Магия обреченных - Варвара Клюева

Лорд Региус, разумеется, не обрадовался. Слуга, сопроводивший горца в покои владыки, не без труда отогнал от себя подозрение, что колдун подумывает превратить повелителя во что-нибудь особенно мерзкое. Кармал и сам едва не вздрогнул, увидев физиономию Региуса. Но Верховный лорд, видимо, решил, что насупленные брови, горящие гневом глаза и поджатые до полного исчезновения губы достаточно выразили его отношение к неурочному зову. Во всяком случае, он не стал раздувать ссору. Может, оценил состояние владыки, а может, вспомнил народную мудрость, не рекомендующую кусать кормящую руку. В общем, маг без возражений выполнил просьбу Кармала – вошел в контакт с Красным айкасом.

– Первый советник успешно исполнил возложенную на него миссию. В эту минуту он подъезжает к границе владений лорда Хедрига, – объявил лорд Региус и, не добавив ни слова, развернулся к двери.

– А девочка? – крикнул ему вдогонку Кармал, позабыв о своем твердом намерении не уступать горцу первенства по части надменности.

– Я же сказал: миссия выполнена успешно, – бросил придворный маг через плечо и вышел.

Тут уж Кармал не выдержал – нарушил собственный зарок и послал за Алмелью. В конце концов, хозяин он у себя во дворце или не хозяин?

Она вошла, как входила в эти комнаты только она, – легко и стремительно, наплевав на все правила придворного этикета, требовавшего упасть ниц на пороге покоев владыки, а потом проползти несколько саженей на коленях. Правда, лорд Региус тоже никогда не исполнял этих глупых формальностей, но он был Верховным лордом, всесильным и неуязвимым магом, а Алмель – нищей городской девчонкой без роду и племени.

– Ты снова послал за мной раньше времени, повелитель. Есть новости?

Кармал улыбнулся. Ее неслыханная дерзость неизменно его забавляла.

– Да, душа моя. Соф Омри возвращается. Он выторговал девочку.

– Я рада за тебя. Ты уже придумал, где ее поселишь?

Кармал поднял брови.

– Здесь, во дворце, разумеется! Она должна расти на глазах у меня и у лорда Региуса.

– Зачем тебе это?

Владыка засмеялся, живо представив себе, как его жены и вельможи дружно валятся в обморок, услыхав этот требовательный вопрос в адрес повелителя. Да, Алмель неподражаема. Три года жизни во дворце не приучили ее к идее иерархии. Похоже, в ее умной головке просто не укладывается мысль о том, что один человек выше другого в силу занимаемого положения и – уж тем более – по праву рождения. Не говоря уже о всеобщем убеждении, будто женщины вообще – низшие существа, недолюди.

– Сядь, милая. – Кармал указал на подушку подле своего ложа. – Не надо нависать надо мной, подобно неумолимому року, а то язык мой от страха липнет к небу. Вот, так уже гораздо лучше. Ты спрашиваешь, зачем мне нужно, чтобы малышка с гор росла здесь? Но это же очевидно, душа моя. Если наша с тобой догадка верна, в девочке рано или поздно проснутся способности, которые и не снились горным магам. Разве не разумно, чтобы в момент их пробуждения рядом находился Лорд Региус, который поможет малышке осознать собственную силу, научит обуздывать ее, подчинять сознательной воле? А мое присутствие в жизни этого ребенка – просто стратегическая необходимость. Я намерен заботиться о ней, проявлять участие, дарить подарки и сделать ее счастливой. Она должна считать меня другом – только в этом случае я могу надеяться, что она употребит свой талант на пользу моему замыслу. Но ты хмуришься, Алмель. Что тебе не нравится, сердце мое?

Она мимолетно улыбнулась владыке, но худое смуглое лицо так и осталось серьезным.

– Мне кажется, есть вещи, которых ты просто не в состоянии постичь, повелитель. Ведь я много раз говорила тебе, как ревниво твое окружение. Обитатели дворца озабочены лишь тем, чтобы снискать твое расположение, заслужить твой милостивый взгляд и оттеснить в сторонку других претендентов на благосклонное внимание. Лучше всего – опорочить любезного тебе человека. И не потому, что все они злодеи, просто таков смысл их жизни, их единственная отрада. Почему, ты думаешь, я все время прошу тебя не отличать меня перед другими наложницами, не дарить богатых даров, не искать моего общества слишком часто? Потому что твое внимание ко мне порождает зависть, а она в свою очередь выливается в сокрушительную злобу и ненависть. Даже мне, взрослой женщине, трудно выносить такую всеобщую враждебность. Представь же, каково придется маленькой девочке, которую ты намерен окружить заботой и роскошью. А ведь у нее не будет даже статуса наложницы, который хоть как-то объяснил бы окружающим причину твоего великого благорасположения и обуздал бы их желание расправиться с невесть откуда взявшейся сгорнийкой-уродцем.

– Не переживай так, душа моя. Лорд Региус сумеет обеспечить безопасность нашей малышки. Ты же оградишь ее от ненависти, став ее наперсницей и подругой. Договорились?

– Мой господин, ты не раз восхищался моим благоразумием. Поверь мне сейчас, поверь моему опыту: девочка не будет счастлива во дворце. Осыпав ее милостями, ты только усугубишь пропасть между ней и придворной братией и загонишь ее в ловушку всеобщей ненависти. Дети, и в первую очередь дети необычные, непохожие на других, – чуткие создания, чужая злоба их смертельно ранит. Ты не заслужишь дружбы и благодарности девочки, поселив ее среди врагов. А значит, не сможешь рассчитывать, что она употребит свой проснувшийся Дар тебе на пользу.

Кармал задумался. В дерзких речах его любимицы определенно имелся смысл. В конце концов, сам он никогда не был объектом всеобщей ненависти и действительно не способен представить себе, насколько это тяжело. А вдруг девочка воспримет перемену в своей участи как перемену к худшему и возненавидит «благодетеля», ставшего виновником ее несчастий? Этого нельзя допустить ни в коем случае.

– Что же нам делать, Алмель? Как заслужить признательность малышки, защитить ее от житейских невзгод, обеспечить участие лорда Региуса в развитии ее предполагаемого Дара и в то же время оградить девочку от дворцовых дрязг? Ты можешь что-нибудь предложить?

– Да, повелитель. Отдай бедное дитя на воспитание какой-нибудь одинокой доброй женщине из числа вестниц или целительниц.

– Этому отребью?! Ты с ума сошла? – Кармал даже подскочил от возмущения, но тут же плюхнулся обратно на подушки и прикусил себе язык, вспомнив, что Алмель – дочь вестницы. – Прости, душа моя. Я не хотел тебя обидеть.

Его смущение вызвало у наложницы легкую улыбку.

– Ничего страшного, мой господин, я привычна и не к таким выражениям.

– Но не из моих уст. Мне жаль, что я вторю глупцам. И все-таки: почему вестница или целительница? Тебе лучше чем кому бы то ни было известно, как в народе боятся и не любят ведьм. Если мы хотим уберечь девочку от ненависти придворных, зачем навлекать на нее враждебность простого люда? Почему не пристроить ребенка в какую-нибудь благополучную, уважаемую семью?