Смерть мужьям! - Антон Чиж

Цепкие коготки уже лезли по резным узорам, когда в кабинет влетел пристав и, не раздумывая, нанес удар кованым сапогом. Раздавленная тушка с вылезшими из орбит глазенками, шлепнулась на пол, дернулась и затихла. Для верности каблук пристава превратил голову Гоголя в лепешку.

– Что здесь происходит? – закричал подполковник, перекрикивая визг женщины.

– Вы убили важнейшую улику! – в ответ закричал Ванзаров.

В последующие мгновения только Аполлон Григорьевич сохранял ледяное спокойствие. Орал пристав, вопила Делье, высказывался Ванзаров. В дверях застыли оглушенные и перепуганные чиновники.

Наконец, страсти улеглись. Рыдающую даму увел под ручки лично Вершинин-Гак, приказав Ванзарову строгим шепотом немедля явиться к нему на ковер.

– Ну и ну, – проговорил Лебедев, разглядывая кашицу кровавого меха на полу. – Никогда не слышал, чтобы имя так взбесило животное. Надо было его Тургеневым, что ли, назвать. Не похож, зато таких художеств не усочинил бы.

– Имя тут ни при чем, – сказал Ванзаров.

– А что? Не от жары же Гоголь свихнулся.

– Не знаю. Что-то другое.

– Вот и думайте. А не придумаете, спросите совет у Сократа. И заодно об этом... – сказал Лебедев, кинув на стол рыжий парик с бородой. – Покойник наш вполне выбрит и розовощек, если бы не трупная бледность. Хорошо замаскировался. Вот вам и желанная загадка.

– Даже две. Если включить поступок Гоголя.

– Фотограф полицейского резерва уже щелкнул портретно во всех видах, скоро получите любопытные снимки. А это... – криминалист показал стеклышки, между которыми виднелась крошечная загогулинка, вроде червячка, – ... я нашел у нашего приятеля под ногтями. Знаете, что?

Родиону пришлось демонстрировать полную неосведомленность.

– Олеонафт, – торжествуя, заявил Лебедев. – Смазочное масло для велосипедов. Понимаете?

Ясно, как божий день: неизвестный труп стал обретать очертания. Господин увлекался велосипедами, судя по засохшей грязи – страстно. А значит, круг поисков значительно сужался. Так что появлялась надежда быстро узнать его личность.

– На ладонях характерные мозоли от рукояток руля. На коленях и щиколотках – синяки от многочисленных падений. Если принять во внимание хорошо развитую мускулатуру ног, какой вывод напрашивается?

– Спортсмен-гонщик... Где же он мог взять шляпную коробку?

– И семейная жизнь оставляет на теле неизгладимые следы, – Лебедев хитро улыбнулся. – Перед маскарадом снял обручальное кольцо, но вмятинка на пальце осталась.

– Ну, конечно! – вскричал Родион. – Как я не догадался. Это же проще всего: у жены. У нее, поди, таких коробок целый шкаф, даже и не заметит мелкую пропажу. Как же я сразу не понял...

– Это у вас от недостатка семейной жизни. Ничего, с годами пройдет...

– Семейного человека хватятся уже сегодня вечером. Завтра получим заявление о пропаже, установим личность... Это хорошо... Спасибо, Аполлон Григорьевич, вы очень помогли, – искренно и печально добавил Ванзаров.

– Пустяки, коллега! – в огромном кулаке Лебедева появилась изящная серебреная фляжка. – Глотните, а то вам еще с приставом общаться. Это развлечение не для слабых духом. Будьте с ним осторожны, отменный прохвост.

И Родион маленько приложился. Только через несколько лет он случайно узнал, какой чести был удостоен. Но, пока не до этого...

– Ну, с боевым крещением... – сказал Лебедев, в свою очередь, поддержав компанию с фляжкой. – Предлагаю углубить знакомство. Вы сегодня вечером свободны? Вот и отлично. Покажу вам милые пороки столицы, да. В вашем возрасте это полезно.

С легким сердцем и приятно замутневшим сознанием Родион Георгиевич отправился на первой в своей полицейской карьере начальственный разнос.

11

Кабинет пристава походил на провинциальный музей, в котором развесили по стенам все, что только смогли приколотить, не забыв самую бесполезную дрянь. Фотографии и картины в больших, средних, маленьких и даже крошечных рамочках, жадно теснились до потолка, откуда свешивалась огромная люстра с плафоном, которая обещала свалиться на голову посетителя. Пахло в кабинете, как и полагается всякому местопребыванию местной власти: смесью пыли бессчетных поколений бумаг.

Сам Савелий Игнатьевич был мужчиной удобным, то есть умевший вовремя нагнуться, приложиться или выслужиться. Он знал, что дальше участка не прыгнет и был исключительно доволен тихим и безбедным существованием. Но все же, за особую гладкость характера и умение крепко устроиться, где нужно, получил несмываемое прозвище «Желудь». Несносного и крайне обременительного подчиненного он принял в расстегнутом мундире, показывая свойское расположение к провинившемуся и отходчивый характер. Хотя себя уже выругал за мягкотелость и за то, что поддался уговорам начальника сыска принять «юную звезду» из департамента.

