Котт в сапогах - Сергей Ковалев

– Стерва, – злобно буркнул староста, сдаваясь. – Ладно, видать, другого выхода нет…

– Конечно нет. Ничего, не трясись так. Будешь меня слушаться – выпутаемся и на этот раз. Пошли на кухню, мой кабанчик, я тебе для храбрости можжевеловой настойки налью.

Стоило шагам заговорщиков стихнуть, как я выбрался из-под кровати и бросился к сундуку. К счастью, увлеченный мыслю о предстоящем возлиянии, староста забыл спрятать мои пожитки. Замечательно! Вещи я вернул, в деревне этой подозрительной меня больше ничего не держит – колдун сюда, похоже, не заглядывал…

Выбравшись из дома старосты, я дотащил мешок до ближайшего куста и тут совершенно некстати вспомнил про бедолагу Андрэ. Нет, понятно, что громила – всего лишь жалкий тупоумный смерд, к тому же разбойник. Любой офицер в бою жертвует такими андрэ, Жаками и фрицами без счету – крестьяне плодовиты и к следующей войне нарожают нового пушечного мяса… Но я всегда был плохим офицером, чего уж там – себе врать смысла нет. Правда, за все годы, что я командовал отрядом, мы потеряли всего десяток ландскнехтов, но кто это оценил? Громких побед за нами не числилось, молва обо мне шла как о командире талантливом, но трусоватом. Даже собственные солдаты не ценили того, что их не бросают в тупую резню, они предпочли бы рискнуть шкурой, лишь бы за хорошую плату. Правильно говорят – добрые дела наказуемы!

Не слушая здравых увещеваний рассудка, я отволок вещи подальше в сад, хорошенько запрятал и вернулся к дому старосты. Ну не мог я бросить Булыгу! Ладно бы он и впрямь виноват был и ждал бы его справедливый суд. Но ведь его собирались подло убить непонятно за какую тайну, которой он, подозреваю, и сам толком не знал.

Да и в конце концов таскать самому мешок с барахлом и меч оказалось слишком тяжело.

Надо признать, в нынешнем моем положении были и несомненные плюсы. Например, из меня получился бы идеальный лазутчик. Кошки ведь обычно не привлекают особого внимания, все привыкли, что они ходят, где им вздумается – ну крутится рядом с домом какой-то приблудный кот, мало ли, может, мышей учуял. Да и сам дом, закрытый для человека, для меня был, можно сказать, гостеприимно распахнут. Сдвинув в сторону расшатавшуюся черепицу на крыше, я легко проник на чердак, где обнаружил подвешенные к поперечной балке колбасы, окорока и прочие копчености. Это был настоящий подарок судьбы, ведь шли уже третьи сутки моего вынужденного поста. Утолив голод и без малейших угрызений совести утащив пару колец колбасы в садовый «склад», я устроился на ветвях яблони рядом с домом – дожидаться сумерек.

Кошачья природа и тут проявила себя наилучшим образом – в прежние времена я терпеть не мог сидеть в засаде. Гордые потомки фон Коттов не признают подлых способов ведения войны, да и не умею я подолгу оставаться в бездействии. Это у меня с самого детства, что не раз отмечал сельский священник, пытавшийся обучить меня грамоте. Сколько он ни пытался привить мне усидчивость посредством розог, эффект получался прямо противоположный ожидаемому. Теперь же стоило мне занять свой наблюдательный пост, как веки немедленно смежились и накатила умиротворяющая дрема. Но это был не просто сон – непростительно было бы мне, опытному наемнику, заснуть на посту, нет, какая-то часть сознания продолжала бодрствовать и внимательно наблюдать за происходящим вокруг.

Впрочем, вокруг ничего не происходило до самого вечера.

Солнце уже клонилось к закату, когда староста наконец соизволил покинуть дом. Судя по сочному цвету лица и особой плавности и гибкости движений, все это время Демьен подбадривал себя можжевеловой настойкой. К настоящему моменту душевное его состояние явно достигло того ключевого пункта, когда подвигов еще хочется, а здраво оценить их последствия уже не очень получается. Обычно когда такого состояния достигают собутыльники в кабаке, неизбежно вспыхивает драка. Но старосте подраться было не с кем, потому он ограничился нелестными замечаниями относительно неких абстрактных недоброжелателей, которым было грозно обещано что-то показать. Пошатавшись по двору, Демьен отпустил вооруженных крестьян, охранявших двери погреба, наказав вызвать на смену Жака-шорника и Филиппа-мясника.

