Арвеарт. Верона и Лээст. Том II - Лааль Джандосова

– Отец?! – поразилась Верона.

Эртебран приземлился стремительно и быстро направился к дочери. «Не надо, – сказал он, – Kiddy, – не надо всё время кланяться», – и сразу же крепко обнял её. Так протекла минута, следом – вторая, третья…

– Ты виделась с Трартесверном? – спросил Эртебран на пятой, поскольку сумел почувствовать, что снова случилось что-то – в плане её реакций – реакций внешнего уровня.

Она откинула голову. Глаза её – покрасневшие – столкнулись его глазами. Любовь к нему, приобретшая новое состояние – той высшей формы зависимости, которая безусловна и которая наконец-то совпала с его состоянием – чувства любви к ней, как нежности – глубочайшей и беспредельной – той самой, что продуцируется работой души – не тела, излилась из неё признанием:

– Нет, я виделась с Джоном. Он провёл эту ночь в моей комнате.

Лээст вытер ей слезы, погладил длинные волосы и сказал: «Хорошо. Понятно. Это не обсуждается. У меня к тебе просьба, малышка моя…»

– Да? – прошептала Верона, в тот момент понимая главное – и влюблённость её в Трартесверна, и привязанность к Джону – глубокая, теряют своё значение, попросту нивелируются – перед чувством к отцу – всеобъемлющим, по силе – буквально немыслимым, теперь уже просто зашкаливающим за все допустимые степени.

– Нарисуй мне, пожалуйста, что-нибудь.

– Экдор Эртебран, конечно… Я же сама обещала вам… Вы только скажите, что именно…

– Картину из детства, Kiddy. Просто воспоминание. То, что тебе дороже. Что-нибудь самое главное.

* * *

Расставшись с Лээстом в холле, Верона, всё ещё всхлипывающая, невыносимо страдающая от этой необходимости – притворяться, что всё по-прежнему, что экдор Эртебран – не отец её, быстро направилась в комнату, чтобы взяться за рисование, а сам он, поднявшись в «проректорский», покурил для успокоения и попытался настроиться на работу с документацией. Так прошло минут сорок примерно. К Вероне за это время успел наведаться Марвенсен – с поручением от Маклохлана – передать ей, что он «приглашает её полетать немного на „Ястребе“».

– Во сколько? – спросила Верона, вспоминая, как Джош за завтраком то и дело смотрел в её сторону – с выражением бурной радости.

– В полдень, – ответил Виргарт. – То есть это будет занятие.

– Тогда иди передай ему – пусть сегодня выводит двухмачтовик.

– А это что за красавец? – спросил любопытный Марвенсен, успев изучить фотографию.

– Мой жених, – пояснила Верона. – Но сейчас ты отсюда выйдешь и сразу забудешь, что видел его…

Лээст, часам к одиннадцати, разобрался с бутылкой виски, читая письмо «Блэкуотеру» – последнее из полученных, и когда его виски закончился, направился в общежитие – гонимый собственной совестью. Когда он дошёл до «третьей», сердце его колотилось, на лбу проступила испарина, а ноги едва не подкашивались.

– Господи, что я делаю?! – прошептал он, дрожа от волнения.

Простояв перед дверью с минуту, он, совершенно отчаявшись, отступил до пустой гостиной, сел на один из диванчиков, обхватил ладонями голову и сидел так, пока не услышал голоса и шаги первокурсников. Тогда он резко поднялся, снова направился к «третьей» и постучался решительно. Верона в эти секунды уже надевала куртку, готовясь к полёту с астрологом. Лээст вошёл – с улыбкой, и мягко спросил: «Собираешься?» – пытаясь придать ситуации хоть какой-то оттенок обыденности. Тут его взгляд невольно устремился к большой фотографии. Глаза его помрачнели. В них резко сгустилась ревность – инстинктивная – неконтролируемая. Он шагнул к стеллажу – к той полке, где стояли дары – сверкающие, взял трюфель из синей вазы, развернул зашуршавший фантик, затем завернул обратно и произнёс напряжённо:

– Что он делал с тобой этой ночью?

– Сэр, – прошептала Верона, – сэр, вы же сами сказали, что это не обсуждается…

– Нет, ты должна сказать мне!

– Прошу вас! – взмолилась Верона. – Он любит меня, вы же знаете!

– Куннилингус?! Был куннилингус?!

– Был! – закричала Верона. – Что вы теперь, убьёте его?!

Эртебран отшвырнул конфету, повернулся лицом к фотографии и процедил сквозь зубы: «Вы уже ни с чем не считаетесь. Ни с тем, что является честью, ни с тем, что зовётся достоинством…» После этого, стиснув челюсти, он вышел – не оборачиваясь. Верона вытерла слёзы, застегнула на куртке молнию и какое-то время стояла, пытаясь собраться с мыслями, после чего наклонилась – за отброшенным Лээстом трюфелем, вернула конфету в вазу, а затем повернулась к Джону – с вполне обоснованным требованием:

– Я прошу вас со мной не встречаться, пока мой отец не даст вам соответствующего разрешения. Я не могу позволить вам пренебрегать его чувствами в угоду вашим желаниям.

Джошуа в это время уже вылетал из грота, опасаясь, что из-за Лээста она не придёт на занятие. К его несказанной радости, Верона возникла в арке в самом начале первого. Впрочем, счастье его улетучилась, когда она села в лодку, даже не поздоровавшись. В результате Маклохлан разнервничался и взлетел с такой траекторией, что все, кто увидел это – человек пятнадцать студентов, просто застыли от ужаса. Верона сдвинулась к мачте, а астролог, взмыв над Коаскиерсом, устремился в сторону моря и только тогда успокоился, когда она попросила:

– Мистер Маклохлан, простите, я без очков сегодня. Мы можем лететь помедленнее?

– Конечно! – ответил Джошуа. – Я просто вам демонстрировал технику пилотирования!

Начав разговор о технике, Маклохлан продолжил сведениями, что при полётах на «Ястребах» используются фигуры, которых официально не меньше двухсот пятидесяти, но ей, для сдачи зачёта, будет вполне достаточно освоить «Цепочку», «Лесенку», «Уголок» и «Зигзаг» с «Вращением». Верона кивнула с согласием, а Джош, изначально рассчитывавший, что она начнёт умолять его показать ей другие фигуры и позволит ему тем самым проявить своё великодушие, едва не скрипнул зубами, пытаясь скрыть огорчение, которое было усилено её смиренным высказыванием:

– Да, сэр, вы правы конечно же. При нашей с вами загруженности даже выучить эти фигуры представляется чем-то немыслимым.

Когда их полёт окончился, Верона, расставшись с профессором на первом пролёте лестницы, вернулась к эскизу – начатому, понимая, что скоро не выдержит – без отца, без его присутствия, и без его прощения – в полной мере необходимого. Где-то в начале пятого она, посетив туалетную, где тщательно вымыла руки – от угольной пыли – въевшейся, переместилась в гостиную и подошла к деквиантеру. Эртебран отозвался сразу же и резко сказал: «Я слушаю!»

– Экдор Эртебран, простите, мне нужно с вами увидеться.

– Хорошо, – согласился Лээст. – Я у себя, в «проректорском». Только недолго, пожалуйста.

Верона, повесив трубку, бросилась вниз по лестнице – примерно в таком состоянии, в каком Эртебран поднимался к ней до её полёта с Маклохланом, и, пробежав сквозь Замок, оказалась у мраморной лестницы. Там она передохнула, пытаясь стабилизироваться, и начала подниматься. Лээст ждал в коридоре и при её появлении прошёл к своему кабинету и вошёл в него первым – нахмуренный, всё ещё не отошедший после яростной вспышки ревности. Верона, войдя за ним следом, увидела, как он прикуривает – её зажигалкой – Marlboro.

– Будешь? – спросил он глухо, как только она приблизилась.

– Нет, сэр. Спасибо. Я бросила.

Эртебран глубоко затянулся, выпустил струйку дыма – глядя на море – серое, с чёрного цвета подпалинами, и произнёс: «Так что там?»

– Сэр, простите, пожалуйста. Я попросила Джона больше не появляться, пока он не встретится с вами… то есть, простите, с папой, и не возьмёт разрешения.

– И зачем ты мне это рассказываешь?

– Потому что вы сами сказали о чести и о достоинстве. Джон не имеет права вступать со мной в отношения без вашего разрешения. То есть, простите, папиного… без папиного разрешения…

Эртебран посмотрел в её сторону:

– Хорошо, я приму это к сведению, но сам он не примет, я думаю. Его статус – выше условностей.

Воцарилась долгая пауза. Лээст дымил сигаретой. Верона кусала губы. Оба страшились единственного – оба страшились выдать себя. Наконец Верона не выдержала – не собственных чувств, а молчания:

– Я… написала маме…

Эртебран не отреагировал.

– Попросила её приехать…

– Ну ладно, – сказал проректор, щёлкая крышкой Zippo, – у меня тут пара отчётов, а у тебя – рисунок, и другие дела какие-нибудь. И раз ты уже не куришь, то я ей немного попользуюсь. Как только куплю себе новую, то верну тебе эту в целостности.

– Нет, – возразила Верона. – Оставьте себе, пожалуйста. Я уже с ним не поддерживаю личные отношения.

– Вот как? – спросил проректор. – Это – твоё решение?