О любви и смерти (сборник) - Макс Фрай

Не было в доме ни стола, ни стульев, ни шкафа, ни вещей, которые в этом шкафу можно было бы хранить. На нем, впрочем, была какая-то одежда. Носил ее, не снимая, стараясь не думать о том, как, должно быть, она пахнет потом. Сам, впрочем, не чувствовал ни неприятного запаха, ни зуда, ни каких-то иных неудобств. Что отчасти даже жаль – поиски возможности помыться и постирать одежду могли бы помочь скоротать время. Но таких поблажек, надо понимать, не полагалось.

Все это, впрочем, ерунда. Что действительно плохо – в доме не было лестниц. И даже порог находился на одном уровне с землей. А вокруг – бескрайняя степь, ровная, как поднос, на котором подают Господу утренний кофе.

Кофе здесь не было тоже. Не то чтобы хотел его выпить, но смутно помнил, что это такое. Воспоминания не были чувственными, просто набор фактов: кофе – это ароматный бодрящий напиток темно-коричневого цвета, который я люблю.

Знать бы еще, кто такой у нас «я».

…Что такое «я», даже не пытался разобраться. Никогда не любил тщетных усилий. Зато пытался разобраться с лестницами, вернее с их отсутствием. Потому что помнил правило: нужно спуститься еще на одну ступеньку. Тогда начнется новый этап игры. Возможно, он будет интересней текущего. Да практически гарантировано. Хуже, чем сейчас, вполне может стать, а вот скучнее – это надо очень постараться.

Все чаще жалел о пропаже книг: из них можно было бы построить лестницу. Как жаль, что эта идея не пришла в голову, пока книги валялись повсюду. Может быть, они были единственным шансом, и сообразить следовало вовремя? Упражнение на скорость? Плохо дело, если так.

Однажды смотрел в окно на снова примерещившихся коз, оливковую и зеленую, и вдруг понял, что у окон есть подоконники. И если залезть на подоконник, можно сделать шаг вниз, то есть, на пол или на землю, это наверное все равно. Чем не ступенька? Господи боже, да конечно, это она! Всегда была под носом.

Во всяком случае имело смысл попробовать.

Перед тем как шагнуть с подоконника, подумал про коз – интересно, что с ними случится после того, как станет некому мерещиться? Но это был не очень важный вопрос. Не настолько важный, чтобы ради него откладывать шаг в…

В саду находились разные живые существа, шумные и беспокойные. Они были не настоящие, по крайней мере, не такие, как она. Сразу поняла это и заплакала. Не то от страха находиться среди стольких чужих сразу, не то от разочарования: игра не закончена, я еще не дома. Понятия не имела, что такое «дома», но понимала, что пока не там. И помнила, что идет игра.

Уже хорошо.

Кто-то сунул в руки ярко-синий предмет, похожий на магический жезл, но такой же ненастоящий, как живые существа вокруг. Не надо было его брать.

Но взяла и взмахнула им – просто так, в шутку. Предмет издавал неприятный треск. Пришлось выбросить в траву. Сама тоже упала в траву, и это оказалось удачным решением. Когда лежишь на спине лицом вверх, видишь, как по небу плывут облака. Смотрела на них, думала: «Там мой дом». От удовольствия издавала бессмысленные, но приятные звуки. Наверное, это был смех.

Какая-то сила подхватила и понесла. Хотела возмутиться. Хотела сказать: «Я вращала огненные карусели, я держала в руках разящий меч, власть моя простирается над сушей, водами и тьмой звериных зрачков, я неумолима, я опасна, верни меня на место и больше не беспокой». Но вместо этого снова заплакала, осознав, что не в силах вместить смысл своих слов в бессмысленность мира, поэтому слова тоже превращаются в бессмыслицу, вот прямо сейчас, и я вместе с ними – навсегда. И ничего не поделаешь.

А потом почему-то уснула.

Проснувшись, лежала в темноте. Надо было вспомнить что-то важное, но оно не давалось. Вспомнила слово «ступенька», но не знала, что оно означает. Хотела подумать о чем-то другом, но для мыслей недоставало слов. В ушах звенели сочетания звуков: «соль», «жираф», «ложка», «смола». Наверное это были слова, наверное они что-то означали. Но что? Этого она больше не знала.

Ступенька! Ступенька, ступенька, ступенька. Уснула, решив: пусть мне приснится эта «ступенька», тогда я вспомню.

Во сне и правда были целые лабиринты, построенные из лестниц, но проснувшись, она не знала, что делать с полученным знанием. Ничего похожего наяву не было. Только белый потолок да разноцветные стены. На стенах были нарисованы яркие круги не совсем правильной формы. Круги назывались «яблоки», но этого она пока не знала.