Искомые «герои» явились незамедлительно – похоже, староста руководил в деревне железной рукой. Впрочем, на воинских качествах «охраны» это никак не сказалось. Глядя на двух сонных мужиков в плохо сидящих разрозненных деталях давно устаревших лат, на ум приходили разные эпитеты, но ни «грозный», ни «воин» среди них не было. Вооружены оба были примерно одинаково – переделанными из кос алебардами и охотничьими луками. У Филиппа к тому же на поясе висел устрашающих размеров тесак. Видимо, в силу профессии мясник считался наиболее близким к воинскому ремеслу человеком, хотя выражение уныния на его лице свидетельствовало, что сам он вовсе так не считает и с удовольствием бы провел предстоящую ночь дома. Демьен раздал путаные распоряжения и скрылся в доме, а я перебрался поближе к дверям. Пока мне было совершенно непонятно, как староста собирается проникнуть в погреб и вывести Булыгу в сад прямо на глазах у двух свидетелей. Устроившись прямо за спинами «стражников», я прислушался. Поначалу разговор шел о вещах, несомненно близких обоим селянам. Но вот лично мне обсуждение отличия местного пива от пива в Либерхоффе показалось как-то не особо увлекательным. Однако, как я и предполагал, разговор в конце концов свернул на личность охраняемого разбойника.

– А чё, ты как кумекаешь, он приперся-то? Жак выразительно покосился на массивную подвальную дверь. – Скока лет из лесу не казался, а тут – нате вам! Чо хотел-то?

– Хрен его знает. – Филипп сделал тупое лицо, обстоятельно обдумывая вопрос соратника, но ничего, видимо, не придумал и, многозначительно подняв палец, повторил: – Хрен его знает. У него и сразу-то мозги набекрень были, когда еще тока пришел. Помнишь?

– Помню, а то! Только знаешь чё… вот не верю я.

– Во что?

– Ну это… Не убивал Андрэ старика! – понизив голос и опасливо посматривая на дом старосты, выпалил Жак. – Не верю!

– Тихо ты! – Филипп огляделся. – В то мало кто верит. С чего бы ему старика жизни лишать? Староста ему заместо отца был. И кому он поперек горла стоял – про то всем ведомо. Только все молчат. Да и тебе лучше помолчать. Тебе этот недоумок что – брат или сват?

– Да я чё? Мне же просто интересно – чего он вернулся-то? Вдруг решил рассказать, как оно все было на самом деле?

– Ну и что? Кто его слушать будет – разбойника-то? Да и кому эта правда нужна? Разве что Ансельм опять бучу поднимет, он давно на место старосты метит. Только кишка у него тонка. Покричат, поспорят и быстренько Андрэ вздернут, чтобы воду не мутил…

Так-так, кое-что прояснилось. Как я и предположил, у старосты рыльце в пушку… Не иначе как сам он старосту и убил, а потом каким-то образом вину на Андрэ свалил. Что, если вспомнить невеликий ум разбойника, было делом не особенно трудным. А теперь, когда я, можно сказать, привел бедолагу прямо в руки Демьену, он его наверняка убьет как опасного свидетеля. Правда, остается непонятным главное – как он собирается провернуть это маленькое дельце?

Не успел я об этом подумать, как заметил какое-то шевеление у задней стены дома. Сумерки уже сгустились настолько, что занятые разговором «стражники» ничего не заметили, а вот мне отлично были видны две грузные фигуры, крадущиеся прочь от дома. Проклятье! Конечно же из дома должен быть еще один ход в погреб! Не станет же хозяйка бегать через улицу каждый раз, когда на кухне понадобится что-то из запасов. Как я мог не подумать о такой простой возможности?!

Я метнулся вслед за беглецами, в несколько прыжков догнал их и пристроился в арьергарде. Первым крался Демьен, за ним, след в след, с неожиданной для такого амбала сноровкой – Андрэ. Отойдя шагов на двадцать от дома, староста остановился.

– Ну все, Андрэ, дальше ты сам…

– Спасибо, Демьен! – Булыга растроганно шмыгнул носом. – Демьен добрый. Приходи в лес – зажарю оленя!

– Спасибо, Андрэ… Ну ступай, а то еще увидит кто.

Булыга беспечно повернулся к своему «спасителю» спиной. Староста немедленно вытащил из-под полы стрелу и уж было воткнул ее под лопатку Булыге, но тот каким-то звериным чутьем уловил опасность и успел отшатнуться, расплатившись лишь царапиной на боку.

– Ты эта… зачем эта? – Лицо Андрэ выражало только недоумение и детскую обиду. – Ты же сам отпустил!

– Зачем? – зло прошипел сквозь зубы староста, примериваясь для нового удара. – А ты зачем приперся? Сидел себе в лесу, никто тебя не трогал. Так нет же, тебе справедливости захотелось! Вот и будет тебе сейчас справедливость!

Булыга превосходил старосту и ростом, и сложением, но за исход их поединка я бы не поручился – Андрэ был растерян, обижен и явно не настроен драться. Тут со стороны дома донесся пронзительный женский крик: