друг друга. Среди ее жителей есть и умные, и глупые. Все существа Земли здесь живут и плодятся, и имеются в наличии все искусства и таланты. Чтобы надзирать за ними, есть правители и чиновники, чтобы поддерживать их в жизни, есть обычаи и законы. Слова и деяния их невозможно ни пересказать, ни сосчитать. Они спят и бодрствуют поровну, и они считают, что происходящее с ними наяву истинно, а происходящее во сне — неистинно.

На самом севере восточного предела Земли есть страна, которая зовется Фуло. Там всегда жарко из-за избытка света солнца и луны, там не произрастают лучшие злаки. Тамошние жители питаются кореньями и плодами и не умеют готовить пищу на огне. От природы они грубые и жестокие, сильные притесняют слабых. Они чтут лишь победителей и не признают справедливости. Они много бегают и редко отдыхают, всегда бодрствуют и никогда не спят.

Инь в царстве Чжоу управлял большим хозяйством. Его слуги, спешившие выполнить каждое его приказание, трудились от зари до зари. Был среди них старый, выбившийся из сил слуга, которому приходилось трудиться сверх меры. Утром он со стоном шел на работу, вечером, вконец утомившись, крепко засыпал. Погрузившись же в сон, он каждый раз видел себя правителем царства, вершащим дела государства, повелевающим народом. Он развлекался как хотел, проводя время в пирах и прогулках, глядя на празднества и представления. Его радости не было предела. Когда же он пробуждался, то снова видел себя жалким прислужником.

Когда кто-нибудь выражал ему сочувствие, видя, как он мучается, слуга отвечал:

— Жизнь человека длится сотню лет, и это время делится на дни и ночи. Днем я простой слуга и жизнь моя тяжела, зато по ночам я живу как царь. На что же мне жаловаться?

А владелец хозяйства Инь был вечно занят хлопотами. В заботах о дарованном предками наследстве он истощал силы тела и души. И каждую ночь, заснув, он видел себя во сне рабом, которого подгоняют, дают самую грязную работу, ругают и бьют. Он бредил и стонал во сне и лишь с приходом дня находил отдохновение. Опечаленный этим, Инь попросил совета у друга, и тот сказал ему:

— Имея столь высокий титул и такое богатое наследство, вы намного превосходите остальных. Когда вы видите себя во сне рабом, которого заставляют без отдыха трудиться, то это судьба воздает вам то, чего вы лишены. Разве можно иметь все сразу и во сне, и наяву?

Услышав совет друга, Инь перестал перегружать работой своих слуг и сократил свои хлопоты. С тех пор он почувствовал облегчение.

В царстве Чжэн жил человек, который однажды пошел в лес за хворостом и наткнулся на испуганного оленя. Он ударил оленя и убил его наповал. Опасаясь, что кто-нибудь это заметит, он спрятал оленя во рву и прикрыл его хворостом. Но от радости он даже забыл, где спрятал добычу, и решил, что все это случилось с ним во сне.

По дороге он сам себе рассказывал вслух про то, что с ним случилось. Слова его услышал некий прохожий, который пошел в указанное им место и обнаружил оленя. Когда этот прохожий пришел домой, он сказал жене:

— Какой-то дровосек во сне убил оленя, но забыл, где спрятал его, а я этого оленя нашел. Поистине тот человек видел вещий сон!

— А может, это тебе приснилось, что тот дровосек убил оленя? — возразила жена, — Откуда тут взяться дровосеку? Поскольку ты сам нашел оленя, то не лучше ли сказать, что это ты видел вещий сон?

— К чему разбираться, кому приснился этот сон? Главное, что я добыл оленя!

Дровосек тем временем вернулся домой, но никак не мог смириться с мыслью, что потерял убитого им оленя. В ту же ночь он увидел во сне и место, где он спрятал оленя, и человека, который забрал его. На следующее утро, руководствуясь своим сном, он разыскал того человека, а потом пошел к судье, требуя, чтобы ему возвратили оленя. Его отвели к главе судебного ведомства, который рассудил так:

— Если ты действительно поймал оленя, тогда ты напрасно называешь это сном. А если ты убил оленя во сне, то нельзя говорить, что это было в действительности. Тот человек на самом деле взял твоего оленя, однако ж оспаривает твое право владеть им. Его жена тоже говорит, что он во сне увидел чужого оленя, однако не желает признавать того, кто этого оленя убил. Я же могу сказать только, что в наличии имеется олень. Предлагаю вам разделить его между собою.

