Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин

Действительно, дел у миссис Остин было невпроворот. Ей надо было присмотреть за работой в огороде, на птичнике, на маслобойне, за приготовлением пищи для стольких прожорливых мальчишек, да еще проследить, чтобы все они были умыты и обстираны. Девять рубашек, семь пар чулок, две пары бридж, семь носовых платков, два ночных колпака и всего лишь одно полотенце — таков был обычный список вещей ученика. (Никаких ночных рубах, да мальчики прекрасно обходились и без них — спали нагишом или в своих обычных рубашках.) Кроме того, миссис Остин должна была следить за порядком в переполненном доме.

Учеников было не так уж много, так что школа Остинов больше походила на большую семью, чем на образовательное учреждение. В свободное от уроков время у девочек Остин словно бы прибавлялось братьев, которые возились и играли с ними. Игра, которую очень любили в то время в сельских домах, выглядела так: девочки садились на верхней ступеньке лестницы на плотную скатерть, а мальчики брались за углы скатерти и стаскивали их вниз. Можно себе представить, какая куча-мала возникала и сколько было радости и смеха. Играли и в прятки, и в жмурки, а еще в Стивентоне бывали танцы, в которых иногда участвовали даже самые младшие. Летом играли в крикет, а зимой мальчишки могли наблюдать за началом охоты и пробежать пару миль за взрослыми охотниками. Иногда по их просьбе Джеймс взбирался на дерево, чтобы согнать оттуда куницу, сбивавшую гончих с лисьего следа.

Некоторые из мальчиков стали друзьями младших Остинов на всю жизнь, среди них четыре брата Фаул из Кинтбери в графстве Беркшир — Фулвор-Крэйвен, Том, Уильям и Чарльз, сыновья однокашника мистера Остина по Оксфорду, — они были ровесниками старших мальчиков Остин.

О том, что за жизнерадостная атмосфера царила в школе, говорит стихотворение, написанное миссис Остин. Она отправила его одному из учеников, сыну беркширского баронета Гилберту Исту, который после Рождества задержался дома дольше, чем полагалось, наслаждаясь танцевальным сезоном. Она призывала его вернуться в «Дом Знаний», где, как она пишет, «Что ни день, то урок, И для игр есть свой срок».

     О Виргилии мы     Вам поведать должны,И рассказ сей весьма интересен;     Ты не слышал начало,     Но осталось немало —Шесть томов удивительных песен.

     Что танцор ты отменный     Подтвердят, несомненно,Все, кто видели, как ты порхаешь…     Но не скрою тревоги:     Упражняешь ты ноги,А вот ум развивать забываешь!

     Обрати же вниманье     Ты на наше посланьеИ подумай: «Я скоро приеду!»     И на радость всем нам     Возвращайся к друзьям —Фаулам, Стюарту, Генри и Нэду[14].

Перо миссис Остин вернуло Гилберта в школу; позднее он продолжил учебу в Оксфорде, а стихотворение бережно сохранил. Оно говорит нам не только о том, как ловко миссис Остин управлялась с пером, но и как глубоко она интересовалась всем, что происходило с их учениками.

Когда Дженни не было еще и трех лет, а ее матери исполнилось тридцать девять, миссис Остин обнаружила, что снова беременна. Если они с мужем и не пришли от этого в восторг, то, во всяком случае, проявили покорность Божьей воле. В конце июня 1779 года на свет появился их шестой, и последний, сын Чарльз — ему хватило такта родиться во время летних каникул, когда в доме оставались только его родные братья и сестры. Через две недели после рождения малыша Джеймс отправился вместе с отцом в Оксфорд, чтобы поступить в колледж Святого Иоанна. Ему было четырнадцать лет, то есть он стал студентом на два года раньше, чем в свое время отец. Но ему уже не пришлось, как когда-то мистеру Остину, демонстрировать чудеса прилежания и сообразительности, чтобы получить стипендию. Право претендовать на нее Джеймсу давали материнские родственные связи.

Колледж Святого Иоанна предоставлял стипендии всем, кто мог доказать кровную связь, пусть и самую отдаленную, с семейством «отца-основателя» сэра Томаса Уайта[15]. Поскольку Ли с таким энтузиазмом изучали и хранили семейную историю, Джеймс без труда предоставил необходимые данные из своей родословной. Они с отцом отужинали с дядюшкой миссис Остин, который в свои восемьдесят шесть все еще возглавлял Бейллиол-колледж и был язвителен, как всегда: когда воспитанный Джеймс захотел снять с себя новенькую, только полученную мантию перед тем, как сесть за стол, ему было сказано: «Разоблачаться не обязательно, молодой человек. Мы ведь не собираемся драться». После поступления Джеймс вернулся домой, а с октября начал ездить из Стивентона в Оксфорд и обратно, что вполне позволяли короткие учебные семестры. И еще он начал писать стихи, как и его мать.

Тем летом Эдвард также был в отъезде. В мае 1779 года Остинов навестил их дальний родственник Томас Найт, стивентонский помещик, в своем имении не проживавший. Он только что женился и совершал свадебное путешествие со своей молодой женой Кэтрин. Найтам так понравился Эдвард, что они пригласили его с собой. Вероятно, они подумали, что у миссис Остин и без того хлопот хватает, и оказались правы. Конечно, брать с собой в свадебное путешествие двенадцатилетнего мальчика довольно необычно, но Эдвард отличался таким открытым солнечным нравом, что Найты за время поездки по-настоящему к нему привязались. Эта привязанность сохранилась и после, Томас и Кэтрин пригласили мальчика навещать их в Кенте, а затем, поскольку своих детей у них так и не появилось, стали воспринимать Эдварда почти как родного сына.

Приблизительно в это же время была устроена и дальнейшая судьба бедняги Джорджа. Родители, надо думать, обсудили все с братом и сестрой миссис Остин Джейн (как и Кассандра, вышедшей замуж за священника Эдварда Купера из Бата) — необходимо было еще обеспечить заботу и об их слабоумном брате Томасе. В тихой деревушке Монк-Шерборн, недалеко от Бейзингстока, была найдена семья Калхем, которая взялась присматривать и за Томасом Ли, и за Джорджем Остином. В стихах Крабба[16] упоминаются бедные идиоты, подвергающие себя разнообразным опасностям: то попадут под колеса быстрого экипажа, то свалятся в колодец… Было важно найти людей, на которых можно положиться; совершенно очевидно, что Ли и Остины их отыскали. Нет ни одной записи о визите к брату и сыну, но разумно предположить, что такие визиты имели место — уже хотя бы потому, что необходимо было расплачиваться с Калхемами.

О раннем детстве самой Джейн сохранилось мало свидетельств. Прямо о своих детских годах она вспомнила лишь однажды (кроме упоминаний о том, что была стеснительной), но это очень живое воспоминание — оно словно бы переносит тебя в одну комнату с Джейн и ее братом Фрэнсисом и заставляет услышать хэмпширский диалект, на котором дети говорили со своими нянями. Воспоминание это содержится в стихотворении, написанном для Фрэнсиса спустя тридцать лет, в 1809 году, когда родился его старший сын. Джейн выражала надежду, что малыш будет походить на отца, а затем обращалась к прошлому, когда Фрэнк, маленький ростом, но подвижный и сообразительный, возглавлял их детскую «банду». Она вспоминала, как брат непокорно выглядывал из двери, когда их всех уже уложили спать, и спорил с няней, подражая ее мягкому простонародному выговору: «Бет, я не ляжу на кровать».