Изменишь однажды... - Диана Ярук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня кружится голова. Не совсем об этом я думала, решившись просить о подработке.
— Анечка, я на всё согласна. Хоть завтра готова начать. Ты, кстати, куда дитё дела, с собой что ли принесла?
— Сашкина мамандра согласилась посидеть. У нас тут всё горит, сама понимаешь.
Мы прощаемся, и я потихоньку начинаю осознавать, во что ввязалась.
Потом я пишу сообщение Кате из агентства нянь. Аккуратно спрашиваю, не уволят ли её, если она будет брать смены на стороне? Та вскоре отвечает, что сама уже уволилась — села писать диплом. Но если надо пару раз в неделю присмотреть за любителем «Шмяка», то она всегда рада.
Я делаю несколько кругов по комнате, не в силах сдержать волнение и бьющую из меня энергию. И тут звонит незнакомый номер.
— Надя, привет! Это Максим, — доносится из трубки голос, — у меня, эмм, к тебе просьба…
— Слушай, Максим, мы взрослые люди и нам не нужна сваха, правда? Давай скажем Ане, что сходили в самый крутой московский ресторан, съели по палтусу, но показались друг другу совершенно неинтересными, хорошо?
— Ой. Не понял. При чём тут Аня? Я звоню попросить помочь выбрать подарок для Зои, если у тебя есть время, но если хочешь в ресторан, то можем пойти и туда. Только я не люблю палтуса.
— Подожди, тебе Аня не говорила ничего? — я чувствую, что краснею.
— Нет. Она обычно шлёт мне длинные путаные голосовые сообщения, но сегодня ещё не было ни одного. Слава богу.
— Хм, раз так, то давай. Что конкретно ты хочешь ей купить?
Через сорок минут мы с Максом встречаемся у выхода из метро. Я всё-таки настояла, что не надо тратить время на пробки и приезжать за мной на машине. Мы идём в магазин товаров для художников на Большой Якиманке. Зоя хочет поступать в художку и Максим настроен купить все необходимые для этого материалы. Он уже распечатал список, и мы просто идём по рядам, собирая в тележку всё нужное. Не знаю, зачем для этого была нужна я. Кажется, Максим и сам неплохо справился бы. В последний момент я вспоминаю про грифельную доску и захватываю у кассы набор цветных мелков.
— Теперь можно и в ресторан. — Говорит Анин брат, выйдя на улицу. Он замер у края тротуара, задрал лицо и, зажмурившись, словно большой кот, впитывает лучи выглянувшего солнца. Я вдруг понимаю, куда мне хочется попасть сильнее всего на свете.
— Ни за что не догадался бы, что можно ходить в кафе, чтобы гладить котиков. — смеётся Макс, держа на руках рыжего мейн-куна. Такого же огромного и волосатого, как сам. — Мы — в раю.
Я наслаждаюсь теплом серого беспородного малыша с откусанным кончиком ушка. Он ползает по моему свитеру, тыкается в подбородок, залезает на плечо. Я глажу его, прижимаюсь лицом к мягчайшей шёрстке. Громкое мурчание отзывается вибрацией у меня в ключицах, и я смаргиваю непонятно откуда накатившие слёзы.
— У нас всегда были кошки. У мамы, у деда, — говорю я. — Но у Артёма аллергия и у себя мы кота уже заводить не стали. Тимофею так и вовсе опасно… Я так скучаю по ним. Господи, звучит, будто я полусумасшедшая кошатница, да?
— Нет, почему же, я прекрасно тебя понимаю. Я тоже иногда скучаю. Не по котам, по тактильным ощущениям. У меня есть утяжелённое одеяло, — смущённо признаётся Максим.
— Утяжелённое одеяло! Это же моя мечта! — Хохочу я. — Как будто тебя кто-то крепко обнимает!
Мы смеёмся, а коты, которые выбрали нас в качестве временного пристанища, недовольно фыркают.
— Ещё я иногда тоскую по апельсинам. Дома нельзя держать цитрусы из-за Тима. Так хочется залпом выпить стакан свежевыжатого сока! Или начистить мандаринок, лечь под ёлку и поедать дольки одну за другой… Ты не думай, что я жалею об этом больше, чем люблю сына! — Спохватываюсь я.
— Даже и мысли не было, — задумчиво отвечает Максим, почёсывая мейн-куна за ушком.
— Слушай, а ты правда учился в школе для гениев? — я вспоминаю, как хвасталась в детстве Анька. — Типа Хогвартса?
Максим заливается смехом.
— Я бы ни за что не сравнил наш областной лицей для одарённых детей № 68 с Хогвартсом. Это было больше похоже на притон ботанов-головорезов. Представь себе тощего мелкого подростка в очках с толстенными диоптриями, который изъясняется на воровском жаргоне и собирает общак.
Я валюсь со смеху:
— Не говори мне, что ты и был этим чуваком в очках!
— О нет. В седьмом классе, когда я поступил в лицей и переехал в общежитие, у меня случился гормональный взрыв и за лето я вырос на две головы. Меня все старались побороть. Ты не поверишь, сколько раз меня вызывали на стрелку.
— И что, приходилось драться?
— Сначала да, но потом я понял, что так меня вскоре выставят из лицея. Кто поверит, что не я зачинщик конфликта? Я быстро научился забалтывать противников. Я просто виртуоз по плетению чепухи. А потом мы подружились с тем самым головорезом с диоптриями и ко мне вовсе перестали лезть.
— И кем стал головорез с диоптриями?
— О, он возглавляет кафедру в Новосибирске. На пороге открытия в теоретической физике.
— А ты почему стал философом? Слушай, в универе у нас был курс введения в философию, из которого мы с Анькой запомнили только фамилию "Шопенгауэр". Потому что ужасно забавно произносить её, когда напьешься. Собственно, на экзамен по предмету мы пришли с жуткого бодуна. И сами не поняли, как получили высший балл.
— Да, я знаю эту славную историю, — улыбается Макс. — Наверное, мне было интересно разбираться в сути вещей? У нас в профессии не принято называть себя философом. Это ты как будто сам на себя корону надел. Философом тебя должны признать другие философы. Нет, я всего лишь доктор наук, профессор. Немного публицист. Немного переводчик. Просто любитель котиков.
— Просто профессор Лосяш, — смеюсь я.
— О нет, это Аня тебе сказала, — стонет Максим.
— Ага. Так почему Лосяш?
— Ну, иногда, чтобы повеселить студентов, я задаю им написать эссе с позиции классического философа, изучающего современную поп-культуру. Например, анализ семьи и общества в песнях Ольги Бузовой через призму «Капитала» Маркса. Или стоицизм героев «Папиных дочек». Экзистенциальный