Перед лицом пристава Ванзаров решил держаться исключительно официально, не поддаваясь на знаки добросердечности. А потому вытянулся почти в струну.

– Что же это вы, батенька, усочинили? – ласковым голосом принялся распекать пристав. – Разве можно такие фокусы в участке? Понимаю ваше рвение, но все же границы нужны. Откуда крыса взялась?

– Была доставлена вместе с жертвой убийства с Невского проспекта.

У пристава вытянулось лицо: еще не хватало убийства на участок, нет уж, не надо такого счастья.

– Какого убийства, голубчик? Мне доложили, что у господина был сердечный приступ. Всего-то.

– Вас ввели в заблуждение, – отчеканил Ванзаров и раскрыл папку. – В протоколе ясно указаны причины, по которым труп надо квалифицировать как убийство.

– Вы что, и дело уже завели? – упавшим голосом спросил Желудь. – Да зачем же? Да, куда же так спешить? Ну, к чему нам труп? Полежал бы как-нибудь, а вы сразу дело. Разве так можно... Эх, юность. Ну, что теперь делать?

– Расследовать убийство.

– О, господи! – плаксиво всхлипнул пристав. – Ну, за что это мне все на старости лет. И кто будет заниматься, позвольте спросить?

– Если прикажите, я готов.

– Да, уж, конечно, прикажу, вы же у нас для особых поручений. А такой случай – куда особее.

– Слушаюсь. Разрешите выполнять?

– Вот и выполняйте теперь... А может, обойдемся без дела? Так, потихоньку?

– Никак не возможно. Убийца не только совершил дерзкое убийство, но также оставил специальный знак. Это отражено в протоколе осмотра. Изволите взглянуть?

– Революционеры? – с ужасом спросил Желудь.

– Никак нет. Предполагаю убийство по страсти. Семейная неверность или что-то в этом роде.

– И на том спасибо... И в такую жару подарочек... Вы уж, голубчик, в следующий раз имейте терпение, незачем вот так сразу дело открывать. Подумайте, взвесьте, со мной посоветуйтесь.

– Слушаюсь.

– И прошу вас, потише, без лишнего шума. Договорились?

Ванзаров согласился в следующий раз обаятельно закрыть глаза на нарушение закона. Но Савелий Игнатьевич не поверил. Насквозь видел этого юнца: так и норовит на его плечах сделать карьеру. Попрыгает у них в участке, взбаламутит все, а потом преспокойно убежит в министерство за славой и орденами. А пристав останется с кучей дел и нахлобучкой от начальства. Нет, надо поскорее избавляться от вертихвоста. Или помочь ему аккуратно сломать шею.

– И вот еще, голубчик, – тяжко вздохнул Желудь. – Тут у нас супруга известного адвоката. С этой публикой отношение портить нет резона. И так ее каплям отпаивали после вашей крысы. Так, уж будьте добры, загладьте провинность.

– Каким образом?

– Ну, сходите с ней на квартиру к этой супруге дипломата, что ли. К несчастью, дом на нашем участке, пусть барышня успокоиться. Да и прихватите парочку городовых. Наверняка женские страхи, но уважить надо. Только без шума...

Коллежский секретарь не стал разоблачать путаницу в женах юристов и дипломатов в голове пристава, но обязался исполнить поручение исключительно деликатно.

12

Дом на Малой Конюшенной улице выдавал владельцев квартир лучше любого сплетника. Новенький, пятиэтажный, с высокими окнами, выкрашенный белой и красной краской, весь блестящий и праздничный, как бы говорил: здесь проживают те, кто не считает мелочь денег. Не дворец, но уже и не доходный многоэтажник, дом подчеркивал успех и принадлежность его жителей к высшей лиге среднего класса. Из которой в аристократы не допрыгнуть никогда.

Парадный облик здания не смущал дворника Игната Карповича основательно страдать от жары. Архангельский мужик, крепкий как ледяной утес, прибыв в Петербург на заработки и, получив от свояков теплое местечко, никак не ожидал, что в Северной столице бывает такое лето. Зной растопил несгибаемого дворника до кашеобразного состояния, от которого было одно спасение: сесть в тенечке, накрыть голову платком и поливаться водицей.

В который раз, опрокинув на темечко струю из чайника, Игнат приметил сквозь уголки платка процессию во главе с дамой, красивой как куколка. Ради такого дела дворник не стал бы шевелиться. Но за ней следовал невысокий молодой господин, который отдавал короткие приказания двум городовым. А непосредственную власть Игнат уважал. Скинув мокрую тряпицу и разгладив волосы, дворник кинулся быть полезным. Все, что от него потребовалось – разыскать местного столяра. Распоряжение отдавал юнец в штатском, но дворник выполнил не рассуждая.