Змеи в раю (СИ) - "Sininen Lintu"

Сквозь плотную бархатную ткань, пахнущую чем-то очень приятным (благо, не яблоками, от них Мэллори будет тошнить ближайшую вечность), она чувствует крепкие мышцы и тепло мужского тела. Лэнгдон кажется настоящим.

Он смеется:

— Боишься, что я — твоё посмертное мучение? — его всё это забавляет. Мэллори внезапно раздражается, и из-под праха, прежде засыпавшего её настоящую личность, поднимается кто-то, ей не знакомый ранее, а, может быть, даже слишком знакомый. И этот кто-то хочет треснуть Майкла Лэнгдона по лицу, лишь бы он прекратил забавляться, будто находиться в Аду — это очуметь как весело. — Хватит слать всё к черту, Мэллори, мне не нужно столько хлама, — он перехватывает её руку, сжимая в ладони хрупкое запястье. — Я всё ещё могу тебе помочь, но только если ты попросишь.

Он вообще хоть когда-нибудь делает что-нибудь, если его не умоляют?

— Тогда помоги, — Мэллори смотрит прямо в его глаза. Кто-то, кем она была раньше, никогда не попросил бы его о помощи. Кто-то, кем она была на блокпосте, был на самом деле таким же безликим, как отражения в зеркалах.

Кто-то, в кого она превращается теперь, хочет вернуться к жизни. Кто-то, кого освободила физическая смерть.

— Видишь, совсем не сложно, — тянет Лэнгдон и берет её за руку. Их пальцы сплетаются. — Искренняя просьба творит чудеса.

И Мэллори снова окутывает тьма. В этой темноте нет ничего, кроме чужой ладони, касающейся её лица. И знакомого шепота:

— Вернись.

Кашляя, она открывает глаза и садится. Глаза с трудом привыкают к желтому свету ламп, очертания комнаты и человека, сидящего подле, расплываются, рассыпаются. Мэллори тянет с носа почему-то больше не нужные очки. Теперь она хорошо видит. Бонус за минуты — дни, часы, века? — проведенные в Аду?

Майкл протягивает руку и дотрагивается до её подбородка. Оглаживает, прикасается кончиками пальцев к губам, будто проверяя, дышит ли она. За его спиной черной тенью застывает мисс Мид, но она больше не кажется опасной.

— Не бойся, — Лэнгдон заправляет за ухо Мэллори прядь волос. — Вейнебл мертва. С возвращением.

========== V ==========

Комментарий к V

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c846524/v846524009/100c7c/UaKyBP1P8G0.jpg

Мэллори не сразу понимает, что с ней произошло: она умирала? Или впадала в кому? Лэнгдон утверждает, что Вейнебл отравила всех жителей блокпоста и собиралась убить и его тоже, но погибла от рук мисс Мид, верной Кооперативу. Мэллори кажется, что у неё в голове всё путается и мешается: воспоминания свои и чужие, образы и события. Она помнит, как жила в Лос-Анджелесе и как стала для Коко личным ассистентом, но так же она помнит, что жила в Новом Орлеане и обучалась в академии для юных ведьм. У неё в голове — две её жизни одновременно, и всё это превращается в мешанину, разобраться в которой она не в силах.

Зато Мэллори понимает, что, если внутри неё кто-то и скрывался всё эти годы, то теперь оно прорвалось наружу. Сила бурлит в ней, не находя выхода, и голова начинает с непривычки болеть.

— Я ничего не понимаю, — она сжимает ладонями виски. — Ведьмы, колдуны, Верховная ведьма… — Ей хочется кричать, крик скребется у неё в горле. Она подтягивает колени к груди, пытаясь успокоиться. Майкл садится на кровать, ближе к ней, прикасается к её щеке, будто пытается успокоить зверёныша. Чуть усмехается.

— Для начала тебе нужно вымыться и выбросить эту одежду, — он смотрит на её платье, заляпанное рвотой и кровью. — Теперь, когда все мертвы, здесь полно никому не нужных вещей.

Мэллори думает, что ни за что в жизни больше не влезет ни в одну викторианскую шмотку. К черту эти серые и лиловые платья, к черту грубое белье и к черту правила Вейнебл. Майкл снова изгибает в усмешке идеальные губы.

— Посмотрим, что можно будет сделать.