Перевернулась на бок, потом на живот. Снова на бок и на спину. Оказалась на краю кровати, хотя слов, чтобы сообщить себе об этом, по-прежнему не знала. Но теперь видела границу между плоскостью, на которой лежала, и ее отсутствием. Внизу была другая плоскость, бесконечная или почти. Интересно, это считается ступенькой? Не очень похоже, но принцип тот же. Имеет смысл проверить.

И снова перевернулась на бок. И упала.

Падая, вспомнила смысл слов: «игра», «ступенька», «вниз», «шагнуть», «домой». Успела подумать: «Я молодец».

Слева была красная полоса, справа – зеленая. Само оно тоже было полосой. Синей. Или только думало, что было. Быть синей полосой оказалось приятно. Это давало покой и время. Время требовалось, чтобы подумать. Чтобы вспомнить. Чтобы понять.

От размышлений цвет изменился. Стало желтой полосой. Это было весело и щекотно. Но отвлекало от размышлений. Решило, что лучше оставаться синей полосой. Посинело.

Что-то потом пришло. Оно было живое. Оно было не полоса. Спросило: «Ну, как мы себя чувствуем?» Бессмысленный вопрос. Синяя полоса не может рассказать о своем самочувствии. Хочешь узнать, каково быть синей полосой – стань ею. Это единственный метод.

Рассердилось, но цвет не изменило.

«У тебя игра, – сказала красная полоса. – Тебе надо спускаться вниз по лестнице. Нельзя останавливаться, застрянешь».

К ней имело смысл прислушаться. По крайней мере, у нее был цвет. Тот, у кого есть цвет, имеет смысл.

«В некотором смысле мы тоже лестница», – сказала зеленая полоса.

Это было смешно.

Спросило: «И как, интересно, лестница может спуститься по лестнице?»

«В воображении, конечно, – ответила красная полоса. – Попробуй. Что ты теряешь?»

«Как мы себя чувствуем?» – настойчиво твердило бесцветное нечто.

Очень хотелось избавиться от его вопросов. Навсегда. Любой ценой.

Тогда перестало быть синей полосой. Стало круглым мячом, который катится вниз по лестнице: красная ступенька, зеленая ступенька. Синей ступеньки не было. Синяя ступенька превратилась в синий мяч, тугой и звонкий: пок! пок! пок! Очень весело было скакать по этой лестнице.

Пок!

Сказала:

– Твоя мама бывает совершенно невыносима.

Услышала в ответ слова. Много бессмысленных слов. Ей стало скучно. Огляделась по сторонам и почти сразу увидела лестницу, ведущую вниз, на первый этаж.

Вспомнила: лестница – это то, зачем я здесь. Подумала: «Хотя бы один раз воспользуюсь настоящей лестницей. Или так уже было? Не помню. Плевать. Я хочу домой».

И начала спускаться в гостиную.

Первое, что сказал, открыв глаза: «Это нечестно». Но тут же сам вспомнил, что честно, все как договаривались.

– Именно так все обычно и говорят, – улыбнулся тот, чье имя звучит как второй по счету выдох после пробуждения, а потому непроизносимо.

Этот голос всегда успокаивал. И одновременно заставлял собраться.

Собрался. Подумал. Вспомнил, как часто ему придется слышать это «нечестно» – потом, когда учеба закончится и начнется настоящая жизнь, которая, конечно же, уже была и будет потом, всегда, обучение – это остров в потоке времени, вечный момент беспомощности, которая – фундамент могущества.

В очередной раз внутренне согласился с этой картиной мира. Спросил:

– А что на это можно ответить?

– Разумеется, ничего. Только обнять.

И обнял – для наглядной демонстрации. Урок номер один. Последний из первых уроков.

Увидев свое отражение в веселом желтом глазу учителя с горизонтальным козьим зрачком, похожем на знак «минус» и символизирующим, надо думать, вечное вычитание, в сумме дающее бесконечность, подумал: «Где-то тут наверняка тоже есть лестница». И рассмеялся.

Это был правильный ответ.

Брат

У него был радужный зонт. Вернее, аж шестнадцатицветный, каждый клин другого оттенка. Такие зонты на самом деле вовсе не редкость, но ходят с ними обычно разнокалиберные богемные девы, а не седые загорелые мужчины в скучных дорогих пальто и ботинках, достойных создания «Оды к безупречности», большой Сапфической строфой. Или третьей Асклепиадовой. Хрен разберет, в чем там на самом деле разница. И этот хрен – определенно не я, подумала Агни. Гуманитарным образованием по-настоящему наслаждаешься дважды. На старте, когда ощущаешь себя человеком, познавшим заковыристые тайные имена всех вещей и явлений, а потому получившим над ними некую тайную власть. И на склоне лет, когда снисходительно позволяешь себе забывать всю эту терминологическую чепуху, которая, будем честны, так и не пригодилась.