Атташе - Евгений Адгурович Капба

пытался меня прощупать — уже третий день подряд. Подсаживался поиграть в шахматы, предлагал сигару, приглашал составить компанию в покер. Однако мат он мне ставил ходов за десять — я поддавался, а он обожал выигрывать. Курить я не курил и к картам был равнодушен. И вот теперь — новый заход.

— Так что, поручик, взгреем официанта? Пусть принесут еду, подходящую для настоящих мужчин! — махнул рукой он.

Рукав его двубортного пиджака пролетел в опасной близости от соусницы.

— Те настоящие мужчины, которых я знал, были весьма неприхотливы в еде, — наконец поддержал беседу я, — Лазаревич, например, говорил, что всё, что попало в котел и шевелится — протеины, не шевелится— витамины, скрипит на зубах — минералы.

— Этот ваш Лазаревич — тоже боевой офицер? — поднял красивую бровь Веста.

— Нет, коммерсант. Был, — отрезал я и склонился над перепелом.

Рыбу, птицу и девицу берут голыми руками, говорите? За что тут браться-то?

Музыканты взялись за инструменты, первые медные аккорды принялись кружить по залу. Пассажиры ухватили столовые приборы и с новой силой принялись за еду. Интересно, каково это — выступать перед жующими людьми?

Когда Изабелла Ли запела, я отложил перепела в сторону и прикрыл глаза — это было чудесно, пусть я и понимал слова с пятого на десятое, уж больно интересный говор она использовала, исполняя авторские композиции. Наверное, что-то местечковое.

Идиллию прервал нарочито-возмущенный молодой женский голос:

— Гарри, убери от меня руки, грязное животное! — ну, началось.

Эта парочка всех уже здорово допекла. То ли молодожены, то ли любовники, записаны они были под фамилией Вильсон. Гарри и Барбара Вильсон. Эксцентричные, по всей видимости — в средствах не ограниченные, дерганные, истеричные… Нуар, богема и всё такое.

Бледная тонкая ладошка Барбары прилетела прямо по гладко выбритой щеке Гарри, издав звонкий шлепок. Молодой человек, ничтоже сумняшеся, размахнулся и влепил пощечину ей в ответ — а потом схватил за талию и притянул к себе. На мгновение они слились в страстном поцелуе. Вот это любовь, да? Нет.

Оторвавшись от возлюбленной, Гарри щелкнул пальцами:

— Вина! Вина, официант, черт бы вас побрал!

Интересно, я один заметил в разрезе коктейльного платья Барбары шлейку от набедренной кобуры для скрытого ношения оружия? Причуды богатых — или..? По крайней мере, Веста пялился на вырез немного повыше.

Наша секция постепенно заполнялась. Пришла вдова Моррис — пожилая строгая женщина, сангвинический живчик — доктор Сартано, желчный и скупой мсье Роше, в высшей степени благовоспитанные и приятные сестры Медоус из Альянса и какой-то нихондзин в цивильном костюме, который смотрелся на нем так же уместно, как я — на лошади верхом. Он явно привык к совсем другой одежде. И фамилия у него была забавная — Егучи. Егучи-сан.

Этот Егучи с Вестой поглядывали друг на друга с подозрением. Хотя, учитывая специфический разрез глаз нихондзина, было похоже, что он на всех поглядывает с подозрением.

— Бон аппетит! — сказал доктор Сартано и устроился за своим столиком.

— Пойдем танцевать, милый! — Барбара Вильсон потянула Гарри из-за стала.

Это значило, что нам всем предстоит что-то вроде парного стриптиза — хотим мы того или нет. Раз-другой это было даже пикантно, но потом — просто противно. Хотя стоит признать — я на них пялился, да. Но не потому, что меня привлекали весьма сомнительные прелести миссис Вильсон, а из-за кожаной шлейки на бедре. На кой черт им оружие? Так же, как и я — что-то скрывают?

Вдова Моррис демонстративно поднялась со своего места и сказала официанту:

— Принесёте мне ужин в каюту!

Под самой сценой извивались Вильсоны. Кажется, даже Изабелла Ли смотрела на них неодобрительно.

* * *

Куда Вильсоны не ходили — так это в шахматный клуб. То есть клуба на самом деле никакого не было: если погода позволяла, несколько досок ставили на верхней палубе под навесом, и любой желающий из первого или второго класса мог прийти сюда поиграть. Если бы у меня был выбор — я бы лучше переселился во второй класс. Инженеры, бизнесмены средней руки, учителя, врачи, журналисты и авантюристы — вот публика по мне. А высшее общество… По крайней мере, на этом корабле от него попахивало гнилью.

Я устроился на легком угловатом стуле и высыпал на столик простые деревянные фигуры. Доска была потертой, видавшей виды — и мне это нравилось. Со стуком расставляя пешки, пытался угадать, кто окажется моим соперником сегодня. Нет, я не был большим знатоком игры и великим шахматистом и чаще всего проигрывал. Не умел я думать на множество ходов вперед, просчитывать варианты… Делал ставку на одно масштабное наступление, а там — куда кривая вывезет. Всё как в жизни. Потому я — поручик, а не генерал. И да, в новой имперской армии имелась пара-тройка генералов моего возраста…

— У вас свободно? — спросил доктор Сартано.

Я кивнул, с удовлетворением отметив скривившуюся физиономию Джона Весты, который вышагивал через палубу с двумя бокалами мартини в руках, явно намереваясь всё-таки вывести меня на разговор. Ненавижу мартини и не доверяю Весте. Лучше уж доктор.

Он был вроде как аппенинцем, из Медиолана, и, вопреки стереотипу о жителях этих благодатных, но неспокойных земель, не был ни кудрявым, ни черноволосым. Невысокий, лысеющий шатен, лучащийся энергией, всегда хорошо одетый и приятно пахнущий, он зарабатывал огромные деньги врачеванием сильных мира сего. Деньги становились тем большими, чем более неприлично было говорить в светском обществе о заболеваниях, на которых специализировался доктор Луиджи Сартано. Вот и сейчас его выписал в Сипангу некий неназванный миллиардер. И даже оплатил билет первым классом! Интересно — почему не выслал личный дирижабль? Современные цеппелины вполне были способны пересечь океан с двумя-тремя дозаправками на островах…

— Ну что, сегодня я — белыми? — он примостился на стульчик, не забыв подложить предусмотрительно захваченную из каюты подушку.

Сартано вообще был большим любителем комфорта. Он и со мной-то играть садился, чтобы поправить свою самооценку после разгрома от Роше или капитана Шиллинга.

— Нет проблем, доктор, — я перевернул доску, — Ходите.

Мы дышали морским воздухом, стучали фигурами по доске и перебрасывались ничего не значащими фразами, пока Сартано наконец не спросил:

— Почему вы больше не надеваете мундир? Вам очень к лицу! Стесняетесь? Вы произвели сокрушительное впечатление на дам, когда заявились в первый день в этой оливковой форме, с таким внушительным иконостасом на груди… Выбросили флаг, а потом — всё?

— Нужно было ведь произвести первое впечатление, верно? А теперь мне и в свитере неплохо.

Свитер, кстати, был отличный: крупной вязки, шерстяной, с брезентовыми вставками.