Вода струится по коже, обжигает. Мэллори закрывает глаза, и отрывки её прежней жизни обрушиваются с новой силой. Она видит себя в окружении таких же, как она, ведьм. Она превращает белую розу в голубую, а её лепестки — в бабочек, и Верховная — Корделия Гуд? Откуда в её голове это имя? — говорит, что Мэллори — особенная, что она может творить чудеса, тогда как мужчины могут лишь разрушать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она помнит, какой возвращается Корделия из школы для мальчиков-колдунов, и как спешно и сумбурно проходит их последующее обучение. Она вспоминает, что Верховная говорит об Альфе — сильнейшем из колдунов, способным занять её место. И как его боится, хоть и старается не показывать этого.

И теперь Мэллори знает, что Корделия говорила о Майкле Лэнгдоне — он способен ввергнуть мир в хаос. Он сожжет землю, уничтожит людей, ибо править королевством мертвецов ему больше по вкусу. Верховная ведьма боялась. Впервые в жизни.

Мэллори упирается лбом в запотевшую дверцу душевой кабинки. Майкл Лэнгдон — не сын Дьявола, а сильнейший из колдунов, и мир от его силы превратился в пепелище. Наверное, ей стоит бояться. Наверное, ей нужно решить, как бежать с блокпоста и найти Ковен. Но голова у неё по-прежнему болит, а Верховной здесь нет. Корделия могла видеть будущее, но не пришла спасти Мэллори, когда та умирала от яда. Не пришла за ней и в Ад.

А Майкл Лэнгдон, зло в чистом виде, если верить ведьмам, пришел. Он забрал её из Ада, полного зеркал и безликих отражений. Мэллори кажется, что она уже ничего не понимает, и только Лэнгдон способен объяснить ей, где же истина. Или Корделия, но её здесь нет. Мэллори точно знает, что Верховная жива, иначе её смерть она бы почувствовала — пусть не тогда, но сейчас.

Лэнгдон превратил мир в ядерную пустыню.

Лэнгдон принес на планету смерть. Но разве люди не заслуживали урока, почти как Всемирный потоп в Библии? Встряска необходима, меняются только способы. Мэллори чувствует, что от её мыслей разит философией Майкла Лэнгдона, и не этому её учили в академии, не это внушала ей бабушка с детства, рассказывая, что корни их семьи уходят к Салемским ведьмам. Она думает, что мир сгорел, и горло у неё сжимает. Всё, что она так любила, — исчезло. И Мэллори наконец-то плачет, с надрывом, уткнувшись лицом в сгиб локтя, а вода бьет по спине, стекает по коже. Вода струится по её лицу и мешается со слезами.

У неё много вопросов к Майклу Лэнгдону.

«И ты их задашь, — ей чудится над ухом его спокойный голос, и Мэллори подскакивает, оборачивается, но за её плечом никого нет. Лэнгдон в её голове смеется. — Мне не нужно быть за твоей спиной, чтобы говорить с тобой»

Ей хочется его ударить. Ей хочется бить его, пока у неё не отвалятся руки, или пока её сила не иссякнет, ведь он, к черту, погреб весь мир под ядерной зимой, отравил его радиацией. Но что-то внутри настойчиво продолжает шептать: мир заслужил это. Он не подлежал исправлению, его нельзя было починить. Люди заслужили это.

Или не заслужили. Она мечется, её разрывает на части от противоречащих друг другу мыслей, и всё ничерта не просто.

Мэллори выбирается из кабинки, когда торчать под обжигающим душем уже становится невозможно. Проводит рукой по запотевшему зеркалу, глядя на покрасневшее от жара лицо. На полке аккуратной стопкой сложена одежда, и явно не из гардероба, предоставленного им Вейнебл. Мэллори берет рубашку и безошибочно узнает запах лепестков засохшей розы. Чертов Майкл Лэнгдон распотрошил ради неё свой шкаф?

В любом случае, ей нужно отвлечься на что-то повседневное. Хотя бы на пять минут. Хотя бы на то, чтобы привести себя в порядок. Себя и свои мысли.

Надевать его вещи кажется почти интимным, особенно — не имея возможности нацепить ещё и белье, но выбора у Мэллори всё равно нет. Она понятия не имеет, куда подевала Вейнебл её джинсы, футболку и куртку, в которых она прибыла на блокпост: скорее всего, сожгла. Не хранила же полтора года?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Наверное, ей должно быть противно одалживать одежду у сына Дьявола, но она пытается об этом не думать. Голова и так готова взорваться от мыслей.

Брюки ей длинны, а рукава бордовой рубашки приходится закатать.

«Интересно, — думает Мэллори отвлеченно, — если я захочу призвать к себе ножницы, они здесь появятся?»