Об этом деле доложили правителю Чжэн, и тот сказал:

— Увы! Уж не собирается ли главный судья разделить оленя во сне?

Спросили мнение первого советника, и тот сказал:

— Я не способен понять, где тут сон, а где явь. Если вы хотите отделить в этой истории сон от яви, то вам придется позвать самого Желтого Владыку с Конфуцием. Но коль скоро ни Желтого Владыки, ни Конфуция уже нет в мире, кто же сможет разобраться в этом деле? А посему лучше согласиться с решением главного судьи.

В зрелом возрасте Хуа-цзы из Янли в царстве Сун лишился памяти. Получив подарок утром, он к вечеру забывал о нем; вручал подарок вечером, а утром уже не помнил о нем. На улице он забывал идти, дома забывал сесть. Сегодня он не помнил, что случилось с ним вчера, а на следующий день забывал, что было сегодня. Родные очень переживали за него и пригласили гадателя, который погадал на панцире черепахи, но не дал ответа о судьбе Хуа-цзы. Тогда домашние пригласили колдуна, который прочел заклинания, но ничего не добился. Пригласили знатока ритуалов, который совершил торжественный обряд жертвоприношения, но и это не помогло. Пригласили доктора, но и тот оказался бессилен. Был там некий конфуцианский ученый из царства Лу, который утверждал, что сможет исцелить Хуа-цзы. Семья Хуа-цзы обещала ему в случае успеха отдать половину своего состояния. Конфуцианец сказал им:

— Этот недуг, конечно, нельзя разгадать по линиям на черепашьем панцире, или прогнать заклинаниями, или смягчить жертвоприношениями, или же исцелить снадобьями и иглами. Я попробую воздействовать на его сознание, изменить его мысли. Есть большая вероятность, что я его вылечу.

Тут конфуцианец раздел Хуа-цзы донага, и тот стал искать одежду; заставил Хуа-цзы голодать — и тот стал искать еду; завел его в темноту — и тот стал искать свет. Конфуцианец был очень доволен и сказал сыновьям Хуа-цзы:

— Болезнь можно вылечить. Но мое искусство передается тайно из поколения в поколение, открывать его посторонним запрещено. Я попрошу всех удалиться из комнаты больного, а сам останусь наедине с ним на семь дней.

Все повиновались, и никто не увидел, что делал тот конфуцианец. Однако же болезнь, державшаяся многие годы, отступила за одно утро.

Но, очнувшись, Хуа-цзы впал в ярость. Он порвал с женой, подверг наказанию сыновей и с копьем в руках прогнал конфуцианского ученого. Его схватили и стали допытываться, почему он так осерчал.

— Раньше, когда я ничего не помнил, я не чувствовал никаких стеснений, — ответил Хуа-цзы. — Я даже не ведал, существует ли небо или земля. А теперь я вдруг пришел в сознание, и сразу же мысли об утратах и приобретениях, радостях и печалях, любви и ненависти за двадцать или тридцать лет моей жизни опутали меня, словно клубок нитей. Неужто я не смогу больше хотя бы на миг забыться?

Услышав об этой истории, Цзы-Гун немало подивился и поведал о ней Конфуцию.

— Тебе этого не понять, — ответил Конфуций, повернулся к Янь Юаню и велел ему записать рассказанное Цзы-Гуном.

У главы семейства Пан в царстве Цинь был сын, который в детстве выделялся недюжинным умом, а возмужав, лишался рассудка: пение он принимал за плач, белое считал черным, благоухание — зловонием, сладость — горечью, а дурной поступок — добрым делом. О чем бы он ни думал, он все понимал наоборот, будь то небо или земля, четыре стороны света, вода или огонь, жара или холод. Некий человек по фамилии Ян посоветовал его отцу: