Школа ненависти - Алексей Константинович Крутецкий

— Хорошо! — сказала дама. — Пусть идут вместе. Там покормят их, конфеток дадут и подарки будут всем обязательно. По десяти рублей за билет заплачено. — Она достала из сумочки красивые билеты, окаймленные золотыми полосками. — Только вы уж хорошенько вымойте ваших шалунов, там будет много гостей. Ваших детей встретят там и проводят, так что вам самим туда показываться не нужно, — добавила она, прощаясь.

Как только домовладелица ушла, мы сразу тотчас же стали готовиться к завтрашнему вечеру.

Максимовна и Уткин удивлялись нашему счастью.

— Десять рублей за билет — не шутка, — пыхтя трубкой и кашляя, покачивал головой Уткин, — за десять рублей нашему брату рабочему целый месяц прокормиться можно.

— Да я в последний год на фабрике десять рублей в месяц зарабатывала, — завидовала и Максимовна.

У меня был большой длинный ремень с тяжелой медной пряжкой. Все мальчики завидовали этому ремню. При встрече с «клопами» и во всех решительных случаях я накручивал конец ремня на руку и наступал. Этим ремнем я никого никогда не ударил, но «клопы», только увидя этот ремень, убегали от меня без оглядки.

Никогда и ничего я не скрывал от мамы, и, наверное, поэтому она сказала мне:

— Такую страсть надевать туда не годится. — И купила мне синенький поясок с кисточками.

Наконец наступил следующий день, и мы с Колькой в свежих рубашках, причесанные, с белыми носовыми платочками в карманах, отправились на елку.

— Молодцы, настоящие молодцы! — провожая нас, сказал Уткин. — Только пальтишки-то у вас лохматые.

— Ничего, чай, пальтишки-то снимут там, — заступилась за нас Максимовна.

У калитки нас встретил сторож, рыжий старик.

— Проходите, проходите, ребята. Вот налево, только ноги отряхните хорошенько, — ласково сказал он.

В большой светлой прихожей было тепло. Из-за дверей доносился шум, говор и долетали звуки рояля.

— Раздевайтесь, мальчики, — сказала нам молодая красивая горничная в белом передничке. — Положите пальто вот сюда, — и указала на груду детских пальтишек, уже лежавших у вешалки на блестящем паркетном полу.

Мы засунули шапки в рукава пальтишек и положили их в общую груду.

Рядом на большой вешалке висели мужские и женские пальто, и мы догадались, что гостей на елке уже много.

— Мальчики, проходите сюда, проходите, милые, — воскликнула высокая полная барыня, незаметно подошедшая к нам в узком, блестящем платье до самого пола. Она повела нас по коридору, ввела в большой полутемный зал, велела сесть на стулья в уголке и сказала таинственно:

— Сидите здесь и ждите.

Оставшись одни, мы с Колькой осмотрелись. В зале на стенах висели большие картины. Передняя часть зала была отделена занавеской, и мы догадались, что там и стоит елка. На стульях и креслах, составленных в зале рядами, сидели так же тихо, как мы, еще несколько девочек и мальчиков.

Издалека, из других комнат, долетал смех. К нам в двери зала заглядывали то старики, то старухи.

Наконец свет за занавеской вспыхнул ярче.

— Можно начинать, — сказал кто-то, и занавеска отодвинулась. Большая елка была так красива, что сначала даже стало больно глазам.

По левую сторону елки сидели хозяева: барыни, важные старики и нарядные старухи, а по правую были разложены подарки. Из длинных раскрытых коробок на нас смотрели большие куклы, лежали два барабана, возвышалась большая пачка шерстяных рубашек. Под елкой стояли маленькие белые валенки и лежало несколько пар коньков вместе с новыми черными и желтыми сапогами.

Неожиданно раскрылась боковая дверь, и к елке побежали зайцы, лисицы, медведи, петухи, гуси — переодетые дети наших хозяев. Они запрыгали вокруг елки, заплясали. В другой комнате кто-то заиграл на рояле, и неуклюжий медведь пошел плясать с маленькой белочкой, в которой я узнал девочку, так хорошо кружившуюся на коньках.

После плясок стали показывать, как зимой стрекоза пришла к муравью просить обогреть ее. Нам с Колькой все это было известно и даже противно было глядеть, как девчонка с тоненькими крылышками за плечами — «стрекоза» — стала плясать.

Мы с Колькой смотрели на елку, на танцы, но все наши мысли невольно устремлялись к конькам и сапогам. Ведь они стоили так дорого, что мы могли только мечтать о них.

Наконец все представление окончилось, и началась раздача подарков.

Седой старик в золотых очках и старушка в черном платье сели на стулья у елки, а барыня в голубом платье подвела к елке какую-то девочку и спросила:

— Что ты хочешь?

Девочка выбрала куклу, старуха погладила ее по голове и еще дала в придачу красные рукавички.

В это время два гимназиста подошли с другой стороны, не спрашивая разрешения, взяли по паре коньков и ушли.

У меня словно что-то оборвалось в груди.

— Коля, пойдем туда. Ведь видишь! — требовал я, но Колька больно ударил меня локтем.

Следующую пару коньков отдали незнакомому мальчишке, и мы слышали, как старик сказал:

— Ничего, что сапоги велики, подрастешь.

Так раздавали подарки, и мы с Колькой ждали, когда дадут нам.

— На вот тебе и шерстяные чулочки, — старуха дала мальчику и чулки.

Теперь под елкой оставалась только одна пара коньков.

— Ну вот! — шепнул я Кольке. Но в это время к елке подошел еще один большой гимназист, и, шепнув что-то старухе, взял их и вышел из зала.

Колька побледнел, встал и молча направился в прихожую.

— Коля, Коля! — пытался я остановить его, но он уже кричал горничной у вешалки:

— Отдай пальто!

— Сейчас нельзя уходить, нельзя! Сейчас будем кофе пить с пирожным, с конфетами, — успокаивала его горничная.

— Сама пей! — кричал Колька и рвал у нее из рук пальто.

— Отдайте и мне! — закричал и я.

— Чьи они? Кто им билеты дал? — спросила подбежавшая молодая барыня, пытаясь успокоить Кольку.

Но он, рассвирепев, кричал одно и то же:

— Уйди! Уйди! — и отталкивал обеих женщин.

— Отдайте! Пусть уходит! — приказала барыня и сказала, обратившись уже ко всем хозяевам, сбежавшимся в прихожую: — Посмотрите, ведь это же настоящие звери!

— Сами звери! — крикнул Колька и выбежал на улицу, хлопнув дверью.

Дома на кухне я все рассказал маме и жильцам и думал, что они будут жалеть нас с Колькой, но ошибся.

Уткин курил, кашлял и, давясь табачным дымом, смеялся.

— Вишь, как вас угостили господа почтенные!

— Они нахальные. Сами пригласили и сами обобрали всё, — улыбнулась и мама.

— А я скажу, — еще мало вам. Прутом бы вас хорошенько, чтобы в другой раз к ним на поклон не ходили! — Максимовна прошамкала своим беззубым ртом и тоже засмеялась тоненьким голоском.

Так кончилась наша елка.

К щели в заборе на Цветочной